Ирина антоновна директор год рождения ее. Из мемуаров Каретниковой о директоре Пушкинского музея Антоновой: Психическое заболевание сына – трагедия в центре ее блестящей жизни

Президент Государственного музея изобразительных искусств имени А.С. Пушкина, лауреат Государственной премии РФ, полный кавалер ордена «За заслуги перед Отечеством», заслуженный деятель искусств России, действительный член Российской академии художеств, академик Российской академии образования, почетный доктор Российского государственного гуманитарного университета

Легендарный искусствовед Ирина Александровна Антонова прошла путь от рядовой сотрудницы до директора Пушкинского музея. Своей всемирной известностью и славой Пушкинский музей во многом обязан именно ей.

Родилась 20 марта 1922 года в Москве. Отец - Антонов Александр Александрович. Мать - Антонова Ида Михайловна. Супруг - Ротенберг Евсей Иосифович (1920–2011), известный искусствовед, доктор наук, работал в Институте истории искусствознания заведующим сектором. Сын - Борис (1954 г. рожд.).

Ирина росла в семье, где все любили искусство, музыку, литературу, театр. Мать окончила Харьковскую консерваторию по классу фортепиано, но не смогла реализовать себя профессионально - помешала Гражданская война. Отец родом из Петербурга, был активным участником революции, членом партии с дореволюционным стажем, работал электриком на корабле. Жизнь его сложилась так, что он нашел себя в другом деле: стал специалистом по стеклу, а позже - директором Института экспериментального стекла. При этом очень любил театр и в молодые годы даже играл в спектакле «На дне» М. Горького в том самом театре, в труппе которого состоял впоследствии ставший знаменитым актер Скоробогатов. Очень любил посещать с дочерью театр, оперу, балет.
В 1929 году отца направили на работу в Германию. Ирина с родителями прожила там до 1933 года, освоила немецкий язык. Сразу после прихода к власти нацистов семья Антоновых вернулась в СССР.
В школе Ирина училась хорошо. Она хотела поступать на механико-математический факультет МГУ, но любовь к искусству оказалась сильнее, и И. Антонова стала студенткой ИФЛИ. Этот вуз просуществовал всего семь лет, однако немало выдающихся людей искусства вышли из его стен. С началом войны вуз закрыли, а факультеты присоединили к МГУ. Так, проучившись в ИФЛИ год, Ирина стала студенткой университета. Во время войны она прошла курсы медсестер, работала в госпитале. В 1945 году окончила университет и была приглашена на работу в Музей изобразительных искусств имени А.С. Пушкина. Тогда при нем была аспирантура, в которой Ирина училась. Областью ее научных исследований было искусство Италии эпохи Возрождения.
В 1961 году она была старшим научным сотрудником, когда ей был предложен пост директора музея. В 1961–2013 годах И.А. Антонова - директор Государственного музея изобразительных искусств имени А.С. Пушкина, одного из крупнейших и авторитетнейших музеев России и мира. С 10 июля 2013 года - президент ГМИИ имени А. С. Пушкина.
«Золотыми» годами музея И.А. Антонова считает вторую половину 1960-х годов. По новаторским замыслам работы музея можно сравнить с театром на Таганке тех лет. Так, в 1966 году, несмотря на возражения тогдашнего министра культуры Е. Фурцевой, в музее прошла выставка А.Г. Тышлера. Позже была проведена выставка работ А. Матисса. В стенах музея исполнялись музыкальные произведения, появление которых трудно было представить в те годы даже в консерватории: Стравинский, Шнитке, «Всенощная» Рахманинова.
В 1974 году под руководством И.А. Антоновой проведена коренная реорганизация экспозиции музея. Было впервые широко представлено искусство импрессионистов и мастеров начала ХХ века. С этого времени в музее организуются «смешанные» выставки. Например, выставка портретов, где соседствовали работы Ренуара и Серова, или же портреты одного и того же человека, выполненные русским и зарубежным художниками. Это позволяло посетителям сравнить, как отечественные мастера выглядят в контексте мировой художественной культуры. Эти выставки производили огромное впечатление на публику.
В 1981 году в музее состоялась большая выставка «Москва - Париж». Сначала она проходила в Центре Помпиду в Париже, потом - в ГМИИ. Это была одна из самых авангардных художественных выставок XX столетия. Показывались работы Малевича, Кандинского, Филонова... Ее посетили тысячи людей. В 1990-х годах была проведена уникальная выставка «Москва - Берлин. Тоталитарное искусство» - русское и немецкое, на которой было представлено даже то, что боялись показать немцы. Выставка явилась прорывом из изоляционизма...
В конце 1980-х годов по инициативе И.А. Антоновой была разработана государственная программа развития музея. В рамках программы в 1995 году в ГМИИ был открыт Музей личных коллекций.
С тех пор собрано уже более сорока коллекций.
В 1996 году Ирина Антонова явилась инициатором открытия Учебного художественного музея имени И.В. Цветаева, который развернут в здании Российского государственного гуманитарного университета. Этот отдел ГМИИ имени А.С.  Пушкина создавался на материале музейных коллекций слепков скульптуры Древнего мира, Средневековья и Возрождения.
В 1998 году в основном здании музея был открыт новый зал - Зал истории музея, экспозиция которого знакомит с важнейшими вехами создания музейных коллекций. Экспозиция показывает, как учебный музей слепков постепенно превращался в настоящую сокровищницу мирового искусства.
В том же году И.А. Антоновой был создан еще один отдел музея - Мемориальная квартира Святослава Рихтера.
В 2005 году открыта Галерея искусства стран Европы и Америки XIX–XX веков.
В 2006 году в реконструированном особняке начала XIX века открыт Центр эстетического воспитания детей.
В 1998 году музей отметил 100-летие со дня основания. До сих пор датой открытия музея считался 1912 год. Однако днем рождения музея решено было сделать дату его закладки, которая состоялась в 1898 году.
Столетие закладки музея отмечалось в помещении Большого театра. Это стало событием культурной жизни современной России. В нем приняли участие Майя Плисецкая, Юрий Башмет, многие другие выдающиеся деятели культуры и искусства.
В 2005 году отдел личных коллекций музея переехал в отдельный реконструированный особняк.
В 2006 году коллекция музейной живописи была поделена на две части.
В здании музея по адресу Волхонка, 14 возникает Галерея искусства XIX–XX веков, а в основном здании музея остаются картины старых мастеров. Это позволило вывести из запасников в постоянную экспозицию множество прекрасных произведений искусства.
В том же 2006 году в Москве (Колымажный переулок, 6, стр.2) был отреставрирован и введен в эксплуатацию особняк начала XIX века, где открылся «Мусейон» - Музейный центр по эстетическому воспитанию детей и юношества.
Ирина Антонова является инициатором и организатором нового строительства, реставрации и реконструкции всего комплекса зданий и территорий, входящих в ГМИИ им. А.С. Пушкина.
На протяжении пяти десятилетий Ирина Александровна выступает вдохновителем и организатором крупнейших международных выставок, в том числе «Москва - Париж», «Москва - Берлин», «Россия - Италия», «Модильяни», «Футуризм» и множества других.
С 1967 года по решению Ирины Антоновой в ГМИИ имени А.С. Пушкина ежегодно проводятся так называемые «Випперовские чтения» памяти научного руководителя музея профессора Б.Р.  Виппера. Их особенность - комплексное рассмотрение проблем искусства и культуры на основе материалов самых значительных выставок музея.
Заметное достижение в работе музея - организация музыкального фестиваля «Декабрьские вечера», проводимого ежегодно с 1981 года.
Целая серия интересных программ была задумана еще совместно со Святославом Рихтером. Великий маэстро неоднократно принимал в них участие, так же как И. Архипова, Е. Нестеренко, Е. Кисин. Неизменными участниками «вечеров» были Г. Кремер, М. Плетнёв, О. Каган, В. Третьяков, Н. Гутман, Ю. Башмет, Э. Вирсаладзе. С 1998 года они носят название «Декабрьские вечера Святослава Рихтера».
С начала 1960-х годов Ирина АлександровнаАнтонова участвует в работе Международного совета музеев при ЮНЕСКО (более десятка лет - вице-президент, а с 1992 года - почетный член).
На протяжении многих лет она ведет преподавательскую работу (искусствоведческое отделение МГУ, Институт кинематографии, аудитория ГМИИ имени А.С. Пушкина, Институт восточных языков в Париже и т.д.). Всю свою творческую жизнь она успешно занимается популяризацией ГМИИ имени А.С. Пушкина: является автором каталожных и альбомных статей, сценариев научно-популярных фильмов, телевизионных передач (более 130).
Занимаясь активной общественной деятельностью, И.А. Антонова вносит значительный вклад в развитие культурных связей с зарубежными странами. В течение 6 лет она являлась президентом Международного комитета по воспитательной работе.
Будучи членом Международного совета музеев, в течение 12 лет избиралась вице-президентом ИКОМ. С 1992 года она - почетный член этой авторитетной международной организации. Постоянный член жюри независимой премии «Триумф».
И.А. Антонова - заслуженный деятель искусств России, академик Российской академии образования, действительный член Российской академии художеств, почетный доктор Российского государственного гуманитарного университета, член-корреспондент Академии Сан-Фернандо в Мадриде (Испания).
Она - лауреат Государственной премии Российской Федерации (1995), премии имени Дмитрия Шостаковича, премии «Триумф» в номинации «Гуманитарные науки», премии Владимира Высоцкого «Своя колея», Европейской премии в номинации «Современное искусство», премии «Либерти-2009» (США) за выдающийся вклад в развитие культурных связей между Россией и США, премии Людвига Нобеля.
Награждена орденами «За заслуги перед Отечеством» I, II, III и IV степени, Октябрьской Революции, Трудового Красного Знамени, Дружбы народов, Императорским орденом Святой великомученицы Анастасии, французскими наградами: орденом Почётного легиона и орденом Командора искусства и литературы, итальянским орденом «За заслуги перед Итальянской Республикой».
Ирина Антонова свободно владеет немецким, французским и итальянским языками. Она очень любит театр, балет, музыку. Особенно выделяет Шопена, Вагнера, Шостаковича. Любимое занятие с детства - чтение книг (классических и современных). Любит и стихи, и прозу.
Среди ее пристрастий - вождение автомобиля, которым она управляет с 1964 года. Как говорит Ирина Александровна, «не мой дом, а моя машина - моя крепость», подразумевая, что машина - это замкнутое пространство, в котором можно отдохнуть наедине с самой собой, подумать, помечтать во время дороги, что очень важно для человека, работа которого связана с постоянным общением с большим количеством людей.

Директор Пушкинского музея Ирина Антонова давно не считает нужным скрывать возраст. К чему кокетливое лукавство, если достаточно открыть биографию Ирины Александровны и убедиться, что в ГМИИ имени Пушкина она работает с 1945 года, а с 61-го - полвека с гаком! - возглавляет его? Таким долголетием и постоянством можно лишь гордиться...

- «Остановиться, оглянуться» - это не о вас сказано, Ирина Александровна?

Почему же? Постоянно смотрю назад. Работаю в таком учреждении, где, двигаясь вперед, нельзя забывать о пройденном пути, иначе не понять и не почувствовать новое, возникающее в культуре и искусстве. Необходимое условие для правильного развития - знание того, что было раньше.

- Вы сразу заговорили о высоком, а я хотел спросить: часто ли обращаетесь к собственному прошлому?

Конечно. Особенно сейчас. Опять остро ощущаю разницу рубежных дат. Молодые люди часто считают стариками тех, кто старше их на десять лет. С ходом жизни эти представления меняются, категоричность исчезает, но сегодня я обнаруживаю, что к девяноста годам стала воспринимать мир по-новому, не так, как даже лет пятнадцать назад. Это правда. Попытаюсь объяснить. Если человек покидает грешную землю лет в семьдесят, это нормально. Мой папа, например, прожил семьдесят два года, а мама ровно сто. Было время заявить о себе, сделать что-то полезное для других. Все, что сверх семидесяти, вроде бы как премия, бонус. Как распорядиться этим подарком? Лучше с умом. Обязательная программа закончилась, начинается произвольное катание. И тут, знаете, в голову приходят всякие мысли, иногда даже неглупые. Появляется глобальное отношение к проблемам, явлениям, людям.

- Отстраненный взгляд, чуть-чуть из космоса?

Нет-нет, вполне земной. Облетает наносная шелуха, за ненадобностью отпадает выглядевшее прежде существенным и важным, а на поверку оказавшееся фантиком, мишурой. Фильтр становится жестче, требования к поступкам и словам выше. С одной стороны, лучше понимаешь тех, кто думает иначе, нежели ты, с другой - ощущаешь в себе большую бескомпромиссность и определенность. Всем приходится порой хитрить и лукавить, никто не без греха. Но когда тебе девяносто, можно уже не говорить совсем ничего либо только чистую правду. По-другому нельзя. Какие могут быть игры на краю бездны? Отступать-то некуда...

- Полагаете, честность - исключительная привилегия убеленных сединами?

Нет, но факт, что после семидесяти шкала ценностей меняется. Меньше суетишься, отметаешь лишнее. Зато обретаешь нечто более важное. Знаю случаи, когда на старости лет люди приходили к Богу.

- И вы, Ирина Александровна?

Со мной этого не произошло, по-прежнему не верю в загробную жизнь.

- Убежденной атеистке страшно смотреть в лицо вечности?

Можете не поверить, хотя сейчас мне верить надо: нет, умереть не боюсь. И не потому, что такая смелая. Уходить не хочется даже в девяносто, но я ведь вижу: пройден большой путь, не сделано ничего постыдного... Чтобы не отравить настоящее, нельзя постоянно ждать конца, думать только об этом. Но и цепляться за жизнь, пытаясь любой ценой продлить пребывание на белом свете, ни к чему. На мой взгляд, лучше жить так, словно никогда не умрешь. Не в том смысле, чтобы расслабиться и ничего не делать, мол, потом успею, а наоборот - каждый день совершать маленький шажок вперед, чтобы завтра продвинуться еще дальше. Мне некогда думать о смерти, слишком много дел не завершено. Говорю это абсолютно серьезно. Не могу позволить себе умереть до того, как закончу самое необходимое. Это касается и работы здесь, в музее, и проблем чисто семейных, но не менее важных для меня...

- Они как-то связаны с сыном?

Да, речь о Борисе. Мы коснулись очень больного вопроса... Я не вправе уйти, пока не найду выход. Должна признаться, до сих пор получалось не слишком хорошо, если не сказать плохо...

- Даже при ваших связях и знакомствах на самом верху?

Какое это имеет значение, если в России нет соответствующих институций, не выстроена система помощи людям, требующим специального ухода? И в высоких кабинетах, куда теоретически могла бы обратиться, нет ответа. Вы же понимаете, есть особенные болезни... У нас служба опеки не поставлена, она на чудовищно низком уровне. Приходится полагаться на собственные силы, которых, как легко догадаться, у меня не слишком много. Но, повторяю, я не отступлю, пока не будет решения, позволяющего не беспокоиться за дальнейшую судьбу Бори.

- Решения в стране или?..

Где угодно. Хочу съездить в Петербург, осенью собираюсь в Израиль... Однако не стоит углубляться в детали. Я лишь намеревалась показать, что не преувеличиваю, говоря, что есть неотложные дела, которые без моего участия не завершатся. Отдельная история - масштабная реконструкция ГМИИ. Понимаю, что не дождусь реализации планов создания музейного городка в полном объеме, все должно быть окончено к 2018 году, но очень хотелось бы, чтобы основной фронт работ выполнили при мне. Рассчитываю, что государство окажет необходимую поддержку. До сих пор было именно так. Проект подкреплен огромной суммой, которая, если говорить откровенно, появилась во многом благодаря заинтересованному участию в нашем начинании Владимира Путина. В минувшем декабре он приезжал в музей, подчеркнул, что пора переходить от разговоров о реконструкции к делу, и подтвердил: на проект выделено 23 миллиарда рублей, их должно хватить на все, если деньгами грамотно распорядиться.

- То, что вы стали доверенным лицом ВВП на президентских выборах, ответная любезность с вашей стороны? Алаверды?

Ни в коем случае. Меня пригласили...

- И вы не смогли отказаться?

Ну почему? Достаточно было бы сослаться на возраст и нагрузки, которые реально испытываю. К юбилею музея, а в этом году ему исполняется сто лет, мы готовим три выставки. Все очень сложные, каждая по-своему. Одна посвящена истории ГМИИ. Фотографии, книги, документы... Сделать это увлекательно, чтобы публика выстраивалась в очередь, как на Караваджо, «Парижскую школу» или «Диора», невероятно трудно. Мы вошли в контакт с замечательным мастером архитектурного дизайна Юрием Аввакумовым, рассчитываем на его помощь. Вторая выставка - «Шедевры коллекционеров». Наверное, догадываетесь, сколь это тонкая и деликатная материя. Третья запланированная экспозиция - «Воображаемый музей». Название я взяла у Андре Мальро, министра культуры в правительстве Шарля де Голля. Подробности замысла раскрывать не буду, надеюсь, все получится и зрители останутся довольны. Идея в том, чтобы встроить произведения великих мастеров, которых нет в нашей коллекции, в ткань существующей экспозиции. Вы входите в немецкий зал, а там - Дюрер и Гольбейн, высвеченные специальными выставочными приемами. Среди голландцев - полотно Франса Хальса, у испанцев - Веласкес и Эль Греко. Ну и так далее... Хотим заставить посетителей пройти все наше пространство - главное здание, галерею, Музей личных коллекций. Но сначала предстоит проделать колоссальный объем работы. Боже мой! Буквально сегодня ко мне приходила посол Австрии в России, очень милая дама. Мы договорились, что нам дадут картины Густава Климта. Он очень популярен, за ним гоняется весь мир, в ГМИИ его нет. По случаю юбилея будет.

- Вам нравится Климт?

Люблю его. Да, это искусство своего времени, в нем есть червоточинка, тем оно и замечательно. Сегодня это нравится...

- Музейщикам формально запрещено быть коллекционерами, но мечтать ведь не вредно?

Нет-нет! Существует этический кодекс, тут и рассуждать не о чем. Собирательство - это страсть, а чувства контролировать трудно. Легко спутать свое с чужим. Вдруг так захочется, что доводы рассудка не остановят? И дело необязательно в воровстве. Шел приобретать для музея, а взял для себя, не удержался... Да, у меня есть несколько картин Тышлера, Мессерера, Гуэрры, даже работа Бакста, но это подарки, я ничего не покупала и все завещаю музею... Впрочем, мы с вами отвлеклись и не закончили разговор о моем участии в президентской кампании. Если бы хотела обеспечить алиби, найти причину для благовидного отказа, сделала бы это без каких-либо усилий, и, уверена, никто меня не упрекнул бы. Но я не видела причин говорить нет. Не напрашивалась, боже упаси, все случилось неожиданно. Мне показалось, что неправильно пренебрегать появившейся возможностью принять участие в дискуссии о том, каким путем идти России. Собрались ведь умные люди с собственной точкой зрения, которым было что сказать. И они говорили отнюдь не комплименты, а делали немало критических замечаний. Никто рамок не ставил, рот не затыкал. Слова звучали наказом для нового старого президента. Только ради шанса прямого разговора с властью стоило соглашаться. Я вообще редко уклоняюсь. Не в моем характере.

- А раньше вас звали в доверенные?

Никогда. В первый раз.

- Вечный вопрос «С кем вы, мастера культуры?»...

Ну да, в России традиционно считается хорошим тоном, что люди искусства дистанцируются от власти, держатся от нее в сторонке. Но мне такая манера поведения никогда не была близка.

- В силу статуса директора государственного музея?

Безотносительно к должности. И прежде не молчала, тем более угодливо не поддакивала, если точка зрения руководства не совпадала с моей. Легко отстраниться и потом критиковать чужие шаги, сидя дома на кухне или на лавочке у подъезда. А ты попробуй сказать в глаза! Роль наблюдателя или стороннего комментатора не для меня. Никогда не выступала в таком качестве, всегда была участницей. Начиная со студенческой поры. Иначе неинтересно жить. Это внутренняя позиция, идущая от природного естества. Да, проще уклониться, но так ведь нехорошо, некрасиво. Гораздо честнее говорить, что думаешь. Хотя, конечно, риск есть...

- Вы же на своем веку повидали множество чиновников высокого ранга, Ирина Александровна?

Если бы и захотела пересчитать только министров культуры СССР и России, при которых довелось работать, наверняка ошиблась бы, запамятовав кого-нибудь. Первой была Фурцева. Собственно, Екатерина Алексеевна и утверждала меня в должности директора музея в 1961 году.

- Видели сериал, посвященный Фурцевой? Его недавно показывали по ТВ.

Мало смотрю телевизор. Некогда. Но если бы нашла свободное время, взглянула бы. Любопытно понять, как сегодня оценивают вчерашний день, сравнить, насколько личные воспоминания совпадают с версией кинематографистов. Мне ведь доводилось не раз и не два контактировать с Екатериной Алексеевной, могла составить мнение о ней. Я приходила в министерство, Фурцева приезжала в музей... Она была очень интересным человеком. Самобытным, неординарным, живым, энергичным. Ей нравилось заниматься делом, это бросалось в глаза. Потом я сталкивалась с вереницей министров, которые ничего не хотели делать. Вот ровным счетом ничего! Надо учитывать и то, что у Фурцевой часто оказывались связаны руки. Она не могла развернуться, даже если бы сильно захотела. Скажем, под запретом находилось искусство импрессионистов. Кубистов и прочих авангардистов тоже не приветствовали. Нельзя - и все! Но и в таких условиях Екатерина Алексеевна санкционировала проведение у нас в 63-м году выставки Фернана Леже.

- Ну да, он же был членом французской компартии.

И тем не менее. Тогда это воспринималось как настоящий прорыв. Когда в 66-м мы показывали работы Александра Тышлера, Фурцева сначала страшно возмутилась. Кто-то из ее окружения наплел гадостей об экспозиции. Екатерина Алексеевна буквально взяла меня за шкирку: «Что творится у вас в музее, товарищ директор? Какого-то Тышлера выставляете... Где вы его откопали?» Ситуацию спас первый секретарь Союза художников СССР Борис Иогансон. Он сказал, что, во-первых, Тышлер его личный друг, во-вторых, очень хороший мастер. Екатерина Алексеевна примирительно произнесла: «Правда? А мне говорили совершенно иное...» Может, ей не хватало вкуса, внутренней культуры, но она могла прислушаться к чужому мнению, к счастью, не всегда скверному. Так в Москву на гастроли приехала труппа знаменитого «Ла Скала». И «Джоконда» оказалась здесь благодаря тому, что Екатерине Алексеевне рассказали о картине великого Леонардо. «Мона Лиза» выставлялась в Японии и возвращалась в Лувр через Советский Союз. Фурцеву убедили, что имеет смысл договориться с французами и задержать «Джоконду» на некоторое время в Москве, после чего она приложила максимум усилий и добилась намеченной цели... Нет, у меня положительные воспоминания о Екатерине Алексеевне.

Очень хорошим министром культуры был Николай Губенко. Он оказался последним, кто занимал этот пост в Советском Союзе. Страна развалилась на куски, и Николай Николаевич, к сожалению, проработал главой ведомства очень короткий срок. Думаю, если бы подольше оставался при должности, успел бы сделать много полезного, хотя ему тоже пришлось существовать в жестких рамках дозволенного, как в свое время Фурцевой. Сегодня наверняка уже никто не помнит, что Губенко, которому неоднократно предлагали вступить в КПСС, долго оставался беспартийным и лишь с приходом к власти Горбачева, поверив в перестройку, подал заявление в компартию. Наша артистическая и прочая богема потом с удовольствием клевала его, обзывая конъюнктурщиком, готовым на все ради власти и карьеры. Яркие представители интеллигенции быстро запамятовали, как сами сжигали партбилеты перед объективами телекамер... А Губенко принципами не торговал, всегда был высокопорядочным человеком. Он не пошел в КПСС, когда членство в ней сулило выгоду, и в конфликте с Юрием Любимовым повел себя достойно... Словом, я раньше с симпатией относилась к Николаю Николаевичу и сегодня не изменила мнения.

- А о Демичеве что скажете?

Типичный советский министр. Хотя был момент, когда Петр Нилович оставил на мое усмотрение решение вопроса, показывать ли в музее Кандинского. У нас в запасниках хранилась работа Василия Васильевича, но, чтобы вывесить ее на широкое обозрение, требовалось благословение свыше, официальная директива. Демичев приехал в музей, и я, выбрав удобный момент, сказала, что у нас есть единственная картина абстракциониста Кандинского, которую хочу продемонстрировать зрителям. Петр Нилович не стал возражать... Сегодня об этом смешно слушать, но события надо воспринимать в контексте своего времени. Конечно, теперь подобных запретов не существует, показывай что душе угодно. Вот и выставляют все подряд, вываливая порой на головы посетителей совершенно жуткие вещи, навязывая под видом нового и современного очень плохое искусство. Вседозволенность вынесла на поверхность дилетантов, спекулянтов, ловчил. В такой атмосфере надо быть особо ответственным. Думаете, не знаю, как в мгновение ока привлечь внимание публики, еще более увеличить посещаемость музея? Как говорится, элементарно, Ватсон! Скажем, публика радостно клюнет на эротику. У нас есть такой материал, но мы его не показываем, считая это не нашим путем.

- Да у вас за дверью пятиметровый голый Давид стоит, слепок Микеланджело! Школьники мимо ходят, рты рукой зажимают, хихикают...

У нас не только Давид - весь музей в обнаженных статуях героев античности. Им можно. Остальным - нет! Морально-нравственные устои вне времени, они должны существовать всегда.

- Какой период работы в музее кажется вам, Ирина Александровна, наиболее сложным, но интересным?

Возьмите начало оттепели, 1956 год. Всеобщая эйфория, ожидание больших перемен... К нам впервые привезли выставку Пикассо, вы, очевидно, помните.

- Честно? Я тогда еще не родился.

Извините, постоянно забываю о собственном возрасте... На открытие пришло столько народу, что люди прорвали оцепление, и Илья Эренбург, лично знавший Пикассо, друживший с ним, вынужден был обратиться к собравшимся с просьбой. Мол, двадцать лет ждали, еще немного потерпите. То событие казалось невероятным! Возникло ощущение, что дальше пойдет лучше и лучше, все запреты будут сняты. Не только я, но и люди поумнее уверовали, что наступает новое время. Получилось по-другому, гайки быстро закрутили. Удручающее впечатление произвел рык Хрущева на художников, разнос, устроенный Никитой Сергеевичем в Манеже. Досталось Павлу Никонову, Эрнсту Неизвестному, другим нашим замечательным мастерам... Напрямую меня это вроде бы не касалось, но переживала сильно. Такое, знаете, очередное крушение иллюзий, избавление от них. Я ведь в юности была активной комсомолкой - в школе, в университете, во время войны. Но события второй половины сороковых отрезвили. Не только новая волна репрессий, включая дело врачей, но и постановления ЦК о Шостаковиче и Прокофьеве, о закрытии Музея нового западного искусства... Я могла тогда вступить в партию, но отказывалась по принципиальным соображениям и сделала это лишь в 54-м, после смерти вождя народов. Увы, перемены остались на бумаге, делами их не торопились подкреплять.

Знаете, меня всю жизнь спасало, что мы работали с ведущими музеями мира и могли позволить себе чуть больше, чем остальные. Нет, не хочу изображать из себя революционерку, на рожон я не лезла, но если был шанс выйти за рамки допустимого, старалась его не упускать. Известна история, как Третьяковка отказалась от выставки «Москва - Париж». Тогдашний директор галереи сказал: «Через мой труп!» Мы не устилали дорогу своими или чужими костями, тут же пригласили экспозицию из Центра Помпиду к себе и оказались правы...

А вот за то, что однажды в Пушкинском музее сыграли «Всенощную» Рахманинова, мне строго поставили на вид. И Стравинский, которого не исполняли в других концертных залах Москвы, у нас звучал. Какой-нибудь очередной начальник из Министерства культуры звонил и спрашивал: «Разве не знаете, что произведения этого автора не играют даже в консерватории? Что вы себе позволяете?» Приходилось лукавить, дескать, была не в курсе... Порой поругивали, но чаще закрывали глаза. Невелико прегрешение... Маленькие хитрости помогали жить, хотя должна сказать, что никогда не держала фигу в кармане. Это не в моем стиле.

- А как же лавирование между струйками?

Совсем другая история! Не старалась специально выставить кого-то дураком, высмеять или сделать человеку назло. Считала, что нужно показывать Кандинского и играть Стравинского, добивалась этого доступными мне методами и средствами. Сегодня работает один министр, завтра другой, а искусство вечно. Умение искать и находить компромиссы, на мой взгляд, достоинство, плюс, а не минус. Я ведь помню, как готовили выставку «Москва - Париж» и чуть ли не по граммам взвешивали, сколько будет реалистов, а сколько формалистов и абстракционистов, высчитывали правильную пропорцию, чтобы избежать обвинений в крене в ту или иную сторону. На протяжении месяца каждое мое утро начиналось с того, что в десять часов приходила в музей и принималась тасовать колоду, развешивая картины по залам. Искала баланс...

- Вы всегда были выездной, Ирина Александровна?

Не пустили за границу единственный раз в жизни. Будете смеяться, но в июне 1945 года отказали в поездке в Германию, в которой я вместе с родителями провела в детстве несколько лет. В Пушкинский музей я пришла работать в самом конце войны после окончания Московского университета, и мне почти сразу предложили отправиться на поиски Дрезденской галереи. Точнее, ее уже обнаружили и теперь собирали комиссию из искусствоведов, которые должны были на месте решить, какие произведения следует вывозить в Советский Союз. Меня рекомендовали в состав экспедиции, поскольку знала немецкий язык и имела некоторое представление, что именно надо искать. Не скрою, очень хотела поехать. Мне выдали офицерскую форму с погонами майора, мы с приятелем ходили вверх-вниз по улице Горького, и все шедшие навстречу солдаты отдавали нам честь. Представляете картину? Я только и делала, что вскидывала руку к козырьку фуражки. Была абсолютно счастлива, чувствовала себя важной персоной. Что вы хотите? Молоденькая девчонка! Примерно в те же сроки в Германию по каким-то делам собирался мой отец. Я планировала, что мы там встретимся... Но, как говорится, недолго музыка играла. За неделю до отъезда меня вдруг вызвали и сказали: «Товарищ Антонова, вам придется остаться в Москве». У меня глаза от огорчения расширились: как, почему? Аргумент сразил наповал: «Вы - женщина». Не сдержалась, спросила: «Раньше об этом никто не догадывался?» Оказалось, я слишком молода для столь ответственного задания родины. Это сочли решающим недостатком. Вместо меня командировали сотрудницу Академии художеств значительно старше возрастом. Надо сказать, женщина была очень достойная и профессионал замечательный. Но на этом история не закончилась. Прошло более шестидесяти лет, тем не менее в Германии многие до сих пор считают, что Дрезденскую галерею вывезла лично Антонова. Своими глазами читала об этом в немецких газетах. Мне даже пришлось дать официальное опровержение во Frankfurter Allgemeine Zeitung, где опубликовали лживую и грязную статью о том, что я, такая-сякая, лишила Германию национального достояния. Моя публикация вышла, однако слухи по сей день не утихли...

- Но и вы ведь позицию не изменили, Ирина Александровна?

Да, по-прежнему считаю: Советский Союз поступил абсолютно правильно, когда вывез часть коллекции Дрезденской галереи и экспонаты из ряда других немецких музеев в Москву. Впрочем, я много раз высказывалась на эту тему, не хочу повторяться.

- Какие-то детские воспоминания о Германии у вас сохранились?

Помню, как мы с папой ходили в Берлине в Пергамский музей, названный в честь знаменитого алтаря. Его потом отвезли в Эрмитаж, а у нас в коллекции есть слепки. Папа сфотографировал меня на ступеньках алтаря. У нас дома сохранилось много снимков той поры. Папа был заядлым фотолюбителем и постоянно просил, чтобы я ему позировала. Должна сказать, для маленькой девочки это жуткая мука. Как и любой ребенок, я не могла секунды спокойно простоять на месте, а тут приходилось замирать, не моргать, пока не сработает выдержка, иначе снимок получался размытый, нечеткий. Ненавидела эти фотографии! А папе нравилось... Кстати, о съемках. Осталось в памяти, как мы смотрели в клубе советского посольства фильм «Голубой ангел» с Марлен Дитрих. Мама сомневалась, стоит ли брать меня с собой, картина-то явно не детская, но папа трезво рассудил: «Пусть идет. Что поймет, то ее. Остальное забудет...» Действительно, к концу показа я спала... Перед началом сеансов я часто танцевала в фойе клуба, обожала это делать. Стоило разок попросить, повторять не приходилось. Кто-то из взрослых садился за рояль, и начинался бесплатный концерт. Я ведь долго мечтала стать балериной...

- Наверное, Берлин с тех давних пор любимый город?

Ни в коем случае. Как говорится, не мое. Сначала мы жили в районе Темпельхоф, потом перебрались на Унтер-ден-Линден, поближе к советскому посольству. Я сама ездила на велосипеде в школу, мама не боялась отпускать одну. Квартировали мы у фрау Паде. Та была недовольна моей невоспитанностью, незнанием правил этикета. Мама не учила меня этому, и я понятия не имела, с какой стороны должна лежать ложка, где - вилка и как полагается сворачивать салфетку. Фрау Паде всякий раз в ужасе закатывала глаза к потолку: «Боже, что за ребенок?» После чего старательно прививала хорошие манеры. У нее не было детей, и, видимо, фрау Паде нашла подходящий объект для выражения нерастраченных материнских чувств. Я благодарна ей до сих пор...

Не забуду и фройляйн Лотту. Вот кого люто ненавидела! Под присмотром этой девицы вместе с другими детьми работников советского посольства и торгпредства я проводила три летних месяца на Северном море. Иногда на несколько дней приезжала мама, потом возвращалась в Берлин к отцу, а я продолжала мучиться с Лоттой. Такая была вредная, требовательная и занудная! А ребенку и побегать хочется, и пошалить... Я писала маме слезные послания: «Забери меня отсюда, больше не могу!» Третий берлинец, который оставил след в моей жизни, - геноссе Эрих, школьный физкультурник. Он увидел у меня задатки спортивного таланта и пытался их развить. Вернувшись в Москву, я с гордостью заявляла, что работаю на разновысотных брусьях. Есть такой гимнастический снаряд. А еще я хорошо плавала, каждый день ходила в бассейн. Геноссе Эрих сказал папе: «У вашей дочери пойдет спина». Мне очень понравилось это выражение. Из Берлина мы уехали в 1933 году, вскоре после пожара Рейхстага. Помню мамины слова: «Ира, не выходи сегодня на улицу, там сильный пожар». Рейхстаг ведь расположен рядом с Унтер-ден-Линден... Так вот. Вернувшись в Москву, я столкнулась с неожиданной проблемой: здесь почти не было плавательных бассейнов. В Берлине встречались буквально в каждом квартале, в шаговой доступности, а в Москве не смогла найти. Так у меня спина и не «пошла», хотя я продолжала плавать даже в зрелые годы...

- Считай, напротив Пушкинского музея долго стоял бассейн «Москва». При желании вы даже в обеденный перерыв могли бы успеть совершить заплыв.

Знаете, я туда почти не ходила. Почему-то сразу не понравилось. Грязно как-то было, неуютно...

- Раз не Германия, то какая страна ваша, Ирина Александровна?

Италия, конечно. Вне конкурса. Ну что вы... Евсей, мой, к несчастью, ушедший из жизни осенью прошлого года муж, тоже безумно любил Италию и в шутку часто повторял, что он там родился. У меня такое же чувство, если честно. Приезжаю, и кажется, будто вернулась домой, на родину. Мне нравится в Италии буквально каждая мелочь. Это не страна музеев, нет. Там все без исключения искусство. Специально проверяла: куда ни посмотришь, обязательно наткнешься взглядом на памятник. Даже природа выстроена по законам творческой гармонии. И лес не похож на банальные зеленые насаждения, ты видишь декорации: деревья на фоне гор или полей. О городах и не говорю. В Италии даже у заурядных архитекторов почему-то получаются шедевры. Тем более у выдающихся мастеров. Прогуляйтесь по Риму, Флоренции, Падуе, Бергамо, Пизе, Брешиа, Сиене, Равенне, Неаполю или Урбино... Меньше мне нравятся Милан и Болонья, но и там есть совершенно упоительные места. А как итальянцы двигаются, как говорят! Это же музыка, поэзия. В тамошних мальчиков до семнадцати лет невозможно не влюбиться. Их очень хорошо видел Микеланджело. Особый тип, горделивый и красивый. Потом, правда, они превращаются в толстых горластых мужиков, но это уже к сорока годам...

- Вам удавалось подолгу пожить в Италии?

Не далее как в 1960 году. Я была комиссаром (так официально называлась должность) советского павильона на биеннале в Венеции. Провела там почти пять месяцев. Так получилось. Сейчас на столь длительный срок не командируют, мне, можно сказать, повезло. В свободное от работы на выставке время я объездила всю Италию. Очень помог посол СССР Козырев. К будущему министру иностранных дел России Семен Павлович не имел никакого отношения, однофамилец. Посол Козырев побывал в нашем павильоне в Венеции, после чего пригласил меня в Рим, где познакомил с женой и дочерями. И мы стали путешествовать по стране женской компанией, осматривать достопримечательности. Иногда я выступала в роли гида, но это было не в тягость, напротив, мне доставляло удовольствие рассказывать о том, что знала. Ездила я и сама. Шла на вокзал Санта Лючия, садилась в поезд и через полтора часа выходила в Триесте или Парме...

- Поняли причину любви Бродского к Венеции?

Разве Иосиф Александрович одинок в привязанности к этому городу? Его нельзя не полюбить. Я тоже приросла к нему, прониклась духом.

- Не поверю, если скажете, что никогда не приходила мысль остаться там навсегда.

Не могу без России. Раза два мне делали прозрачные намеки: мол, не хотите ли задержаться у нас подольше? Так говорили и в Италии, и во Франции. Нет, для меня это совершенно исключено. Только Россия! С ее pro и contra. Что со всеми, то и со мной. Я укоренена в эту землю, полностью разделяю все, что ей присуще. Бывает, ругаешься и проклинаешь последними словами, а потом вдруг испытываешь невероятную гордость и подъем... Здесь все мое - Большой зал консерватории, МХТ, особенно тот, старый, бульвары, Садовое кольцо, даже московский «Спартак», за который мы с мужем болели много лет. Евсей знал о футболе все, я за ним подтягивалась. Наш коллега профессор Виппер иногда давал абонемент на стадион, чтобы мы сидели на трибуне, как белые люди, а потом требовал подробного отчета о матче: «Хорошо ли сегодня играл Башашкин?» Видите, какие детали помню? Даже в другом городе жить не смогла бы. Москва! Как говорится, приговор окончательный, обжалованию не подлежит...

Я, как и многие из вас, очень люблю, уважаю и восхищаюсь этой замечательной женщиной-подвижницей. Сегодня у нее день рождения! Дай Бог ей здоровья на многие-многие годы!

«Командор литературы и искусств» - это французский орден, которого была удостоена Ирина Александровна Антонова за самоотверженное служение музейному делу. И она действительно Командор - в самом высоком смысле этого слова. Бесконечно преданный своему делу, непримиримый и бескомпромиссный воитель, которому мы обязаны невероятной насыщенностью жизни одного из главнейших музеев России - Государственного музея Изобразительных Искусств им. А.С. Пушкина.

«До сих пор - я говорю без всякого кокетства - я не уверена в выборе профессии, - рассказывает Ирина Александровна. - До сих пор мне кажется, что в каком-то деле я могла бы быть более эффективной и более удовлетворенной собой... Я не считаю себя счастливым человеком, я и не жалуюсь. У меня были минуты ярчайшего, звездного счастья. Счастья, возникавшего от соприкосновения с интереснейшими людьми или с художественными произведениями».

Также ярко и эмоционально рассказывает Ирина Александровна о том, каким она впервые увидела своего будущего мужа, Евсея Ротенберга, о своих взаимоотношениях с Виктором Никитовичем Лазаревым и Борисом Робертовичем Виппером, Святославом Теофиловичем Рихтером и Марком Шагалом, и, конечно, о своем Музее… «Я просто делала то, в чем была уверена: так надо делать».

Академик Российской академии образования, академик Российской академии художеств, доктор Российского государственного гуманитарного университета, заслуженный деятель искусств России, член Президентского совета по присуждению Государственных премий. И.А. Антонова - активный общественный деятель, вносит значительный вклад в развитие культурных связей с зарубежными странами. Член Международного совета музеев (в течение 12 лет - вице-президент, с 1992 -Почетный член), в течение 6 лет - президент Международного комитета по воспитательной работе.

В 1945 г. - окончила Московский государственный университет им. М. В. Ломоносова, в 1949 г. - аспирантуру. Искусствовед, специалист в области итальянского искусства эпохи Возрождения.

С апреля 1945 года работает в ГМИИ научным сотрудником. С 1961 года - директор музея.
Автор около 80 публикаций (каталогов, статей, альбомов, телевизионных передач, сценариев научно-популярных фильмов). На протяжении многих лет ведет преподавательскую работу (на искусствоведческом отделении МГУ, в Институте кинематографии, в аудитории ГМИИ им.А.С.Пушкина, в Институте восточных языков в Париже).
И. А. Антонова - один из ведущих музейных деятелей России:
- в 1974 г. под ее руководством была проведена коренная реорганизация экспозиции музея;
- в 1994 г. открыла новый отдел ГМИИ им.А.С.Пушкина - Музей личных коллекций, принесенных в дар государству;
- в 1996 г. открыла Учебный художественный музей имени И.В.Цветаева, который развернут в здании Российского государственного гуманитарного университета. Этот отдел ГМИИ им.А.С.Пушкина создавался на материале музейных коллекций слепков скульптуры Древнего мира, средневековья и Возрождения;
- в 1998 г. по инициативе И. А. Антоновой был открыт «Зал истории Музея», экспозиция которого знакомит с важнейшими вехами сложения музейных коллекций. Здесь сгруппированы материалы, посвященные предыстории музея, его строительству и главным создателям. Экспозиция показывает, как учебный музей слепков постепенно превращался в настоящую сокровищницу мирового искусства;
- в 1998 году И. А. Антоновой был создан еще один отдел музея - Музей-квартира Святослава Рихтера.
И. А. Антонова выступила организатором ряда крупных международных выставок, в том числе "Москва - Париж", "Москва - Берлин", "Сезанн и русский авангард".

С 1967 года по инициативе И. А. Антоновой в ГМИИ им.А.С.Пушкина ежегодно проводятся Випперовские чтения - научные конференции памяти бывшего научного руководителя музея профессора Б. Р. Виппера.

Существенным вкладом в художественную жизнь России явились "Декабрьские вечера" - уникальный фестиваль искусств, проводимый ежегодно с 1981 года. Идея фестиваля принадлежала И. А. Антоновой и С. Т. Рихтеру. Его особенность: объединение в пределах одного пространства и времени пластических и музыкальных искусств. С 1997 года, после смерти великого музыканта, эти вечера, получили название «Декабрьские вечера Святослава Рихтера».

Ирина Александровна родилась 20 марта 1922 года в Москве. Отец
- Антонов Александр Александрович. Мать - Антонова Ида Михайловна. Супруг - Ротенберг Евсей Иосифович, искусствовед, доктор наук, работает в Институте истории искусствознания заведующим сектором. Сын - Борис.

Ирина росла в семье, где все любили искусство, музыку, литературу, театр. Мама окончила Харьковскую консерваторию по классу фортепиано, но не смогла реализовать себя профессионально - помешала Гражданская война. Отец родом из Петербурга, был активным участником революции, членом партии с дореволюционным стажем, работал электриком на корабле. Жизнь его сложилась так, что он нашел себя в другом деле: стал мастером по стеклу, а позже - директором Института экспериментального стекла. При этом очень любил театр и в молодые годы даже играл в спектакле «На дне» М. Горького в том самом театре, в труппе которого состоял знаменитый в ту пору актер Скоробогатов. Очень любил бывать с дочерью в театрах, операх, балетах.
В 1929 году отца направили на работу в Германию. Ирина с родителями прожила там до 1933 года. За это время она освоила немецкий язык. Изучив его, прочла в оригинале Гете, Гейне, Шиллера. Сразу после прихода к власти нацистов семья Антоновых уехала в Союз. В школе Ирина училась хорошо, особенно хорошо давались точные науки. Она даже хотела поступать на механико-математический факультет МГУ, но любовь к искусству оказалась сильнее, и И.Антонова стала студенткой ИФЛИ. Этот вуз просуществовал всего семь лет, однако немало выдающихся деятелей искусства вышли из его стен. С началом войны вуз закрыли, а факультеты присоединили к МГУ. Так, проучившись в ИФЛИ около года, Ирина стала студенткой университета. Во время войны она прошла курсы медсестер, работала в госпитале. В 1945 году окончила университет и была приглашена на работу в Музей имени А.С. Пушкина. Тогда при нем была аспирантура, в которой Ирина училась. Областью ее научных исследований было искусство Италии эпохи Возрождения.

Ирина Антонова свободно владеет немецким, французским и итальянским языками, а также немного английским. Она очень любит театр, балет, музыку. Особенно выделяет Шопена, Вагнера, Малера, из вокалистов отдает предпочтение Монтсеррат Кабалье. Любимое занятие с детства - чтение книг (классических и современных). Любит и стихи, и прозу, особенно ценит Астафьева, Солженицына, Ахмадулину, Битова.

Среди ее пристрастий - вождение автомобиля, которым она управляет с 1964 года. Как говорит сама Ирина Александровна, «не мой дом, а - моя машина - моя крепость», подразумевая, что машина - это замкнутое пространство, в котором можно отдохнуть наедине с самой собой, подумать, помечтать во время дороги, что очень важно для человека, работа которого связана с постоянным общением с большим количеством людей. Увлекается плаванием.

Не могу не привести здесь одно из многочисленных интервью Ирины Александровны.

"Я думаю, что я человек 30-х годов. Музей мирового искусства дает каждому человеку, который долго работает в музее, специальное измерение внутреннее…", - Ирина Александровна Антонова.

Я вдруг подумала, что линия моей жизни может показаться вам излишне прямой и потому скучноватой и не очень интересной. Так получилось, что я родилась в Москве, окончила школу, поступила в ИФЛИ, - был такой замечательный Институт философии, литературы и истории, который в скором времени соединили вместе с Университетом. Затем я поступила на работу в Музей, как оказалось, на всю жизнь. Я вышла замуж - и тоже оказалось, на всю жизнь. Я никогда не красила волосы, то есть не пыталась изменить свой имидж внешний. Может быть, это говорит об отсутствии какого-либо воображения. И я бы сказала более того: где-то на рубеже детства и юности возникли какие-то жизненные устои, которые, как я теперь поняла, остались со мной на всю жизнь. Люди иногда говорят о себе: «Я шестидесятник», «Я семидесятник». Я думаю, что я человек 30-х годов. Это очень сложное трудное время, но это время страхов и время идеалов, как это не противоречит одно другому. Больше того, я, наверное, человек, происходящий даже из 20-х годов. И в этом смысле, скажу вам сразу, я где-то очень хорошо понимаю и разделяю те идеалы, с которыми делалась Октябрьская революция. Я думаю, что это вечные идеалы: равенство, братство - для людей, которые совершают революции - буржуазную французскую революцию, и Октябрьскую революцию, которую неправильно называют «переворот», потому что это была революция, - и меня в этом убеждают прежде всего искусство и культура этого времени. Поэтому для меня среди тех высоких фигур 20 столетия, которые создали 20 столетие не только в нашей стране, но и мире, остается и Блок, и Горький, и Маяковский, и Кандинский, и Родченко, и Малевич, и, конечно, Мейерхольд, и Эйзенштейн в кинематографе.
Вся жизнь моя оказалась связана с Музеем, и я не жалею об этом. Я думаю, что музей - это фантастическое создание, это удивительный организм, особенно такой музей, в котором работаю я, - музей мирового искусства, где перед вами проходит вся мировая история искусства, начиная с Древнего Египта и кончая сегодняшним днем. Это дает каждому человеку, который долго работает в музее, как мне кажется, специальное измерение внутреннее: он соотносит себя со всем миром.
По воспитанию я, конечно, интернационалист и всегда таким была. И если бы я была не так мала в 30-х годах, то, наверное, поехала бы воевать в Испанию. То, что я попала в этот музей, оказалось для меня - по тому, как я формировалась в детстве, - вполне органичным, наверное, поэтому я осталась в музее на всю жизнь.

Вы человек сентиментальный?

Да, наверное, но не сентиментальный. Я так воспиталась - такой круг чтения в детстве - я очень много начиталась романтической немецкой литературы - и Шиллера, и Гете. И очень много читала Пушкина и Лермонтова именно в романтическом плане. И я думаю, что некоторый романтизм остался.

Тогда еще вопрос. Как Вы совмещаете такие качества, как сентиментальность, романтичность, с управлением такой гигантской империей?

Я же начинала в музее как младший научный сотрудник, потом - просто научный, потом - старший научный сотрудник, но никогда не занимала административных должностей, и потом вдруг сразу стала директором. В то время, когда я училась в Университете, там был совершенно замечательный профессорский состав - Михаил Алпатов, Виктор Лазарев, Борис Виппер - замечательные ученые и гордость нашей науки. И Борис Робертович Виппер в течение многих лет был в музее заместителем директора по научной части. И когда ушел на пенсию наш старый директор Александр Иванович Замошкин (у него случился инсульт), вот тогда собственно Виппер и Андрей Губер, они порекомендовали меня на пост директора. Меня это смутило, я пришла к ним и сказала: «Борис Робертович, как же я могу - Вы в моем подчинении, а я директор. Это просто невозможная ситуация». Он мне ответил буквально так: «Возможная, возможная, мы это решили». Такой неожиданный переход из одного состояния в другое привел к тому, что я до сих пор не чувствую себя чиновником и не чувствую администратором. Что касается необходимости твердой руки, это, возможно, что-то в характере, постепенно вырабатывавшееся.

В застойные годы Ваш музей гремел не меньше, чем Театр на Таганке. Это было окно в мир. Вся Москва стремилась в Пушкинский, чтобы увидеть шедевры из Прадо, из Вены. Это было, наверное, нелегко - суметь пробить. Как Вам это удавалось?

Мы делали выставки, которые как будто и не могли бы быть. В 1963 году мы сделали выставку Фернана Леже. По тем временам это было «буржуазное, формалистическое искусство», так оно характеризовалось. Мы делали выставки Тышлера - в 1966 году, он не выставлялся, но мы все-таки сделали выставку. В 1981 мы сделали выставку «Москва - Париж», куда шли смотреть не столько французское искусство, сколько Кандинского, Филонова, даже Петрова-Водкина, которых не показывали. То есть то, что в течение десятилетий не показывалось ни в Третьяковке, ни в Русском музее, ни в других местах. Конечно, здесь была известная заслуга музея, безусловно.
Но теперь, когда я оцениваю то время, я все-таки думаю: а почему нам это разрешали делать, так же как Юрию Петровичу Любимову. Если хотите, это тоже была политика. Несколько учреждений были выбраны для того, чтобы, так сказать, выпустить пары в известной степени.
Был такой случай. Когда выставка «Москва - Париж» прошла в Центре Помпиду, а я была в организационном комитет, мы собрались в Москве, и встал вопрос, где выставку делать в Москве. Тогдашний директор Третьяковки сказал: «Только через мой труп», директор выставочного отдела Академии художеств сказал: «Никогда на свете». Я сказал, что трупы не понадобятся, и мы сделаем. И это было наше решение, но, в принципе, выставку надо было делать, и это понимали те, кто согласился на этот проект с самого начала. Но, наверное, в Центре Помпиду не испытали то, что испытали мы. Буквально каждый день из отдела ЦК партии утречком был звонок: «Как у вас баланс?» Может быть, вы даже этого не поймете, но речь шла о балансе модернистов и реалистов, формалистов и реалистов. Непрерывно каждый день кто-нибудь приходил и говорил: «Ну, что вы наделали, что вы понавесили, это уберите, а это повесьте». Я была комиссаром этой выставки с советской стороны, был огромный нажим, но под конец я озверела уже. Но тот, кто видел выставку, видел каталог, - они понимают, что все было на месте. И, конечно, на выставке был интересный случай… В самом конец, когда выставка заканчивалась, - пришел Брежнев с политбюро, там активными были особенно два человека, которые мне категорически сказали, что нельзя Брежневу показывать Кандинского, Филонова, Шагала. Нужно как-то провести его мимо. Но сделать этого невозможно при всем желании, потому что залы идут один за другим, поэтому я показала решительно всё. И последнее - мы зашли в Белый зал музея - это был Зал революции - с плакатами, с Родченко, с Малевичем, с Татлиным, но там на стенах было произведение Александра Герасимова «Портрет Ленина на трибуне». Леонид Ильич знал эту работу, он очень обрадовался, увидев знакомое, и написал замечательный отзыв в «Книге отзывов», после этого мы чувствовали себя как-то приободренными.

Кем Вы в детстве мечтали быть?

Очень хотела быть балериной, если не в театре, то хотя бы на лошади в цирке. Я любила и очень люблю цирк. Я считаю, что в цирке работают самые потрясающие люди. Вот уж кто не может сымитировать ни работу, ни что-либо другое - всё надо делать, иначе погибнешь. Какое-то время я хотела быть физиком, и даже собиралась поступать на физмат, но это тоже отошло.

У Вас в музее случались кражи?

Да, была кража в 30-х годах. Тогда украли сразу несколько картин, картину Дольче, но самое ужасное, что украли картину Тициана - небольшое относительно полотно, погрудное изображение Христа.
Эти картины в конце концов нашли. Что касается Дольче, он был в порядке, а картина Тициана невероятно пострадала: она была скручена, она отсырела, она не подлежит восстановлению, хранится у нас, но выставить ее невозможно, она полностью разрушена, это было в 30-ые годы.
Затем была кража, которая стала сюжетом для «Похищения Святого Луки». Это была картина Франса Халса из музея в Одессе, у нас была выставка, и нам прислали ее. Картина висела на колоннаде, которая идет по бокам нашей розовой лестницы, однажды утром картину не увидели в экспозиции. Я уже тогда работала директором. Это всегда предмет для страшных снов, точнее, предмет ужаса и страха. Картину очень быстро нашли. Оказалось, что вором был наш реставратор, молодой парень, которого нам рекомендовали как хорошего мастера. Вор вырезал эту картину из рамы, завернул ее в рулон, он хотел продать ее иностранцу, был застигнут за этим, получил 10 лет тюрьмы. Я получала от него всякие весточки с сожалением, раскаянием, извинениями.

Я хочу прилюдно выразить Вам благодарность от нашего РГГУ, поскольку благодаря Вашему поступку в 1997 году в нашем университете открылся Учебно-художественный музей имени Цветаева.

Спасибо на добром слове. Мы действительно передали более 1000 экспонатов в РГГУ. Это возрождение мечты Ивана Владимировича Цветаева. Ведь наш музей задумывался как университетский, для студентов, просветительская идея была главная.
Сейчас мы получили целый ряд зданий для нашего музея вокруг основного здания, и уже в этом году мы заканчиваем одно из зданий, где будет создан детский центр, где будут классы для живописи, для графики, будем учить ребят гравюрным техникам, скульптуре, керамической работе, там будет фотолаборатория, там будут компьютерные классы, там будут специальные классы для детей-инвалидов. Причем это прелестный дом, старинная усадьба, в ста метрах от музея, окружена садиком с древними липами, рядом церковь Святого Антипия. Так что я надеюсь, что это тоже какое-то развитие нашей работы с детьми, с юношеством.

Как Вы относитесь к тому, что Ваш музей попал в окружение Шилова и Глазунова?

Я не хочу говорить о моем личном отношении к этим художникам, кому-то они нравятся, их любят, я вижу, как очереди стоят в музей Шилова. Я должна сказать, что, как музейный работник, не как специалист - личные мои любови-нелюбови, - я не могу презирать публику, которая идет в музей, и относиться к ней пренебрежительно.
Есть другой вопрос во всем в этом: если создалась сейчас какая-то коллизия, то она создалась не потому, что нам нравится или не нравится Шилов, а потому, что инвесторы в невероятные сроки построили новое здание для галереи Шилова, под это получили очень большую площадь между нашим музеем и библиотекой национальной - домом Пашкова несчастным, правда, сейчас есть какое-то движение с реконструкцией этого дома. Это - Белый город, это заповедная зона. И что же они там делают… Они строят там огромный бизнес-центр - с огромными подземными гаражами, с торговыми лавками и так далее. Это не то место, где это надо делать. Это очень неправильно. Кроме того, они зашли на нашу территорию, на ту территорию, которая официально всеми документами отведена нашему музею для создания замысленного еще Иваном Владимировичем Цветаевым «музейского» городка, как он говорил. Мы это опротестовали. Я не хочу смешивать это с музеем Шилова, но то, что делают за музеем Шилова, - это абсолютно разбойная акция, которых, к сожалению, сейчас в Москве много.

Откуда в такой хрупкой интеллигентной интеллектуальной женщине столько силы? Она у Вас врожденная или приобретенная?

Если сказать очень откровенно, я уж не такая хрупкая, это вечный предмет моих забот. Я не знаю, что как складывается, но были очень серьезные удары судьбы - трагические и в личном плане, и в плане жизни страны. Потому что те, кто не пережил периоды между 1946-1947 и 54 годом - те просто многого не знают о нашей стране, Но, наверное, особенность моего поколения состоит в каком-то преувеличенном, но очень органичном, генетическом оптимизме, который в нас заложен. И может быть, такой генетический оптимизм он привел к такому… Я обладаю одним абсолютно неинтеллигентным качеством - я не подвержена депрессиям. Я не испытывала, не знаю, что это такое. Так же как во мне нет цинизма. Есть много недостатков - цинизма нет. Кстати, цинизм не обязательно недостаток.

Как, на Ваш взгляд, меняются художественные вкусы в мире, что входит в моду, что, напротив, утрачивает актуальность?

Мы находимся как бы в таком эффекте - эффект стены искусства. Есть новации. Новаторства, как такового, нет совсем. Это касается и сюрреализма, абстракционизма и многих других направлений. Они упираются в стену, развития нет. Но есть некоторые тенденции.
Я узнала, в Гамбурге с огромным успехом прошла выставка Репина. Народ стоит на выставку Репина. Я была не так давно в Лондоне. И в Академии художеств показывается искусство прерафаэлитов. Это предмодерн, модерн рубежа XIX-XX века, любопытные художники, они нам могут показаться салонными, излишне светскими - безумно красивые женщины в цветах, с элементами средневекового оформления. Я пришла в этот зал (кстати, это коллекция Ллойда Веббера, композитора, который написал мюзикл «Кошки», рок-оперу «Христос - суперстар») - народ шел, как в метро - плечом к плечу. Огромный колоссальный интерес.
Все музеи мира отмечают сейчас повышенный интерес к тому, что мы называем реалистическим искусством, то есть к реальным формам в искусстве. Видимо, какая-то усталость, какое-то ощущение исчерпанности приемов, которые наработал XX век. Тенденцию зрителя мы чувствуем, ответа художника мы пока не наблюдаем.

Как Вы считаете, музейное дело умирает, ведь новое поколение уже не будет таким как прежде?

Нет-нет-нет. Музейное дело не умирает. Сейчас очень трудно с кадрами. Хорошо подготовленная молодежь, которая кончает университеты и всякого рода учебные заведения, они неохотно идут в музей. Ведь музейная работа - это буквально от звонка до звонка. Надо прийти утром, до прихода зрителя, надо все осмотреть, надо расписаться в специальных книжках. Эта работа требует постоянного присутствия в музейном доме. И потом, зарплата музейных работников продолжает оставаться зарплатой бюджетников, очень недостаточной.

Есть ли какой-нибудь сдвиг в вопросах реституции?

Это зависит от того, что Вы считаете сдвигом. В какую сторону?

Германия продолжаете претендовать на вещи, которые хранятся в музее?

Конечно. Германия продолжает претендовать иногда в очень грубых и вызывающих формах. Причем никогда я не слышала с германской стороны, какая ответственность на них лежит, и вообще - обязаны они что-то, или они ничего не обязаны. Это продолжается, но ведь гораздо важнее, чем то, что думают они, то, что думают наши здесь, в стране. Я на своей памяти пережила целый ряд этапов отношений к этой проблеме. Сначала, когда в 1945 году эти ценности поступили в Советский Союз в целый ряд музеев, архивов, библиотек, многое действительно было просто спасено от разрушения, от пожаров, от наводнений, от отсырения, - всё могло быть и разрушено, и разграблено.
Мне известно, даже читала некоторые документы, что была идея все оставить в Советском Союзе в качестве компенсации, потом поступили по-другому. В 1955 было передана огромная часть этих ценностей в Германию. Наш музей и Эрмитаж передали 1, 5 миллиона художественных ценностей. Потом, когда сам факт скрываемый в течение многих лет от немецкой стороны, был все-таки опубликован, последовал целый ряд требований. В конце концов, все кончилось тем, что был создан закон о перемещенных ценностях, и признана их принадлежность нашей стране в качестве компенсаторной системы. Но в законе очень много возможностей остается, чтобы какая-то часть была отдана - в том случае, если ценности принадлежат религиозным организациям или антифашистам, или тем, у кого по национальным причинам ценности были конфискованы нацистами, а потом все эти ценности поступили в Россию, эти ценности тоже должны быть возвращены.

Как создавались декабрьские вечера, которые проходят в Вашем музее?

Святослав Теофилович Рихтер, которого я имела честь знать, пригласил меня в тур послушать фестиваль, который он организовал. Мне очень там понравилось: действие происходило в старом зернохранилище, там на земляном полу установлены стулья, эстрада, там выступали величайшие музыканты XX века. Я спросила: «Почему в таком месте, совершенно не концертном Вы делаете этот фестиваль, а почему Вы не делаете его в Москве». - «А где там в Москве?» - «Например, в нашем музее».
Этот разговор был в июне 1981 года, и уже в декабре состоялись первые декабрьские вечера. Чем они отличаются от любых концертов в других музеях? Тем, что они тематические. Каждый раз мы придумываем специальную выставку. Например, офорты Рембранда и камерные произведения Бетховена. Были разные подобные сопоставления.

Приходилось ли водить кого-нибудь по музею из правящей элиты?

За мою очень долгую жизнь в музее таких визитов было очень немного. Мы никогда не входили в обойму обязательно посещаемых учреждений культуры - Большой театр, Кремлевский дворец и т. д. Кое-что иногда случалось. Приходил товарищ Гришин с товарищем Кириленко, я их помню на выставке Метрополитен-музея. И помню одно, на мой взгляд, очень некорректное высказывание товарища Кириленко, от которого меня всю передернуло. Подойдя к картине «Мадонна с младенцем» Кривелли - это мастер XV века, венецианец - Мадонна сидит на троне и окружена короной - овощи, фрукты, но все они имеют значение символическое, например, вишня - знак Христа. Кириленко, взглянув на огурец, сказал: «Вот бы этот огурчик под водочку»… И меня, откровенно говоря, от такого гастрономического подхода к произведению искусства несколько передернуло.
Или маршал Рыбалко, он пришел на выставку, посмотрел на «Вирсавию» Рубесна, ему очень понравилась эта пышнотелая красавица и сказал: «Вот это я понимаю, это искусство: берешь в руки - имеешь вещь».

При современных разговорах о национальной идее, о возрождении, сверху кто-то понимает Ваши проблемы, кто-то помогает?

А в какой мере связана помощь и национальная идея?

Много разговоров в правительстве о том, что надо возрождать культуру, искусство, а конкретно что-то делается?

Нет. Мало что делается на сегодня. Какой-то программы масштабной я пока не вижу. Что-то делается, но очень выборочно и не всегда понятно, по какому признаку. Ну, скажем, огромные суммы министерства переходят в Петербург. Мы радуемся за наших коллег, но все-таки не только они существуют, и мы понимаем, почему это происходит. Это не есть программа, это есть конъюнктура сегодняшнего дня. Хотя Петербург - великий город, мой отец родился там, себя наполовину чувствую жительницей этого города. Но я должна откровенно сказать, что, когда я с высоких трибун слышу разговоры о духовности и так далее, меня это, скорее, раздражает. Я понимаю, что это чисто внешние реверансы, которые никак не подкреплены действиями и истинным пониманием дела. Вместе с тем, если в чем-нибудь Россия сейчас более нуждается, - она нуждается в укреплении именно этого сектора. Это изначально, так должно быть для нашего отечества.

Я слышала, что в музее устраивались замечательные капустники, принимали ли Вы участие в них и в какой роли?

Да, принимала, в частности, в живых картинах, изображала переднюю или заднюю часть Кентавра.

Вы любите спорт?

Очень люблю. Я немножко занималась плаванием, разновысотными брусьями. Когда была Олимпиада-80 в Москве, я взяла отпуск и просидела всю легкую атлетику. Всю жизнь выписывал газету сначала «Советский спорт», потом несоветский «Спорт». Я в курсе достижений в этой области. А когда я сидела на хоккее, - когда наши играли с канадцами, тогда они впервые приехали, - я так болела, что группа спортсменов подарили мне шайбу, она у меня лежит дома.

В Вашем музее было много громких выставок, но меня интересуют прежде всего две из них - это выставка подарков Сталину и выставка картин Дрезденской галерии.

О выставке подарков Сталину. Она открылась в начале 50-х годов, а до этого она монтировалась, хозяином выставки был Музей революции, теперь это Музей современной истории. Открытие выставки сопровождалось драматической историей для коллектива нашего музея: 75 процентов сотрудников было уволено, потому что пришел коллектив того музея, который делал выставку, показывал ее. Это были ужасно грустные годы, выставка была до 1953 года, она закрылась на следующий день после смерти Сталина.
2 мая 1955 года открылась выставка шедевров Дрезденской галереи. Музей денно и нощно был окружен очередью. Мы рассчитывали, что хотя бы одна-две работы у нас останутся, за то, какая работа была проведена: некоторые вещи были в ужасном состоянии. Скажем, «Динарий кесаря» Тициана, - три года она сохла, прежде чем Павел Демидович Корин - он был главным реставратором нашего музея - мог приступить к реставрации, он спас эту картину. За это он получил звание почетного гражданина Дрездена. Но какая работа! И это была не одна картина, было очень много картин, 10 лет реставраторы над этим работали. Но никакого жеста благодарности сделано не было. Причем в Дрездене какое-то время на музее висела табличка: музей восстановлен, благодарность Советской армии, которая спасла эти вещи и благодарность советскому правительству, которое возвратило картины. Сейчас этой таблички нет, ее уже давно сняли.

Как был создан Музей личных коллекций?

Это история, которой я очень горжусь. Это результат длительной дружбы с собирателем Ильей Самойловичем Зильберштейном, литературоведом, доктором искусствоведческих наук. Он собрал замечательную коллекцию - 2270 вещей, в основном русского искусства. К сожалению, очень долгое время коллекционеров рассматривали у нас как криминально подозрительных людей, которые непонятно почему владеют частной собственностью в виде художественных произведений. Конечно, среди коллекционеров есть спекулянты, как и среди всех других. Но, в принципе, настоящий коллекционер - это удивительный человек, одаренный страстью к искусству. Таким человеком был Илья Зильберштейн. Он пришел и сказал: «Давайте делать музей личных коллекций». Это была его идея. Я на это очень откликнулась. - «Я вам отдам всю свою коллекцию». - «А дальше…» - «Дальше мы будем уговаривать других…»
Нам к моменту открытия музея удалось уговорить и других, и сейчас музей пополняется, даже и из-за рубежа. Илья Самойлович считал, что нельзя оставлять коллекцию родственникам - родственники другое, начинают торговать этим.
И я никогда не забуду, это сильнейшее впечатление жизни. Наши рабочие поехали к Зильберштейну, вся квартира его была увешана картинами, на веревках. Я прихожу в квартиру… Все стены - только висят веревки срезанные, а вещей нет - они у нас уже в музее. Представляете - одни вервки… А его жена Наталья Борисовна Волкова, она многие годы была директор ЦГАЛИ, она сказала ему: «Илюша, оставь одну вещь на память». Он сказал: «Нет». И все отдал. Это почти неправдоподобно, но это было так.

Музей после войны… Каким Вы его увидели?

Я увидела музей еще во время войны в ужасном состоянии. В музей бомбы не попали, но по близости было разбомблено здание. Крыша музея была полноcтью без стекол. В течение 4 лет падал снег, дождь, весной по розовой лестнице стекали потоки. Здание было в тяжелом состоянии.

У Вас очень аристократический облик, Вас можно сравнить с королевой Англии Елизаветой. Какие у Вас отношения с бытом?

Спасибо за добрые слова и неожиданное сравнение. С бытом... Когда я пришла в музей, молодые сотрудники занимались тем, что они собирали воду, и работа с ведром и тряпкой была основной научной работой.
С бытом… Я давно с 1964 года вожу машину, в субботу еду на рынок, в магазин, покупаю продукты, привожу домой и готовлю сама. Методы у меня скоростные, выработанные жизнью, которые обеспечивают мне все это быстро делать Я всю жизнь жила с моей мамой, она прожила 100 лет и пять месяцев. И надо вам сказать, что она не просто прожила - она была деятельна до 98 лет, когда она упала и сломала ногу. А до этого она была моя левая и правая рука, это был мой тыл, самое дорогое, что у меня было в жизни. И она помогала мне жить в разных планах, не только в бытовом. А сейчас - ну что же, все надо делать.

Спасибо за интересные вопросы, за ваше терпение, за вашу доброту. И я приглашаю вас в музей.

(По материалам передачи "Линия жизни").

С 1961 по 2013 год она была бессменным директором ГМИИ имени Пушкина и до сих пор возглавляет его, став 10 июля 2013-го президентом музея.

МОСЛЕНТА желает Ирине Александровне крепкого здоровья и вспоминает самые примечательные факты из ее биографии.

Дочь революционера

Отец Ирины Антоновой - Александр Александрович Антонов в 1917 году принимал активное участие в Октябрьской революции (тогда он был судовым электриком), а в 1930-х годах возглавил Институт экспериментального стекла, став его директором.

Ирина Александровна всю жизнь оставалась сторонницей идей социализма, считая, что эта единственная верная система «к сожалению, на практике нигде себя не оправдала». Интересно, что в детстве Антонова несколько лет прожила с родителями в Германии.

В годы войны работала санитаркой

В начале Великой Отечественной войны Ирина Анатольевна окончила курсы медицинских сестер и с весны 1942 года в звании младшего сержанта медицинской службы работала в госпитале на Красной Пресне.

Возглавила музей по воле предыдущего директора музея

Закончив в 1945 году МГУ и получив диплом искусствоведа, Антонова пришла работать в ГМИИ имени Пушкина, где ее научной специализацией стало искусство Италии эпохи Возрождения. В 1961 году она была старшим научным сотрудником, когда уходивший на пенсию директор музея Александр Замошкин предложил ей возглавить ГМИИ. А четыре года назад уже сама Антонова выбрала своего приемника из предложенных ей кандидатур.

Полвека во главе ГМИИ имени Пушкина

52 года Ирина Анатольевна занимала пост директора музея, а с 2013 года стала Президентом ГМИИ. «…я сказала Министерству культуры, что должна завершить административную работу. Я и так затянула, ругаю себя за это. Благодарна, что мне предоставили возможность остаться в ином качестве».

Антонова действительный член Российской академии художеств, академик Российской академии образования, член-корреспондент Академии Сан-Фернандо в Мадриде, доктор Российского государственного гуманитарного университета.

Инициатор реорганизации экспозиции ГМИИ в 1970-х

В семидесятые под руководством Ирины Анатольевны была проведена коренная реорганизация экспозиции музея. ГМИИ имени Пушкина стал первым советским музеем, который «начал сопоставлять отечественное искусство с зарубежным».

«Еще в 1972 году делали выставку портретов, где Серов висел рядом с Ренуаром, а портрет Параши Жемчуговой - рядом с английским портретом XVIII века», - вспоминала она.

В 1974 году Антонова даже вступила в конфликт с руководством министерства культуры, приняв решение освободить залы второго этажа ГМИИ под находившиеся в запасниках музея части коллекций западной живописи из собраний меценатов Сергея Щукина и Ивана Морозова, картины которых долгое время были недоступны зрителям, поскольку «творчество замечательных мастеров, таких как Ренуар, Гоген, было признано буржуазным, формалистическим, вредным».

Во время этого конфликта Антонова готова была подать заявление об уходе, если бы ей отказали. По ее словам, в тот период «в подвалах лежали первоклассные вещи - почти весь Музей западного искусства!», и это «надо было показывать», иначе дальше ей «просто неинтересно было работать».

Придумала и организовала «Декабрьские вечера»

С 1981 года в музее стали проводиться «Декабрьские вечера», которые в прессе назывались одним из самых значимых деяний руководителя ГМИИ имени Пушкина. Отмечалось, что идея соединения музыки и изобразительных искусств была воплощена Антоновой совместно с пианистом Святославом Рихтером.

В музее стали проводиться камерные концерты самых выдающихся музыкантов мира: здесь выступал сам Рихтер, а также Юрий Башмет, Наталия Гутман, Олег Каган, Галина Писаренко, Андреас Штайер и многие другие. И сейчас «Декабрьские вечера» одно из главных событий в культурной жизни столицы.

Считает, что «Диктатура - высшая форма ответственности»

Все годы, что Антонова стояла во главе музея она вникала во все мельчайшие подробности, контролировала все аспекты работы, лично подписывала все документы. Своей работоспособностью и искренней преданностью делу она восхищала даже своих недоброжелателей.

Впервые показала «Золото Трои»

В апреле 1996 года состоялось открытие выставки «Сокровища Трои из раскопок Генриха Шлимана» («Золото Трои»), которую многие называли самым трудным публичным испытанием в жизни Антоновой как директора ГМИИ имени Пушкина.

Выставка стала настоящей сенсацией, поскольку почти полвека до этого «Москва убеждала весь мир, что ей ничего не известно о том, где находится трофейное „золото Шлимана“», вывезенное в 1945 году по решению Советской военной администрации в Германии. Оказалось, что все это время оно находилось в музее, который возглавляла Антонова.

Кстати, сама Ирина Анатольевна не скрывает, что нахождение этих вещей в России вполне логично и справедливо: «…любая страна, наносящая ущерб чужой культуре, в конце концов, будет расплачиваться собственным достоянием». «Наша страна в этой сфере никому ничего не должна», - уверена Антонова.

Полный кавалер ордена «За заслуги перед отечеством»

Ирина Анатольевна награждена орденами Октябрьской Революции, «Дружбы народов», Трудового Красного Знамени, «За заслуги перед Отечеством» I, II и III степени. В 1995 году Антонова была удостоена Государственной премии Российской Федерации, а в 2007 стала лауреатом премии «Триумф» в номинации «Гуманитарные науки».

Антонова также имеет зарубежные награды, в том числе орден Командора литературы и искусства Франции и ордена Почетного легиона, а в октябре 2009 года стала лауреатом премии «Свобода», учрежденной Американским университетом в Москве.

Потомственная долгожительница

Мать Ирины Антоновой - Ида Михайловна Розенблюм, прожила 100 лет и 5 месяцев. Сама Ирина Александровна уверена, что живет так долго оттого, что никогда не думает о смерти, всегда была искренней и «никогда не держала фигу в кармане».

Родилась 20 марта 1922 года в Москве. Отец - Антонов Александр Александрович. Мать - Антонова Ида Михайловна. Супруг - Ротенберг Евсей Иосифович (1920г.рожд.), искусствовед, доктор наук, работает в Институте истории искусствознания заведующим сектором. Сын - Борис (1954г.рожд.).

Ирина росла в семье, где все любили искусство, музыку, литературу, театр. Мама окончила Харьковскую консерваторию по классу фортепиано, но не смогла реализовать себя профессионально - помешала Гражданская война. Отец родом из Петербурга, был активным участником революции, членом партии с дореволюционным стажем, работал электриком на корабле. Жизнь его сложилась так, что он нашел себя в другом деле: стал специалистом по стеклу, а позже - директором Института экспериментального стекла. При этом очень любил театр и в молодые годы даже играл в спектакле "На дне" М. Горького в том самом театре, в труппе которого состоял впоследствии ставший знаменитым актер Скоробогатов. Очень любил бывать с дочерью в театрах, операх, балетах.

В 1929 году отца направили на работу в Германию. Ирина с родителями прожила там до 1933 года. За это время она освоила немецкий язык. Изучив его, прочла в оригинале Гете, Гейне, Шиллера. Сразу после прихода к власти нацистов семья Антоновых уехала в Союз.

В школе Ирина училась хорошо. Она хотела поступать на механико-математический факультет МГУ, но любовь к искусству оказалась сильнее, и И.Антонова стала студенткой ИФЛИ. Этот вуз просуществовал всего семь лет, однако немало выдающихся людей искусства вышли из его стен. С началом войны вуз закрыли, а факультеты присоединили к МГУ. Так, проучившись в ИФЛИ около года, Ирина стала студенткой университета. Во время войны она прошла курсы медсестер, работала в госпитале. В 1945 году закончила университет и была приглашена на работу в Музей имени А.С.Пушкина. Тогда при нем была аспирантура, в которой Ирина училась. Областью ее научных исследований было искусство Италии эпохи Возрождения.

В 1961 году она была старшим научным сотрудником, когда ей был предложен пост директора музея. С февраля 1961 года по настоящее время И.А.Антонова - директор Государственного музея изобразительных искусств имени Пушкина, одного из крупнейших и авторитетнейших музеев России и мира.

За долгие годы устоялось мнение, что Русский музей в Санкт-Петербурге и Третьяковская галерея в Москве специализируются только на произведениях русских художников, а Эрмитаж и Музей имени Пушкина - музеи западного типа. От нового директора требовались смелость и отвага, чтобы идти вразрез с идеологическими принципами тех лет, устраивать "смелые" выставки.

"Золотыми" годами музея И.Антонова считает вторую половину 60-х годов, вплоть до перестройки. По новаторским замыслам работы музея можно сравнить с театром на Таганке тех лет. Так, в 1966 году, несмотря на возражения тогдашнего министра культуры Е.Фурцевой, в музее прошла выставка Тышлера. Позже была проведена выставка работ А. Матисса. В стенах музея исполнялись музыкальные произведения, появление которых трудно представить в те годы даже в консерватории: Стравинский, Шнитке, "Всенощная" Рахманинова. С 1967 года по ее инициативе в музее ежегодно проводятся Випперовские чтения - конференции памяти бывшего научного руководителя музея профессора Б.Р.Виппера.

В 1974 году под руководством И.А.Антоновой была проведена коренная реорганизация экспозиции музея. С этого времени в музее организуются "смешанные" выставки. Например, выставка портретов, где соседствовали работы (к примеру) Ренуара и Серова или же портреты одного и того же человека, выполненные русским и зарубежным художником. Это позволяло посетителям сравнить, как отечественные мастера выглядят в контексте мировой художественной культуры. Эти выставки производили огромное впечатление на публику.

В 1981 году в музее состоялась большая выставка "Москва - Париж". Сначала она проходила в центре Помпиду в Париже, потом - в ГМИИ. Она была одной из самых авангардных художественных выставок XX столетия. Были показаны работы Малевича, Кандинского, Филонова... Ее посетили тысячи людей. В 90-х годах была проведена уникальная выставка - "Москва - Берлин. Тоталитарное искусство" - русское и немецкое, на которой было представлено даже то, что боялись показать немцы. Выставка явилась прорывом из изоляционизма...

В конце 80-х годов по инициативе и при непосредственном участии Ирины Антоновой была разработана государственная программа развития музея. В рамках программы в 1995 году в ГМИИ был открыт музей личных коллекций. К настоящему времени собрано уже более сорока коллекций.

В 1996 году И.А.Антонова явилась инициатором открытия Учебного художественного музея имени И.В.Цветаева, который развернут в здании Российского государственного гуманитарного университета. Этот отдел ГМИИ имени А.С.Пушкина создавался на материале музейных коллекций слепков скульптуры древнего мира, средневековья и Возрождения.

В 1998 году в основном здании музея был открыт новый зал - Зал истории музея, экспозиция которого знакомит с важнейшими вехами создания музейных коллекций. Экспозиция показывает, как учебный музей слепков постепенно превращался в настоящую сокровищницу мирового искусства. В том же году И.А.Антоновой был создан еще один отдел музея - Мемориальная квартира Святослава Рихтера. В настоящее время готовится открытие детского центра эстетического воспитания детей.

В 1998 году музей отметил свое 100-летие. До сих пор датой открытия музея считался 1912 год. Однако днем рождения музея решено было сделать дату его закладки, которая состоялась в 1898 году в присутствии Николая II. Столетие закладки музея отмечалось в помещении Большого театра. Это стало событием культурной жизни современной России. В нем приняли участие М. Плисецкая, Ю. Башмет, многие выдающиеся деятели культуры и искусства.

Заметное достижение в работе музея - организация фестивалей "Декабрьские вечера". Целая серия интересных программ была задумана еще совместно с С.Т.Рихтером. Великий маэстро неоднократно принимал в них участие, так же как И.Архипова, Е.Нестеренко, Е.Кисин. Неизменными участниками "вечеров" были Г. Кремер, М. Плетнев, О.Коган, В.Третьяков, Н. Гутман, Ю. Башмет, Э. Вирсаладзе. В 2000 году "Декабрьские вечера" пройдут в двадцатый раз.

Начиная с первой половины 60-х годов И.Антонова участвует в Международном совете музеев при ЮНЕСКО (в течение 12 лет - вице-президент, а с 1992 года - почетный член). В течение 6 лет она возглавляет Международный комитет по воспитательной работе. Более 30 лет она участвует в работе советского национального совета музеев.

И.А.Антонова - автор более 100 публикаций (каталогов, статей, альбомов, телевизионных передач, сценариев научно-популярных фильмов). На протяжении ряда лет вела преподавательскую работу на искусствоведческом отделении МГУ, в Институте кинематографии, в аудитории ГМИИ имени А.С.Пушкина, в Институте восточных языков в Париже.

И.А.Антонова - действительный член Российской академии художеств, академик Российской академии образования, член-корреспондент Академии Сан-Фернандо в Мадриде (Испания), доктор Российского государственного гуманитарного университета, имеет почетную степень Honoris Causa, звание "Заслуженный деятель искусств России". Является член Президентского совета по присуждению Государственных премий. Наряду с О. Табаковым, А. Вознесенским, З. Богуславской, А. Битовым, В. Васильевым, В.Абдрашитовым, В.Аксеновым, Э. Неизвестным, Ю. Башметом она - постоянный член жюри национальной премии "Триумф", член коллегии Большого театра.

В 1995 году удостоена Государственной премии Российской Федерации.

Награждена орденами Октябрьской Революции, Трудового Красного Знамени, "За заслуги перед Отечеством" III степени, а также орденом Командора литературы и искусства Франции.

Ирина Антонова свободно владеет немецким, французским и итальянским языками, а также немного английским. Она очень любит театр, балет, музыку. Особенно выделяет Шопена, Вагнера, Малера, из вокалистов отдает предпочтение Монтсеррат Кабалье. Любимое занятие с детства - чтение книг (классических и современных). Любит и стихи, и прозу, особенно ценит Астафьева, Солженицына, Ахмадулину, Битова.

Среди ее пристрастий - вождение автомобиля, которым она управляет с 1964 года. Как говорит сама Ирина Александровна, "не мой дом, а моя машина - моя крепость", подразумевая, что машина - это замкнутое пространство, в котором можно отдохнуть наедине с самой собой, подумать, помечтать во время дороги, что очень важно для человека, работа которого связана с постоянным общением с большим количеством людей. Увлекается плаванием.

Живет и работает в Москве.