Мифологические образы в сознании русского и английского народа. Русалка и другие мифические образы в народном творчестве

Слово «архетип» образовано от двух греческих корней: arche - «начало» и typos - «образец», то есть значение его можно определить как «первообраз», «праформа», «первичный тип». Под архетипом понимают изначальные, фундаментальные образы и мотивы, лежащие в основе общечеловеческой символики мифов, сказок и других продуктов художественного воображения. Архетипы имеют символический, а не аллегорический характер, это широкие, часто многозначные метафоры, а не знаки. Архетипический образ - это образ художественного произведения, в котором архетип получает конкретное воплощение.

Термин «архетип» был введен в научный обиход в начале ХХ века знаменитым швейцарским психологом и философом К.Г. Юнгом, употреблялся первоначально для обозначения психологического феномена и лишь позже был воспринят мифологами и литературоведами. Однако, как утверждает Ю.В. Доманский, явление это было известно еще в позднеантичной философии. До Юнга представители различных отраслей науки (психологии, философии, мифологии, литературоведения) хотя и не пользовались термином «архетип», но уделяли внимание поиску первоэлементов, формул, схем, мотивов, лежащих в основе мифологических и мифопоэтических текстов. Разными учеными они назывались по-разному, но в целом поиск «первообразов» неизменно приводил к выводам о существовании неких универсальных сверхличностных идей, априорных знаний, бессознательных компонентов человеческой психики (в том числе и коллективной), то есть как раз к тем вопросам, которые впоследствии подробно рассмотрел К.Г. Юнг, создав в 1913 году аналитическую психологию.

К.Г. Юнг понимал под архетипом некие структурные формы, схемы, модели чувствования, поведения, воззрений, которые являются отражением глубинного, многовекового объективного опыта человечества. Стали уже легендарными юнговские сравнения архетипа с неким «каркасом» образа, подобным молекулярной кристаллической решетке, или с сосудом, «который никогда нельзя ни опустошить, ни наполнить. Сам по себе он существует лишь потенциально, и, обретая вид некой материи, он уже не то, что был ранее. Он сохраняется в течение тысячелетий, непрестанно требуя все нового истолкования». Архетипы описывают бессознательные душевные состояния и проявляются там и тогда, где и когда «интенсивность сознания занижена». Являясь заранее, изначально существующими формами, они становятся сознательными лишь опосредованно и придают свою форму различным элементам человеческой психики.

Архетипы, согласно Юнгу, являются составляющими так называемого коллективного бессознательного, которое «стратифицированную» структуру: верхний слой составляет индивидуальное бессознательное, ниже расположено бессознательное семьи, еще ниже - бессознательное крупных социальных групп, еще ниже - бессознательное наций и народов, далее - общечеловеческое бессознательное. Под ним залегает слой бессознательного, которое сближает человека с миром животных (Юнг обозначил его термином «психоидное»). Не вводя четкого определения архетипа, Юнг, тем не менее, выделяет наиболее важные архетипические мифологемы, связанные с процессом индивидуации (то есть становления личностного самосознания, перехода от коллективного бессознательного к индивидуальному осмысленному существованию): «мать», «дитя», «тень», «анима» и «анимус» и др.

Значительный вклад в развитие теории архетипов внесли русские мыслители, филологи, фольклористы XIX в. В трудах по фольклору и мифологии они широко употребляли термин «первообраз», являющий собой точную копию греческого ЬсчефЯрпт, придавая ему значения «мифологический образ», «мифологическое представление». По замечанию А.Л. Топоркова, некоторые их утверждения «звучат поразительно актуально». Далее в статье ученый приводит формулировки отдельных исследователей. Так, например, Д.О. Шеппинг начинает статью «Опыт о значении рода и рожаницы» (1851) словами: «В человеческом уме есть такие аллегорические формулы для изображения общих законов жизни и разума, которые предшествовали всем мифическим преданиям и которые, если бы эти предания и не дошли до нас, тем не менее, существовали бы в наших понятиях». Другой ученый, И.М. Снегирев, в книге «Русские простонародные праздники и суеверные обряды» заявляет о существовании «коренных понятий», которые, «уклоняясь от своего истока и протекая сквозь мир и человечество, заимствуют от местности, климата и духа народов различные образы. Как семена растений часто заносятся ветром на чуждую им землю, так и поверья путем преданий переходят из одной страны в другую и, там перерождаясь, принимают особенные виды и цветы». В поэтичном сравнении «коренных понятий» с зернами проглядывают свойства архетипов, которые позже будут определены исследователями как, во-первых, вездесущность, а во-вторых, способность к типологическим видоизменениям при сохранении внутренней целостности и постоянства.

Основополагающее значение для формирования теории архетипа в русской науке имели работы Ф.И. Буслаева, который еще в середине XIX века объяснял существование сходных фольклорных образов и мотивов у разных народов проявлением единых законов человеческого мышления, психологических механизмов, врожденных свойств человеческой натуры. На материале анализа таких фольклорных жанров, как духовные стихи, заговоры, легенды, иконография, Буслаев приводит примеры взаимодействия книжных и фольклорных образов, делая вывод об их архетипическом характере, то есть восхождении к аналогичным образам разных культурных традиций. По мысли Буслаева, сходство мифических образов, метафор у разных народов объясняется единообразием «коренных» воззрений, «первообразов», обнаруживающихся в древних преданиях. Вообще ученый придавал большое значение ориентации эпоса на далекое прошлое; именно благодаря этой ориентации, считал он, «первообразы» обладают такой живучестью. Буслаев писал об этом так: «Однообразное течение - не внешних событий - а нравственного быта эпической старины, скованное обычаем, постоянно возводило свое начало к темной старине. В эту эпоху всякий вымысел, всякая новая мысль могли получить право гражданства не как новость, но как припоминание утраченного предания; как уяснение и развитие того, что отчасти было уже давно всем и каждому известно». Таким образом, прошлое оказывается для тех, кто создает эпическую традицию в более поздние исторические времена, и областью вечных идей, и вместилищем высшей религиозности, и мерилом нравственности. Существуя как бы вне времени, оно способно предопределять собою будущее. В прошлом живут почитаемые предки, боги и герои, которых народ считает своими прародителями. Преклонением перед ними объясняется то, что выдающиеся исторические личности позднейших эпох могут принимать, с незначительными изменениями, образы этих великих предков. Так, например, происходит возрождение, новая «актуализация» бога-громовержца Перуна в личности богатыря Ильи Муромца. Таким образом, сакральная значимость прошлого любого народа обладает особыми мифопорождающими свойствами, и именно в этом ученый видит причинувозрождаемости и повторяемости «первообразов», то есть архетипов.

Вместе с тем Буслаев утверждал, что мифологические образы несводимы целиком к своим «первообразам», к первоначальным «коренным» воззрениям, и предостерегал от отождествления эпических персонажей с природной мифологией. В то же время, и отграничить первоначальное зарождение мифа от его позднейших актуализаций, по его мнению, тоже бывает весьма сложно, так как в каждом художественном творении мифологическое представление как бы творится заново.

Заслуживает внимания и концепция другого выдающегося ученого XIX века А.Н. Афанасьева, согласно которой изначально природа и человек составляли неразрывное единство, между ними не было никаких искусственно созданных преград, и именно это органическое слияние гармоничной природы и человека, их общение «на одном языке» явилось непременным условием зарождения мифов. Подобная концепция невольно вызывает ассоциацию с библейскими представлениями об Эдеме, где первые люди существовали среди прекрасной природы и в непосредственной близости к божеству. Мифология, по Афанасьеву, зарождается как бы сама собой, она сближается с народной мудростью и изначально находится вне всего иррационального. Таким образом, Афанасьев постулирует возникновение древних мифологий и религий из «поэтических воззрений» человека на природу, из простейших наблюдений над реальными свойствами природных явлений. В своем капитальном трехтомном труде, который так и называется - «Поэтические воззрения славян на природу» (1865-1869) - ученый описывает архетипы мирового древа, света и тьмы, священного брака между небом и землей, сотворения мира и первого человека и многие другие. При этом в работе отсутствует унификация терминов: исследователь оперирует понятиями «миф», «мифическое сказание», «мифическое предание», «мифическое представление». Все существующее многообразие мифологических образов ученый сводит к двум разновидностям - мужской и женской. Фундаментальное значение придается мифам о брачном союзе земли и неба и о противоборстве света и тьмы. Первые реализуют любовную связь, вторые же находятся в состоянии непримиримого антагонизма. Из этого вытекают два принципа, движущие миром: противоборство и эрос. Утверждается, что параллелизм и общность мифологических символов в различных культурах объяснимы сходством в восприятии природных феноменов. Однако Афанасьев трактует сущность архетипического мотива слишком прямолинейно - как аллегорию соответствующего природного явления, и не более того. Для каждого мифологического персонажа или образа находится прямая аналогия в мире природы. Например, мифический змей выступает олицетворением молнии, метеоритов, падающих звезд, грозовых туч. Символичность мифа, многозначная природа образа, по существу, игнорируется.

Проблеме архетипа уделял внимание А.А. Потебня. Осознавая, что поиск конкретных «первоэлементов» в том или ином тексте не является самоцелью, ученый, тем не менее, исследует то, как эти «первоэлементы» реализуются в конкретной фольклорной традиции, видоизменяясь и перекрещиваясь с другими образами. Он полагает, что многие фольклорные мотивы восходят к мифологическим первообразам, в которых отразилось осмысление народом таких природных явлений, как солнце, утренняя и вечерняя заря и др. При этом народно-поэтическое творчество использует не сами мифы, а их более поздние трансформации. Вывод Потебни таков: «…Мифический образ - не выдумка, не сознательно произвольная комбинация имевшихся в голове данных, а такое их сочетание, которое казалось наиболее верным действительности. Миф может быть усвоен народом только потому, что пополняет известный пробел в системе знаний». В другой работе исследователь высказывает свою точку зрения на причины исторической долговечности мифологических образов: «…Мифологичность сохраняется не в силу своей собственной устойчивости, а потому, что применяется к житейским обстоятельствам, становится образом постоянно обновляющегося значения». Говоря современным языком, ученый имеет в виду такие неотъемлемые свойства архетипического образа, как типологическая повторяемость и видоизменяемость.

Образам, в той или иной модификации известным христианству, язычеству, фольклорной традиции, уделяет внимание и академик А.Н. Веселовский. Исследуя образы мирового древа, судьбы, мотивы змееборчества, кровосмешения и многие другие, ученый приходит к выводу, что архетипы являются многослойными образованиями, в которых сложным образом переплелись влияния различных культур. Исследователь считает, что «старые образы» хранятся в темных глубинах нашего сознания, периодически всплывая оттуда, но не спонтанно, а в ответ на определенную социальную потребность, причем для самого сознающего возникновение в памяти «старого образа» всегда имеет элемент случайности, неожиданности. Хотя эти образы имеют всеобщий характер, но индивиду кажется, что они вызываются из его собственных воспоминаний, проистекают из его личностного опыта. Этим обусловлено их особое эмоциональное воздействие. В статье «Из введения в историческую поэтику» Веселовский так описывает этот процесс: «В памяти народа отложились образы, сюжеты и типы, когда-то живые, вызванные деятельностью известного лица, каким-нибудь событием, анекдотом, возбудившим интерес, овладевшим чувством и фантазией. Эти сюжеты и типы обобщались, представление о лицах и фактах могло заглохнуть, остались общие схемы и очертания. Они где-то в темной глухой области нашего сознания, как многое испытанное и пережитое, видимо забытое и вдруг поражающее нас, как непонятное откровение, как новизна и вместе старина, в которой мы не даем себе отчета, потому что часто не в состоянии определить сущности того психического акта, который негаданно обновил в нас старые воспоминания».

Особое внимание Веселовский уделяет функционированию архетипов в поэтическом творчестве. При этом точка зрения ученого такова: поэт ограничен в своем творчестве «формулами вымысла», он, по большому счету, не создает ничего нового, а лишь заставляет читателя посредством своих произведений извлечь из памяти и сознания то, что уже давно является их достоянием: «…Они представляют те же признаки общности и повторяемости от мифа к эпосу, сказке, местной саге и роману; и здесь позволено говорить о словаре типических схем и положений, к которым фантазия привыкла обращаться для выражения того или другого содержания». В силу такого положения любой художник естественно и необходимо вынужден постоянно обращаться к одним и тем же вечным образам (например, Дон-Кихота, Фауста, Гамлета и др.). Именно эти и подобные им образы и связанные с ними мотивы вызывают в читателе доверие и симпатию к произведению, поскольку, во-первых, заставляют ощутить связь с авторитетным прошлым, с историей народа, а во-вторых, отвечают на вневременные, никогда не устаревающие, глобальные общечеловеческие вопросы.

Итак, проблема архетипов интересовала русских ученых еще до появления концепции К.-Г. Юнга. Можно говорить о существовании в русской науке XIXвека собственной концепции архетипов, предшествовавшей юнговской и во многом отличной от нее. Концепция эта выявляет мифологические первообразы, но не отождествляет их с конкретными литературными образами, сюжетами и мотивами, несводимыми к архетипической базе. Идеи Ф.И. Буслаева, А.Н. Афанасьева, А.А. Потебни, А.Н. Веселовского заслуживают внимания, поскольку эти исследователи подходят к проблеме с точки зрения литературоведения, фольклористики и мифологии, а не психологии, как это сделал Юнг. Учитывая изначальную связь мифологических архетипов с психологией, они, тем не менее, не сводят все к последней. Архетипы для них - это не абстрактные обитатели «коллективного бессознательного», а живые, осознанно востребованные народной поэзией «первообразы» языка, фольклора, литературы.

Важным для формирования их научных подходов и одновременно объединяющим их фактором являлось то, что все они исследуют мифологические явления и процессы на материале не индивидуального литературного творчества, а главным образом фольклора и тесно связанной с ним этнографии. Поиск архетипических элементов представителями русской классической филологии был призван определить общечеловеческие основы художественного творчества, выявить единство и преемственность в развитии мировой культуры.

Таким образом, под архетипом понимают изначальные, фундаментальные образы и мотивы, лежащие в основе общечеловеческой символики мифов, сказок и других продуктов художественного воображения. В литературоведении архетип понимается как универсальный прасюжет или прообраз, зафиксированный мифом и перешедший из него в литературу. Архетипы могут реализовывать свои значения в виде различных элементов текста: сюжетов, образов, предметных и предикативных мотивов. Важно отметить, что в позднейших литературоведческих исследованиях понятие архетипа употребляется просто для обозначения любых наиболее общих, основополагающих, общечеловеческих мифологических мотивов, повествовательных схем, лежащих в основе разнообразных художественных структур вне обязательной связи с юнгианством как таковым.

МИФОЛОГИЯ

МИФОЛОГИЯ

(от греч. mythos - предание, сказание и logos - , понятие, учение) - способ осмысления мира на ранних стадиях человеческой истории, фантастические повествования о его сотворении, о деяниях богов и героев. В М. Космос предстает как целое, образованное взаимодействием и взаимопревращениями живого и мертвого, сознательного и стихийного, человека и окружающей среды. Это достигалось путем переноса на природу связей и зависимостей, характерных для первобытного общества, т.е. путем ее одушевления. Мифологический мира синкретичен: в нем отсутствует четкое разделение субъекта и объекта, предмета и знака, причины и следствия; процедуры логического обобщения и доказательства подменяются метафорическим сопоставлением по аналогии, внешнему сходству, сближением разнородных явлений на основе сходного эмоционально-чувственного восприятия. Тем самым происходит как бы напряженности в отношениях природного хаоса и целенаправленной человеческой деятельности, достигается определенная предсказуемость результатов последней, что закрепляется образованием все более сложных ритуалов, обрядов, стереотипов коллективного поведения. Как архаический способ понимания мира, М. постепенно уступала научным, достоверным представлениям о природной и общественной действительности, подчиненным критериям рационалистически-философского знания.
В истории проявилась и др. тенденция: М. составила материнское лоно, отправную точку для формирования ранних форм религии, а именно т.н. язычества. М. и религию объединяют многие общие черты - признание иного мира, бога или богов, чудес и знамений, непостижимых человеческому разуму и т.п. Вместе с тем постепенно выявлялись и существенные различия между ними, все отчетливее выделявшие само религиозности, так или иначе отличающееся от свойств фантастичности, сказочности, метафоричности. Религия предполагает не просто веру в сверхъестественный («небесный», «горний») , но и в его решающее влияние на судьбы мира земного. Поэтому в ней практикуется особая целенаправленного воздействия на потусторонние силы - то, что называется культом.
М. обнаруживает типологическое с ранними формами религии - магией, фетишизмом, анимизмом, тотемизмом. Языческие боги также не стоят над природой, они действуют внутри равновесного Космоса как олицетворения многочисленных природных и социальных стихий, обеспечивая раз и навсегда установленный мироздания. Постепенно они все более персонифицируются, получают четкие сферы подвластной им природной и социальной действительности; их обитания поднимается к небу; происходит размежевание мифологических и религиозных персонажей доминирующего впоследствии теизма: все более жесткое тела и духа, плоти и души, священного и профанного, земного и небесного. Многоликий антич. пантеон составил исходную основу для развитых форм религии (прежде всего теизма), все более обособляющихся от мифологии и ориентирующихся на последнюю - стоящего над миром трансцендентного всемогущего Бога.
Суть этого процесса, совершавшегося в рамках общинно-родовой формации, охарактеризована А.Ф. Лосевым: «Миф не есть религиозный , потому что есть в сверхчувственный мир и согласно этой вере, включая определенного рода , быт, магию, обряды и таинства, и вообще . Миф же ничего сверхчувственного в себе не содержит, не требует никакой веры... С точки зрения первобытного человека, еще не дошедшего до разделения веры и знания... здесь должна идти не о вере, но о полном отождествлении человека с окружающей его средой, то есть природой и обществом. Не будучи магической операцией, тем более не включает в себя никакой обрядности. Магическая есть буквальная или субстанциональная мифа... Магия, обряд, религия и миф представляют собой принципиально различные явления, которые не только развиваются часто вполне самостоятельно, но даже и враждуют между собой» (Мифология // Философская . М., 1964. Т. 3).
Немаловажно и др. . По мере усложнения и расслоения общества выделяется особый профессиональных деятелей (шаманы, колдуны, жрецы, духовенство, священнослужители, равно как и особые социальные ин-ты, прежде всего церковные), претендующих на роль распределителей всемогущей сверхъестественной энергии. Религиозные ин-ты срастаются с властными государственными структурами, что создает узкие корпоративные интересы отдельных классов и социальных групп выдавать за «общенародные», «национальные» интересы. «Религиозная и люди, ее представляющие, в какой-то степени начинают занимать место семьи, племени и roc-ва. Они связывают человека вместо того, чтобы оставить его свободным, и начинает поклоняться не Богу, но группе, которая претендует на то, чтобы говорить от его имени. Это случилось во всех религиях» (Фромм Э. Психоанализ и религия // Сумерки богов. М., 1989).
Было бы упрощением свести М. к совокупности наивных и занимательных сказок, постепенно уступающих место научно трезвому взгляду на мир. Это самоценная, завершенная сознания, неотъемлемый культурный генофонд народа, санкционирующий и воспроизводящий традиционные для данного сообщества нормы поведения и духовные ценности.
Хотя религия как более жесткая, деспотическая по структуре и организации форма сознания и подавила М., окончательно порвать с ней она не может; многие религиозные, в т.ч. и теистические, представления по-прежнему толкуются в рамках мифологических образов, традиционных для данного региона. Отсюда древняя «демифологизации» религии, в наше драматично поставленная Р. Бультманом.
М. - не только хранительница коллективной народной памяти, но и постоянно воспроизводимый способ осмысления событий, представляющихся чудесными и непознаваемыми. Не случайно мифологические конструкции оживают и наполняются предельно современным содержанием в творчестве выдающихся писателей (М. Булгаков, Х.Л. Борхес, Г. Гессе, Дж. Джойс, Т. Манн, Г.Г. Маркес, А. де Сент-Экзюпери), стремящихся постичь тайны человеческого существования, недоступные холодному разуму.
Вся повседневная жизнь современного человека наполнена многочисленными мифами, постоянно культивируемыми массмедиа, не говоря уже о том, что мифотворчество охотно используется профессиональными идеологами для манипуляции массовым сознанием. Достаточно сослаться на официальную М. нацистской Германии. Больше того, именно сегодня, когда участились конфликты и войны на религиозно-этнической почве, М. стала существенным компонентом массовой культуры, повелительным мотивом деятельности миллионов и миллионов людей. На такую опасность обожествления власти, использования антиисторических сказаний, мифов, религиозных представлений указывали поколения гуманистов, скептиков, свободомыслящих, атеистов, отстаивавших идеалы веротерпимости и свободы совести.

Философия: Энциклопедический словарь. - М.: Гардарики . Под редакцией А.А. Ивина . 2004 .

В эпоху Просвещения о М. писал Б. Фонтенель (1657–1757), к-рый в своих соч. "История оракулов" (1686) и "Происхождение вымыслов" (1724) рисует первобытную М. как вымысел, как область суеверий, предрассудков и обмана. Вместе с Бейлем (1647–1706) он объясняет все чудесное в М. невежеством дикарей. Монтескьё и Вольтер также рассматривали древние и воззрения чисто рационалистически, не видя в них никакой внутр. логики. Вольтер и Дидро объясняли все мифы и чудеса исключительно деятельностью жрецов, сознательно обманывавших в целях укрепления своего авторитета. Один из гл. представителей англ. эмпиризма Д. Юм в соч. "Естественная религии" (1757), исходя из политеизма как естеств. религии, пытается объяснить ее весьма популярными в дальнейшем методами психологизма, т.е. выводит ее не из созерцания небесных явлений, а из жизненных переживаний, гл. обр. страха и надежды, невольно переносимых человеком на все . Виланд (1733–1813), хотя и исходил из учения о высшем существе, истолковывал М. не только рационалистически, но даже эвгемерически. Наиболее значительным для философии Просвещения является то понимание антич. М., к-рое развивал И. И. Винкельман в своей "Истории искусства древности" (1764). В антич. иск-ве и мифологии Винкельман увидел благородную простоту и спокойное величие. Эта концепция перешла к Шиллеру, Гёте и многим романтикам.

В целом просветительское понимание M. отличалось прямолинейным рационализмом и отсутствием историч. подхода. Исследователи, изучавшие те источники, к-рыми пользовались просветители в своих суждениях о М., приходят к выводу, что эти источники малодостоверны и почти не имеют науч. ценности. Подходя к М. с т.зр. ограниченного бурж. рассудка, просветители рассматривали М. как продукт невежества и обмана, как суеверие, к-рое должно быть искоренено разумом.

Новое понимание М. как выражения общенародной мудрости начинается в 18 в. с т.н. "Поэм Оссиана", созданных англ. поэтом Дж. Макферсоном и приписанных мифич. певцу Оссиану, и деятельности нем. писателя и философа Гердера, к-рый исходил из понятия народа как духовной общности, как подлинного творца литературных и в том числе мифологич. произведений. Большое значение имело также учение о М. нем. филолога Хр. Г. Гейне, к-рый доказывал, что мифы суть философемы космоса, выраженные не с помощью отвлеченных понятий, а с помощью фантазии, естественной для первобытного человека. Ш. Ф. Дюпюи тоже указывал, что мифы суть образы божеств. эманации в космосе. Этим самым подготавливалось понимание М., свойственное романтизму, к-рый пытался реставрировать средневековье и еще более древние эпохи вопреки просветительству, но к-рый в области М. как раз впервые стал на позиции историко-реалистич. и философско-теоретич. исследования. И в этом он был прогрессивен. Уже для Гердера М. есть самое существенное, что человек мог сказать и обществе. Для Гердера, как и для романтиков, М., философия, религия и поэзия неразъединимы. Романтизм закрепил и развил гердеровское учение о М., понял ее как выражение духовной субстанции народа и окончательно вышел за пределы классицизма, заменив его устойчивые, пластич. формы непрестанным стремлением в бесконечные дали, будь то глубины человеч. субъекта, будь то всеобъемлющая ширь космоса, будь то всенародная мудрость и творчество, извлеченные романтиками из глубин веков.

Романтич. понимание М. прежде всего было художественно-теоретическим. Романтики дали и общехудожеств. трактовку М., получившую отражение в учении о "Kunst-Mythologie", или "художественной М". Представителями этой трактовки М. были К. Ф. Мориц (1757–93) и К. А. Бёттигер. В области лит-ры эту теорию развивали Ф. Шлегель и А. Шлегель, Л. И. Арним (1781–1831), К. Брентано (1778–1842), Я. Гримм (1785–1863) и В. Гримм (1786–1859). Ф. Шлегель в своем "Разговоре о поэзии" (1800) ставил задачу создания новой М., к-рая "должна быть произведена из сокровеннейших глубин духа; она должна быть самым художественным из всех художеств. произведений, ибо она должна охватывать все остальные..." ("Jugendschriften", Bd 2, W., 1882, S. 358). Поскольку M. трактовалась в романтизме как нар. мудрости, то вся мировая М. понималась как универсальная символика общечеловеч. мудрости народов. Это символич. понимание М. было представлено Хр. Г. Гейне (1729–1812), Ф. Крейцером (1771–1858), Й. Гёрресом (1776–1848) и Ф. Бутманом (1764–1829). Филос. основу мифологич. учений дали работы Шеллинга и отчасти Гегеля. Систематич. филос. концепцию мифологии Шеллинг развил в своей "Философии мифологии и откровения", где понятие мифа трактуется при помощи аристотелевского учения о четырех причинах: формальной, материальной, движущей и конечной. Согласно Шеллингу, М. представляет собой субстанциальное единство этих причин. Если формальную причину (вид , облик вещи) понять в буквальном смысле как материальную причину, то идея сразу станет существом, т.е. превратится в или сказку, а если эту волшебную чудесную идею понять еще и как действующую причину и притом как действующую в определенном направлении, т.е. как целевую, то возникает волшебное чудесное существо, действующее само по себе и для своих собств. целей. Это и есть миф.

Наряду с этим Шеллинг дал концепцию историч. развития М., к-рую он разработал в трактатах "Мировые эпохи" (опубл. 1861) и "Самофракийские " (опубл. 1815). К этой трактовке М. примыкает диалектико-историч. концепция Гегеля, к-рый дал яркую характеристику восточной, античной и европ. М. в своем учении о символич., классич. и романтич. художеств. формах.

Т.о., в течение первых десятилетий нач. 19 в. в области изучения М. создал глубоких концепций, представивших М. как продукт общенародного творчества и как выражение народной мудрости. Однако наряду с романтич. трактовкой М. существовали и концепции, выступавшие с критикой романтизма. Так, напр., И. Г. Фосс (1751–1826) прямо нападал на символич. толкование мифов в романтизме и толковал отд. мифы и религии в весьма сниженном и прозаич. виде. Г. Герман (1772–1848) путем произвольного этимологизирования лишал мифич. образы их таинственности и волшебности и сводил их к природным явлениям. Против спекулятивного и филос. истолкования мифов выступал филолог К. О. Мюллер (1797–1840). Вместе с тем он указывал на народно-творческое происхождение М., ее неизбежность для определенных периодов культурного развития и изучения ее в историческом плане без выведения греческой М. из индийской и с точным учетом всей ее локальной дифференциации. Сходную с Мюллером позицию занимал в России П. М. Леонтьев.

Представления о М., созданные романтизмом, получили во 2-й половине 19 в. позитивистское истолкование в связи с развитием эмпирической психологии, а также собиранием и изучением историч. материалов. Большое распространение получает теория заимствования зап. мифов с Востока, к-рую выдвигали в разных странах (Т. Бенфей, Гладстон, О. Группе, Берар). Так, напр., Группе выводил все греч. мифы из Финикии. П. Фукар выводил Элевсинские мистерии из Египта; В. В. Стасов считал, что рус. былинные богатыри ведут свое происхождение из Персии и Индии. Аналогичные идеи развивались в трудах Г. Н. Потанина и раннего А. Н. Веселовского (1838–1906). Учение о миграции мифологич. мотивов и образов от одних народов к другим имеет корни еще в 18 в. Однако наряду с такими вполне доказанными теориями, как происхождение греч. Аполлона из Малой Азии (Виламовиц-Мёллендорф) или Гефеста оттуда же (Мальтен), находилось много исследователей, шедших по пути Геродота с его известной египтоманией или Фр. Делича с его панвавилонизмом. Теория заимствования исследовала целый ряд фактов, однако не решила проблемы происхождения М., но лишь относила его к более далеким историч. эпохам.

С сер. 19 в. в филос. лит-ре была выдвинута солярно-метеорологич. теория (А. Кун, М. Мюллер, Ф. И. Буслаев, Л. Ф. Воеводский, О. Миллер), истолковывавшая все мифы как аллегорию тех или иных астрономич. и атмосферных явлений. Эта теория, приобретшая огромную популярность, основывалась на данных эмпирич. психологии, к-рая объясняла всю психич. жизнь, исходя из элементарных чувств. представлений. Т. к. солнце является для всякого человека очевидным источником света, тепла и жизни, а мрак и темнота всегда ассоциировались с отрицат. воздействием природы на человека, то эти явления природы и были положены в основу объяснения М. Русский исследователь Л. Ф. Воеводский во 2-й пол. 19 в. так и толковал Одиссея как солнце, женихов Пенелопы – как звезды, а Пенелопу – как луну; завоевание Трои истолковывалось им как восход солнца, греч. герои оказывались солнечными героями, а Елена – луной. У основателей этой теории толкование мифов соединялось с особой теорией языка, по к-рой корень каждого слова тоже обозначал к.-н. природное явление, и М., рассказывавшая о богах и героях и возводившая природные явления в ранг богов и героев, трактовалась как особого рода "болезнь языка". Огромное трудов, появившееся в этой мифологич. школе, было посвящено разъяснению именно такого рода корней слов, так что конструировалась исходная индоевропейская религия и М. неба с олицетворением всех происходящих на нем явлений, включая гром и молнию, а также все атмосферные явления. Т.о., солярно- метеорологич. теория в значит. мере соединялась с теорией заимствования. Гл. недостаток солярно-метеорологич. теории заключается в том, что она рассматривала отд. стороны человеч. сознания в отрыве от других и от всей совокупности обществ. отношений в конкретный исторический период; отдельных чувств. представлений есть результат сравнительно позднего развития и не могло существовать в первобытную эпоху. Лингвистическая теория сравнительной мифологии А. Куна и М. Мюллера, поддерживавшаяся такими крупными историками, как Эд. Мейер и Ю. Белох, в наст. время полностью опровергнута.

В противовес подобного рода теориям возникали и такие толкования мифа, к-рые сводили его к элементарным формам человеч. практики и сознания. Мифы истолковывались как отражение самых обыденных явлений жизни, в результате чего возникла т.н. "низшая М." (В. Шварц, В. Мангардт, отчасти Г. Узенер). Теория "низшей М." имела большое значение в том смысле, что заставляла исследователей изучать не только крупные мифологич. образы, но и самые мелкие и чисто местные, включая все вообще фольклорное творчество. Вместо солярно-метеорологич. аллегории здесь выдвигалось учение о частном, локальном демоне, почему и всю теорию называют также демонологической. Это обстоятельство позволило "низшей М." сыграть немалую роль в борьбе с идеалистич., а иной раз даже и расистским превознесением индоевропейской прамифологии над М. других стран и народов. Однако и эта теория не могла удержаться долго ввиду того, что ей также был чужд социально-историч. подход к М., и ее мелкие демоны, из к-рых она выводила крупные божества, в свою очередь требовали объяснения, поскольку оставалось неизвестным их социально-историч. происхождение и назначение.

Однако философия позитивизма не ограничивалась этими теориями М. Известные психологи-языковеды М. Лацарус и X. Штейнталь толковали М. не как продукт воздействия внешней природы на человека, но, наоборот, как продукт перенесения св-в субъекта на природу. Эти концепции были связаны с т.н. анимистич. теорией, для к-рой М. выступала как ступень примитивного спиритуалистич. сознания, в одинаковой степени свойственного всем народам. Представители этой школы пользовались обширными материалами антропологии, этнологии и этнографии мн. народов и даже отд. диких племен, пытаясь найти в них общие историч. закономерности, полагая в основу всей М. представления о духах, сначала мелких, а затем и крупных. В Англии представителями анимистич. направления являлись Э. Тайлор (1832–1917), Г. Спенсер, Э. Лэнг, Ф. Джевонс; в Германии – Л. Фробениус, П. Эренрейх и др.

В 60-х гг. 19 в. в Швейцарии оригинальную разработку получило социологич. понимание М. благодаря деятельности Бахофена, к-рый в своей книге о материнском праве, высоко оцененной Энгельсом, доказывал на материале антич. М. наличие матриархата у всех народов. У Бахофена М. оказывалась уже не просто анимизмом, но получала особого рода социально-историч. осмысление, в основе к-рого лежало миропредставление человека времен материнской общины и к-рое в виде рудиментов осталось в антич. М. Во Франции социологич. направление получило большую известность благодаря деятельности Э. Дюркгейма и его учеников М. Мосса и Юбера. Согласно этому учению, не существует никакого познания и никакой деятельности вне общества того или другого типа. При этом обществ. не сводится ни к биологич., ни к вообще к.-н. материальным фактам, но обладает своей собственной, ни к чему другому не сводимой сущностью. Представление о мире всегда несет на себе следы того или другого типа обществ. развития. Даже всякое чувственное представление отнюдь не является одинаковым во все времена, но обладает той или иной структурой, согласно типу данного обществ. развития.

В 19 в. наряду с анимистич., социологич. и антропологич. пониманием М. появились попытки и историч. ее исследования. В частности, возникла историко-филологич. школа, использующая методы лит. и лингвистич. анализа. Так, напр., Г. Узенер на основе анализа языка конструировал целую историю мифологич. представлений, начиная от богов, связанных с данным моментом, и кончая крупными божествами. Филологи 2-й пол. 19 в. – нач. 20 в. У. Виламовиц-Мёллендорф, М. Нильсон, О. Керн и мн. др. создали обширные сводки истории антич. М. и религии, используя не только филологич. аппарат, но и данные археологии, этнографии, фольклора, лингвистики и общей истории древнего мира. Выдающейся работой такого синтетич. историко-филологич. типа является 5-томный А. Куна о Зевсе. В России представителями историко-филологич. школы являются В. Властов, Ф. Ф. Зелинский, Н. И. Новосадский, С. А. Жеболев, Е. Г. Кагаров, Б. Л. Богаевский, И. И. Толстой.

Развитие мифологич. теорий 2-й пол. 19 в. и нач. 20 в. показывает, что позитивистски настроенные ученые-мифологи в решении проблем М. были далеки от понимания народа как творца истории и М. Позитивисты анализировали только отд. стороны М., что, конечно, принесло огромную пользу науке, но окончат. обрисовки М. как продукта всенародного творчества они все-таки не давали.

Совр. бурж. мифологич. теории базируются исключительно на логич. и психологич. данных истории человеч. сознания, вследствие чего М. истолковывается как тончайшее и высокоинтеллектуальное явление, каковой она вовсе не была в период дикости и варварства. Поэтому эти теории носят, как правило, а порой и антиисторич. характер.

Наиболее абстрактными мифологич. теориями в совр. науке являются теории, основанные на механико-математич. и структурно-лингвистич. концепциях. Сов. этнограф В. Г. Богораз (Тан) заметил, что чудесные превращения в М., пребывание предмета сразу в нескольких местах, его мгновенное исчезновение или появление основаны на том, что человек в ту эпоху имеет совершенно оригинальное представление о времени и пространстве, совершенно не похожее на традиционное ньютонианское понимание времени как чего-то неоднородного и неспособного сжиматься или расширяться. В этой связи Богораз сопоставил мифические и сказочные представления с механико-математич. учением Эйнштейна. Эта теория Богораза, производящая эффектное впечатление, требует критич. рассмотрения. Совр. , применяя математич. методы к изучению языка, использует эти методы также и для изучения художеств. и мифич. творчества. По Леви-Стросу, напр., миф является матричным представлением и полем разрешения нек-рых задач первобытной логики, а нек-рые образы тотемич. М. – своеобразным кодом, служащим для построения первобытным мышлением различных моделей мира. Естественно, что в М. возможно выделить структурно-математич. сторону, но эта сторона М. далеко не единственная.

В совр. бурж. науке получил развитие и целый ряд психологич. и психоаналитич. теорий. Одна из них принадлежит В. Вундту, к-рый в своем 10-томном труде "Психология народов" довел до логич. конца теорию анимизма, создав определ. систему, где , тотемизм, анимизм, манизм (культ предков), а в конце концов, и все мифы о природе получали стройную и глубокую характеристику. Однако в основе своей теория Вундта была идеалистической, выдвигавшей на первый план всякого рода иррациональные моменты – , волю и т.д.

Среди психологич. учений 20 в. наибольшим распространением пользовалась концепция З. Фрейда, к-рая сводила все явления культуры и социальной жизни к психич. жизни индивидуума, а в этой последней выдвигала на первый план подсознательные, по преимуществу сексуальные , к-рые будто бы и являются единств. фактором всей сознат. жизни человека. Согласно, Фрейду, сознание создает разного рода нормы, законы, заповеди, правила, к-рые подавляют подсознат. сферу, являясь для нее цензурой духа или сублимируя ее в неузнаваемом виде. Поэтому подсознат. сфера может проявлять себя только в областях анормальных (сновидения , случайные оговорки, описки, забывания и т.д.) или прямо ненормальных (всякого рода неврозы, психозы , душевные расстройства и т.д.). М. и религия являются с этой т.зр. коллективным психозом. Вся греч. М. превращается у Фрейда в иррац. отражение определ. психологич. комплексов. Гея–Земля, первая и последняя , согласно греч. М., порождает из себя Урана–Небо, с которым тут же вступает в , но появляющихся от этого брака детей, т.н. титанов, Уран из-за сексуальной конкуренции низвергает в Тартар. Мать-Земля, к-рая хочет быть женой всех мужей, помогает одному из титанов, Кроносу, оскопить Урана и тем самым получить его верховную власть в космосе. Кронос, освободившись от своего отца и сексуального конкурента (Урана), тут же вступает в брак опять все с той же Матерью-Землей, но только под именем Реи. Поведение его в качестве властителя Вселенной опять-таки обусловливается исключительно сексуальными мотивами: он проглатывает всех своих детей, чтобы не иметь их конкурентами в общении с Реей. Но Рея находит спасти одного сына, Зевса, к-рый все из-за той же сексуальной конкуренции вступает в бой с Кроносом и титанами, а после низвержения его в Тартар тоже вступает в брак с Матерью-Землей (в образе Геры). Само религ.-мифологич. есть не что иное, как чувство вины побежденных сексуальных конкурентов перед тем или другим победившим властелином, овладевшим всеобщей сексуальной сущностью, Землей. Поэтому все возникавшие в истории типы М. есть коллективное сновидение человечества, пребывающего в состоянии сплошного невроза в результате невозможности сексуального удовлетворения. Один из крупнейших фрейдистов К. Юнг видел в М. выражение "коллективного бессознательного", присущего всем людям, народам и расам, всему космосу; осн. задачей психоанализа он считал изучение типов и "архетипов" этого "коллективного бессознательного". Истолковывая все явления М. исключительно с т.зр. психопатологии, изображает мифологич. сознание в чрезвычайно упрощенном виде, игнорируя его социальную сущность и историч. его происхождения.

В противоположность психоанализу Фрейда и его школы нек-рые психологи и антропологи в 20 в. занимались изучением рациональной основы М. К этому направлению принадлежит, напр., Леви-Брюль, согласно к-рому первобытная мысль всецело основана только на феноменальной памяти и на ассоциациях по смежности. Птица летит по воздуху, перо и снежинки тоже летят по воздуху; следовательно, перо есть птица и снежинка есть птица. Перо – белое, снежинка – тоже белая, и олений хвост – ; следовательно, олень есть перо и, в конце концов, птица. Мышление первобытного человека, по мнению Леви-Брюля, определяется законом сопричастности. Отсюда Леви-Брюль делал ошибочный о дологич. характере первобытного мышления. Можно говорить о слабой дифференцированности логич. категорий в первобытном мышлении, но никак не об отсутствии хотя бы одной какой-нибудь из них. Работы Леви-Брюля подверглись в свое время резкой критике, а сам Леви-Брюль впоследствии тоже отказался от своей "дологической" теории первобытной М.

Большое распространение в бурж. науке имеет и культурно-историч. теория мифообразования. Крупнейшим деятелем в этой области был англ. этнограф и антрополог Фрейзер. В своем соч. "Золотая ветвь", появившемся еще в 90-х гг., на огромном материале он установил три периода духовного развития человека – магический, религ. и научный. Фрейзер изучил целый ряд глубоких явлений первобытной М., как, напр., появление аграрных демонов и их связь с происхождением верховной власти, многочисл. экстатич. культы с выраставшей из них М., религию страдающего и умирающего бога в дохрист. религиях и их связь с христ. учением.

Др. бурж. исследователь Малиновский рассматривает миф в его неразрывной связи с ритуалом и магией, выдвигая в то же время на первый план его огромную культурную силу, к-рая заключается в установлении единства с прошлым, в гармонии с трудовыми, магич., производительными и др. социальными факторами первобытного общества. Из культурной значимости мифа Малиновский выводит эпос и трагедию. К числу тех представителей культурно-историч. теории, к-рые в объяснении М. выдвигают на первый план магию и обряд, относятся Ж. Дюмезиль, П. Сентив, Г. Р. Леви, А. Лорд, Ш. Отран, Ж. Бедье, Ф. Рэглан, Я. де Фриз, Ш. Бодуэн, Э. Миро, Р. Карпентер. В отличие от солярно-метеорологич. школы, эту школу называют "неомифологической". Она рассматривает всякий миф как отражение ритуала и переосмысление древнего магич. обряда, часто проводя, однако, эти идеи в очень односторонней форме. Ш. Отран и Ж. Бедье выводят позднейшие героич. сказания из чисто жреч. традиций. Наиболее крайнюю позицию занимают Я. де Фриз и Ш. Бодуэн, трактующие ритуальное происхождение М. с помощью методов фрейдизма.

Чисто исторически подходят к М. X. М. и Н. К. Чедвики, в значительной мере также Баура, К. Вайс. В советской науке культурно-историч. толкование М. и связанный с этим сравнительно-историч. мирового эпоса дают В. Я. Пропп (в своих позднейших трудах), П. Богатырев, В. М. Жирмунский, В. И. Абаев, У. Б. Далгат, Е. М. Мелетинский, Голенищев-Кутузов и др.

Для бурж. науки конца 19 – нач. 20 вв. характерно большое распространение различного рода символич. теорий. Родоначальником этих теорий М. был Ф. Ницше. В своем раннем произведении о происхождении трагедии Ницше рассматривал греч. трагедию как двух начал – дионисийского (оргиастич., исступленного, экзальтированного) и аполлонийского (спокойного, величавого, уравновешенного и пластического). М. древних греков периода классики приобрела у Ницше символич. характер, создаваясь, по его мнению, из двух осн. начал, нашедших выражение в образах Диониса и Аполлона. Научно-филологич. обработку этой теории дал Э. Роде, а в России – В. Иванов.

Неокантианство гл. обр. в лице Э. Кассирера также пришло к пониманию М. как "символич. формы". Если Тайлор и Вундт думали, что в первобытные времена готовое понятие души переносится на , то Кассирер постулирует для М. полную неразличимость внутр. и внешнего, постепенное и очень медленное назревание противоположности внутреннего и внешнего и всеобъемлющую силу мифа, в сравнении с к-рой все остальные категории человеч. сознания и познания являются только вторичными и абстрактными. Неразличимость в М. идеального и реального, внутреннего и внешнего, души и тела, индивидуума и общества выдвигал в 1927–30-х гг. независимо от неокантианства А. Ф. Лосев, к-рый в то время склонялся к Гегелю, Шеллингу и Гуссерлю. Сходные теории были выдвинуты А. Иоллесом и Э. Брюсом.

Символистской теорией в своей основе является и та теория М., к-рую выдвинули экзистенциалисты, увидевшие в греч. мифологии и у Гомера свое собств. (Хейдеггер , К. Динельт и др.).

Указанные выше мифологич. теории 20 в., несмотря на их огромное разнообразие, в подавляющем большинстве основываются на индивидуалистич. философии, используя для объяснения М. ту или иную способность или деятельность отд. человека, умственную, аффективно-волевую, сексуальную, культурную, художественную, научную, религиозную и т.д. Все эти теории, несомненно, дают то или иное объяснение какой-нибудь реальной стороны мифотворчества. Однако ни одна из этих теорий не могла объяснить социальную сущность М. Для такого объяснения совершенно недостаточно обращения к отд. способностям человеч. духа, хотя бы уже по одному тому, что эти способности сами требуют для себя объяснения. Раскрытие сущности и происхождения M., a также ее социально-историч. основы, возможно только с историко-материалистич. позиций.

Марксистская литература о М.

Маркс К., Капитал, т. 1, в кн.: Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., 2 изд., т. 23, с. 61–93 (о фетишизме); его же, К критике политич. экономии, [М. ], 1953, с. 224–225 (об античной М.); его же, Формы, предшествующие капиталистич. производству, [М. ], 1940 (об , основе М.); Энгельс Ф., Происхождение семьи, частной собственности и государства, [М. ], 1963 (из М. матриархата); Ленин В. И., Соч., 4 изд., т. 38, с. 370 (о "первобытном идеализме"); Лафарг П., Миф о Прометее (и др. статьи по М.), в кн.: Лафарг П., Очерки по истории культуры, 2 изд., Μ.–Л., , Богаевский Б., Ритуальный жест и обществ. строй древней Греции, в сб.: Религия и общество, Л., 1926, Тронский И. М., Религия греч. пастуха (К постановке вопроса), там же, Болдырев А. В., Религия древнегреч. мореходов (Опыт изучения профессион. религии), там же; Альтман М., Слепой Фамир, в кн.: Яфетич. сборник (Recueil Japhétique), 6, Л., 1930; Богаевский Б. Л., Мужское божество на Крите, там же; его же, Гончарные божества Минойского Крита, Изв. Акад. ист. мат. культ., т. 7, вып. 9, Л., 1931; Шмидт Ρ. Β., Металлич. в мифе и религии античной Греции, там же, т. 9, вып. 8–10, Л., 1931; Тронский И. М., Миф о Дафнисе, в сб.: Язык и литература, т. 8, Л., 1932; Альтман M. С., К семантике собств. имен у Гомера, в кн.: Из истории докапиталистич. формаций, Л., 1933, с. 437–74; Богаевский Б. Л., Минотавр и Пасифая на Крите в свете этнографич. данных, в сб.: ст. С. Ф. Ольденбургу. К 50-летию научно-обществ. деятельности, Л., 1934, с. 95–113; Тронский И. М., Античный миф и совр. сказка, там же, с 523–34; Кагаров Е. Г., Шаманство и явления экстаза в греч. и рим. религиях, "Изв. Акад. наук СССР". Серия 7. Отд. обществ. наук, 1934, No 5; Альтман M. С., Пережитки родового строя в собств. именах у Гомера, [Л. ], 1936; Штернберг Л. Я., Первобытная религия в свете этнографии, Л., 1936; Фрейденберг О., Поэтика сюжета и жанра, Л., 1936, Альтман M. С., Греч. Μ., Μ.–Л., 1937; Maрр Н. Я., Избр. работы, т 1–5, Л., 1933–1937; Радциг С. И., Античная M. Очерк античных мифов в освещении совр. науки, M.–Л., 1939; Дымшиц З., Эпифания Диониса в мифе и обряде, "Уч. зап. ЛГУ Сер. филологич. наук", 1939, No 33, вып. 2; Францов Ю. П., Фетишизм и проблема происхождения религий, Μ., 1940; Фрейденберг О. М., Орестейя в Одиссее, в сб.: Научн. бюлл. ЛГУ, No 6, 1946; Радциг С. И., Миф о дочерях Даная и связанные с ним мифы в свете совр. науки, в сб.: Доклады и сообщения филологич. ф-та МГУ, вып. 1, M., 1946; Никольский H. M., Этюды по истории финикийских общинных и земледельч. культов, Минск, 1947 ]; Казьменко К. И., Кавказские легенды о прикованных богатырях и миф о Прометее у ранних греч. авторов, в сб.: Тр. Ставропольск. пед. ин-та, вып. 6, Кавказский сборник, кн. 1, 1949, с 57–76; Штаерман Е. М., Отражение классовых противоречий II–III вв. в культе Геракла, "Вестн. древней истории", 1949, No 2(28); Шенгелия И., Гесиод и проблема Прометея, в кн.: Сб. науч. трудов аспирантов Тбилис. ун-та, кн. 1, Тб., 1950; его же, Древнейшие мифа о Прометее, Тбилиси, 1950 (дисс.); Косвен M. О., Очерки истории первобытной культуры, M., 1953, с. 129–66; Эншлен Ш., Происхождение религии, пер. с франц., М., 1954; Лосев Α. Φ., Олимпийская M. в ее социально-историч. развитии, в сб.: Уч. зап. [Моск. пед. ин-та ], т. 72, Каф. классич. филологии, вып. 3, Μ., 1953, его же, Гесиод и Μ., там же, т. 83, вып. 4, Μ., 1954, с 263–301; его же, Введение в античную Μ., в сб.: Уч. зап. пед. ин-та Филологич. сер., вып. 5, [Душанбе ], 1954; Амашукели Е. В., Миф об аргонавтах в груз. литературе, Тб., 1954 (дисс.); Матье M. Э., Древнеегипетские мифы, M.–Л., 1956; Пичхадзе М. И., К истории проблемы Прометея, в сб.: Сообщения Акад. наук Груз. ССР, т. 19, No 1, Тб., 1957, с. 121–127; Кубланов M. M., Легенда о ристалище Ахилла и ольвийские агонистич. празднества (К истории формирования культов античного полиса), в сб.: Ежегодник Музея истории религии и атеизма, [т. ] 1, M.–Л., 1957, Лосев А. Ф., Античная M. в ее историч. развитии, Μ., 1957; его же, Совр. проблемы изучения античной М., "Вестн. истории мировой культуры", 1957, No 3; его же, Chaos antyczny, "Meander", 1957, No 9; Токарев С. A., Религ. верования восточнославянских народов XIX – нач XX в., М.–Л., 1957; Кинжалов Ρ. В., Пандора (К мифу у Гесиода), в сб.: Ежегодник Музея истории религии и атеизма, [т. ] 2, M.–Л., 1958; Мелетинский Ε. Μ., Предки Прометея (Культурный герой в мифе и эпосе), "Вестн. истории мировой культуры", 1958, No 3(9); Тренчени-Вальдапфель И., М., пер. с венг., М., 1959; Францев Ю. П., У истоков религии и свободомыслия, M.–Л., 1959; Лосев А. Ф., Гомер, Μ., 1960, с. 237–341 (учение об историч. напластованиях в M. Гомера); Спиркин А., Происхождение сознания, М., 1960, гл. 9; Штаерман Е. М., Мораль и религия угнетенных классов рим. империи, Μ., 1961; Токарев С. А., Что такое M.?, в сб.: ст. Вопросы истории религии и атеизма, [вып. ] 10, Μ., 1962; Донини А., Люди, идолы и боги, пер. с итал., М., 1962.

Общий обзор литературы по М.

The mythology of all races, ed. J. A. MacCulloch [а. о. ], v. 1–13, Boston, 1916–32; v. 1, Fox W. S., Greek and Roman, 1916, v. 2, MacCulloch J. A., Eddic, 1930; v. 3, его же, Celtic; Máchal J., Slavic, 1918, v. 4, Holmberg U., Finno-Ugric, Siberian, 1927; v. 5, Langdon S. H., Semitic, 1931; v. 6, Кeith А. В., Indian; Carnау A. J., Iranian, 1917; v. 7, Ananikian M. Η., Armenian; Werner A., African, 1925; v. 8, Ferguson J. C., Chinese; Anesaki Μ., Japanese, 1928; v. 9, Dixon R. Β., Oceanic, 1916; v. 10, Alexander Η. Β., North American, 1916; v. 11, eго жe, Latin-American, 1920; v. 12, Müller W. M., Egiptian; Sсоtt J. G., Indo-Chinese, 1928; v. 13, Complete Index to v. 1–12, 1932.

Обзоры истории мифологич. теорий

Коккьяра Дж., История фольклористики в Европе, пер. с итал., М., 1960; Vries J. de, Forschungsgeschichte der Mythologie, Münch.–Freiburg, 1961; Катаров Е., К вопросу о классификации совр. мифологич. теорий, "Гермес", 1910, No 13 (59), с. 337–341; его же, Очерк совр. состояния мифологич. науки, в сб.: Вопросы теории и психологии творчества, т. 5, X., 1913, с. 293–372; Лавров П. Л., Собр. соч., серия 5, вып. 1. Статьи по истории религии, П., 1917 (наиболее важные с. 6–124); Gruppe Q., Geschichte der klassischen Mythologie und Religionsgeschichte während des Mittelalters im Abendland und während der Neuzeit, Lpz., 1921; Kern O., Die Religion der Griechen, Bd 1–3, В., 1926–1938 (весь третий том посвящен истории мифологич. теорий от Аристотеля до Виламовица); Францев Ю. П., У истоков религии и свободомыслия, М.–Л., 1959.

Древность и ср. века

Nestle W., Griechische Geistesgeschichte von Homer bis Lukian, Stuttg., , 2 Aufl., Stuttg., ; его же, Die griechische Religiosität in ihren Grundzügen und Hauptvertretern von Homer bis Prokies, Bd 1–3, Lpz.–В., 1930–34 (Sammlung Göschen, No 1032, 1066, 1080); Cornford F. M., From religion to philosophy, L., 1912; Nestle W., Vom Mythos zum Logos. Die Selbstentfaltung des griechischen Denkens von Homer bis auf die Sophistik und Sokrates, 2 Aufl., Stuttg., 1942; Вuffière F., Les mythes d"Homère et la pensée grecque, P., 1956; Stöcklein P., Über die philosophische Bedeutung von Piatons Mythen, Lpz., 1937; Hildebrandt K., Platon, Logos und Mythos, 2 Aufl., В., 1959; Hunger H., Lexikon der griechischen und römischen Mythologie mit Hinweisen auf das Fortwirken antiker Stoffe und Motive in der bildenden Kunst, Literatur und Musik des Abendlandes bis zur Gegenwart, 5 Aufl., W., 1959; Вezold F. von, Das Fortlebender antiken Götter im mittelalterlichen Humanismus, Bonn, 1922.

От Возрождения до романтизма (14–18 вв.)

Boccaccio G., De genealogiis deorum, Venezia, 1472; nuova ed., v. 1–2 (Opera, v. 10–11), Bari, 1951; англ. пер., Princeton, 1930; Соnti N. , Mythologiae, siue Explicationum fabularum libri X, Venetiis, 1568; Vоssius G., De theologia gentili, et physiologie Christiana, sive de origine ac progressu idololatriae..., liber 1–4, Amst., 1641, 2 ed., libri 1–9, Amst., 1668, 3 ed., Amst., 1675–79; Васоn F., De dignitate et augmentis scientiarum libros, Opera, t. 1, L., 1623; 2 часть – De dignitate et augmentis soientiarum, avec une introduction et des notes par M. Mauxion, P., 1897; Бэкон Ф., О достоинстве и усовершенствовании наук, Собр. соч., пер. П. А. Бибикова, ч. 1, СПБ, 1874; Viсо G. В., Principj di una Scienza nuova intorno alla natura della nazioni, Nap , 1725; Вико Дж., Основания новой науки об общей природе наций, пер. и комм. А. А. Губера, под общ. ред. М. А. Лифшица, Л., 1940; Lafitau J. F., Moeurs des Sauvages Ameriquaines, comparées aux moeurs des premiers temps, t. 1–2, P., 1724; Fontenelle B. de, Histoire des oracles, P., 1686, P., 1934; его же, Discours sur l"origine des fables, в его кн.: Entretiens sur la pluralité des mondes, P., 1724, P., 1932; Brosses C. de, Du culte des dieux fétiches, ou Parallèle de l"ancienne religion de l"Egypte avec la religion actuelle de Nigritie, P., 1760; Слова: Dieu, Mythologie и неск. ст. на слова Religion, в изд.: Encyclopédie, ou Dictionnaire raisonnée des sciences, des arts et des métiers, V. 1–35, P., 1751–80.

Преромантизм и романтизм (конец 18 – начало 19 вв.)

[Масрherson J. ], The poems of Ossian, ed. by A. Clerk, v. 1–2, Edinburgh, 1870; Макферсон Дж., Поэмы Оссиана, пер. и прим. Е. В. Балабановой, СПБ, 1890; Herder J. G. von, Über Ossian und die Lieder der alten Völker, Werke, Bd 2, Weimar, 1957; Гeрдер И. Г., Избр. соч., М.–Л., 1959; Heyne Ch. G., De causis fabularum seu mythorum physicis, Opuscula Academica collecta..., v. 1, Gött., 1785; Wieland С. M., Über den freien Gebrauch der Vernunft in Glaubenssachen, Sämtliche Werke, 1794–1805, Bd 30, Lpz., 1840; Dupuis Сh. F., Origine de tous les cultes, ou religion universelle, t. 1–7, P., 1795–96; v. 1–10, 1834; сокращен. изд., Р., ; Moritz К. Ph., Götterlehre oder mythologische Dichtungen der Alten, В., 1791; 8 Aufl., В., 1843; Вöttiger С. Α., Ideen zur Kunst-Mythologie, Bd –2, Dresd.–Lpz., 1826–36; Schlegel Fr., Geschichte der alten und neuen Literatur, Tl 1–2, W., 1813; 2 Aufl., Bd 1–2, Regensburg, 1911; Шлегель Ф., История древней и новой литературы, ч. 1–2, СПБ, 1829–30; Schlegel A. W., Über dramatische Kunst und Literatur. Vorlesungen, Tl 1–2, Hdlb., 1809–11; Bd 1–2, Bonn–Lpz., 1923; Arnim L. A. von und Brentano C., Des Knaben Wunderhorn. Alte deutsche Lieder. , Münch., ; Grimm J. L. K., Deutsche Mythologie, Gött., 1835, W.–Lpz., ; Grimm J. und Grimm W. K., Kinder- und Haus-Märchen, Bd 1–2, В., 1812–14, Bd 1–3, , Marburg, , B.; 1957; Сreuzer G. F., Symbolik und Mythologie der alten Völker, Bd 1–3, Lpz.–Darmstadt, 1810–12, 3 Aufl.,Bd 1–4, Lpz.–Darmstadt, 1836–1843; Schelling F. W. J. von, Einleitung in die Philosophie der Mythologie, Sämtliche Werke, 2 Abt., Bd 1, Stuttg.–Ausburg, 1856; его же, Philosophie der Mythologie, там же, 2 Abt., Bd 2, Stuttg., 1857; сравни: Allwohn Α., Der Mythos bei Schelling, Charlottenburg, 1927; Görres J. von, Mythengeschichte der asiatischen Welt, Bd 1–2, Hdlb., 1810; Buttmann Ph., Mythologie oder gesammelte Abhandlungen über die Sagen des Alterthums, Bd 1–2, В., 1828–29; Hermann G., Opuscula, v. 1–8, Lpz., 1827–77: De mythologia Graecorum antiquissima, v. 2, Lpz., 1827, p. 167–95; De Atlante, v. 7, Lpz., 1839, p. 241–259; De Graeca minerva, там же, р. 260–84; De Apolline et Diana, pt 1–2, там же, р. 285–315; его же, Über das Wesen und die Behandlung der Mythologie. Ein Brief an Herrn H. Creuzer, Lpz., 1819; Voß J. H., Antisymbolik, T. 1–2, Stuttg., 1824–26; его же, Mythologische Briefe, Bd 1–2, Königsberg, 1794; 2 Aufl., Bd 1–3, Stuttg., 1827, Bd 4–5, Lpz., 1834; Müller К. О., Prolegomena zu einer wissenschaftlichen Mythologie, Gött., 1825; Леонтьев Π. Μ., О поклонении Зевсу в древней Греции, М., 1850; Lоbесk Сh. Α., Aglaophamus, t. 1–2, Königsberg, 1829.

Позитивизм (2-я пол. 19 – нач. 20 вв.)

Теория заимствования

Gruppe О., Die griechischen Culte und Mythen in ihren Beziehungen zu den orientalischen Religionen, Bd 1, Lpz., 1887; его же, Griechische Mythologie und Religionsgeschichte, Bd 1–2, Münch., 1906; Сurtius Ε., Die Griechische Götterlehre vom geschichtlichen Standpunkt, в кн.: Preussische Jahrbücher, Bd 36, H. 1, В., 1875; его же, Studien zur Geschichte des griechischen Olymps, "Sitzungsber. Preuss. Akad. Wiss.", 1890, S. 1141–56; Bérard V., De l"origine des cultes arcadiens, P., 1894; его же, Les phéniciens et l"Odyssée, t. 1–2, P., 1902–1903; , P., 1927–29 (последние 4 тт. под назв.: Les navigations d"Ulysse); Стасов В. В., Происхождение рус. былин, "Вести. Европы", 1868, No 1–4, 6–7 и в кн.: Стасов В. В., Собр. соч., т. 3, СПБ, 1894; Потанин Г. Н., Вост. мотивы в средневековом европ. эпосе, М., 1899; Веселовский А. Н., Слав. сказания о Соломоне и Китоврасе и зап. легенды о Морольфе и Мерлине, СПБ, 1872; Миллер В. Ф., Осетинские этюды, ч. 1–3, М., 1881–87; Kuhn Α., Die Herabkunft des Feuers und des Göttertranks, В., 1859.

"Н и з ш а я М."

Schwartz F. L. W., Der Ursprung der Mythologie, В., 1860; его же, Die poetischen Naturanschauungen der Griechen, Römer und Deutschen in ihrer Beziehung zur Mythologie, Bd 1–2, В., 1864–1879; его же, Indogermanischer Volksglaube, В., 1885; Mannhardt W., Die Korndämonen, В., 1868; его же, Wald- und Feldkulte, Bd 1–2, В., 1875–1877; 2 Aufl., Bd 1–2, В., 1904–15; его же, Mythologische Forschungen, Stras., 1884.

Психологич. теории

Lazarus M., Steinthal H., Einleitende Gedanken über Völkerpsychologie, "Z. Völkerpsychol. Sprachwiss.", 1860, Bd 1, H. 1; Welcker F. G., Griechische Götterlehre, Bd 1–3, Gött., 1857–63.

Анимистич. теории

Тейлор Э., Первобытная культура, пер. с англ., М., 1939; Lippert J., Die Religionen der europäischen Culturvölker, В., 1881; его же, Der Seelencult in seinen Beziehungen zur althebräischen Religion, В., 1881; Lang Α., Myth, ritual and religion, v. 1–2, L.–N. Y., 1887; new ed., v. 1–2, L.–Ν. Υ., 1899, , v. 1–2, L., 1913; Ланг Э., Μ., Μ., 1901; Spencer H., Principles of psvchology, L., 1855; eго же, Principles of sociology, v. 1–3, L., 1877–96, v. 1–3, N. Y.–L., 1925–29; Jevons F. В., An introduction to the history of religion, L., 1896, 2 ed., L., 1902; Frobenius L., Das Zeitalter des Sonnengottes, В., 1904; его же, Die Weltanschauung der Naturvölker, Weimar, 1898; Ehrenreich P., Die allgemeine Mythologie und ihre ethnologischen Grundlagen, Lpz., 1910; Клингер В. П., Животное в античном и совр. суеверии, К., 1911; Маrеtt R. R., The threshold of religion, L., , 2 ed., L., 1914

Социологич. теории

Bachofen J. J., Das Mutterrecht Eine Untersuchung über die Gynaikokratie der alten Welt nach ihrer religiösen und rechtlichen Natur, Stuttg., 1861; сравни: Косвен Μ. Ο., И. Я. Бахофен и рус. наука, "Сов. этнография", 1946, No 3; его же, Матриархат, M.–Л., 1948, с. 106–146; Huber H. et Mauss M., Etude sommaire de la représentation du temps dans la magie et la religion, в кн.: Huber H. et Mauss M., Mélanges d"histoire des religions, Ρ., 1909.

Общеисторич. теории

Морган Г., Древнее общество..., [Л. ], 1934; Винников И. Η., Из архива Л. Ε. Моргана, M.–Л., 1935; сравни: Косвен М., Л. Г. Морган, 2 изд., Л., 1935; Usеner H., Die Sintfluthsagen, Bonn, 1899; его же, Götternamen Versuch einer Lehre von der religiösen Begriffsbildung, Bonn, 1895, 2 Aufl., Bonn, 1929; Трубецкой С. Н., Новая теория образования религ. понятий, в кн.: Χαριστήρια. Сб. ст. по филология и лингвистике в Φ. Ε. Корша, M., 1896, с. 299–332 ( Узенера); Preller L., Griechische Mythologie, 4 Aufl., Bd 1–3, Β., 1894–1926, Wilamоwitz-Moellendorff U. von, Hephaistos, "Nachrichten Gött Gesellschaft der Wissenschaften", 1895; H. 1; его же, Apollo, "Hermes", 1903, Bd 38; eго же, Der Glaube der Hellenen, Bd 1–2, В., 1931–32; , Β., 1955; Νilssоn Μ. Ρ., Griechische Feste von religiöser Bedeutung mit Ausschluß der attischen, Lpz., 1906; его же, The Mycenaean origin of Greek mythology, Berkeley (California), 1932; его же, The minoan-mycenaean religion and its survival in Greek religion, 2 ed., Lund, 1950; его же, Geschichte der griechischen Religion, 2 Aufl., Münch., Bd 1, 1955, Bd 2, 1950; Kern Ο., Die Religion der Griechen, Bd 1–3, В., 1926–38; Оttо W. F., Die Götter Griechenlands, , Fr./Μ., 1947; Goock A., Zeus. A study in ancient religion, v. 1–3, Camb., 1914–40; Кerényi Κ., Die antike Religion, neue Ausg., Düsseldorf–Köln, 1952; Мержинский А., Исследование о Персее у древних эпиков..., Варшава, 1872; Властов Г., Теогония Гесиода и Прометей, СПБ, 1897; Зелинский Φ. Φ., Из жизни идей, т. 1–4, СПБ, –22; 3 изд., СПБ, т. 1, 1916, т. 2, 1911; его же, Введение и вступит. очерк в кн.: Софокл, Драмы, т. 1–3, M., 1914–15; его же, Комментарии, в кн.: Театр Еврипида [Пьесы ], т. 1–3, Μ., 1916–1921; его же, Древнегреч религия, Π., 1918; его же, Религия эллинизма, Π., 1922; Новосадский Η. И., Елевсинские мистерии, СПБ, 1887; его же, Культ кавиров в древней Греции, Варшава, 1891; его же, Орфич. гимны, Варшава, 1900; Жебелов С. А., К религиозным древностям о-ва Коса, "Ж. М-ва нар. просвещения", 1892, Отдел классич. филологии, ч. 284, дек., с. 117–20; его же, Культ Димоса и Харит в Афинах, в сб.: Commentationes philologicae. Сб. ст. в честь И. В. Помяловского, СПБ, 1897, с. 109–18; его же, Парфенон в "Парфеноне" (К истории культа Афины Девы), "Вестн. древней истории", 1939, No 2; его же, Титан Иапет, в сб.: Язык и литература, т. 5, 1930, с 19–28; Кагаров Ε. Γ., Культ фетишей, растений и животных в древней Греции, СПБ, 1913; Богаевский Б. Л., Земледельч. религия Афин, т. 1, Π., 1916; Толстой И. И., Остров Белый и Таврика на Евксинском Понте, Π., 1918; его же, Античный мир и совр. сказка, в кн.: С. Φ. Ольденбургу. К 50-летию научно-обществ. деятельности, Л., 1934, с. 523–34; его же, Миф в Александрийской поэзии, "Уч. зап. Ленингр. пед. ин-та", 1948, т. 67, с. 17–22.

Современные мифологич. теории (20 в.)

Структурные теории

Богораз (Тан) В. Г., Эйнштейн и религия, M.–Π., 1923, Lévi-Strauss С., The structural study of myth, "J. Amer. Folklore", 1955, v. 68, oct.–dec., p. 428–444; его жe, Anthropologie structurale, Ρ., , ch. 9–12, Симпозиум по структурному изучению знаковых систем. Тезисы докладов, Μ., 1962.

Психологич. и психоаналитич. теории

Wundt W., Völkerpsychologie, Bd 4–6, Mythus und Religion, 3 Aufl., Lpz., 1920–23; 1 ч. этого труда переведена на рус. яз.: Миф и религия, СПБ, ; сравни: Ланге Η. Η., Теория В. Вундта о начале мифа, О., 1912; Фрейд З., Лекции по введению в , пер. [с нем. ] M. В. Вульфа, т. 1–2, Μ.–Π., ; 2 изд., Μ.–Π., 1923; его же, Тотем и Табу, пер. [с нем. ] M. В. Вульфа, Μ.–Π., [б. г. ]; его же, Психопатология обыденной жизни, 2 изд., Μ., 1923; его же, Я и оно, пер. с нем., Л., 1924; его же, Психология масс и анализ человеческого "Я", пер. с нем., Μ., 1925; его же, Будущность одной иллюзии, пер. с нем., M.–Л., 1930; его же, Толкование сновидений, пер. с нем., Μ., 1913; Абрагам К., Сон и миф, пер. с нем., Μ., 1912; Виттельс Ф., Фрейд Его , учение и школа, пер. с нем., Л., 1925; Уэллс Г., Павлов и Фрейд, пер. с англ., Μ., 1959; Косов Μ. Β., Марксистская критика психоанализа, "Вопр. философии", 1959, No 11; Уэллс Г., Фрейдизм и его совр. "реформаторы", "Вопр. философии", 1959, No 12, 1960, No 1; Mихайлов Φ. Т., Царегородцев Г. И., За порогом сознания, Μ., 1961; Мансуров H. С., Совр. бурж. , Μ., 1962; Jung С. G., Wandlungen und Symbole der , Lpz.–W., 1912; Jung С. G., Kerényi К., Einführung in das Wesen der Mythologie. Das göttliche Kind. Das göttliche Mädchen, , Ζ., , S. 105–148, 230–50; Леви-Брюль Л., Первобытное мышление, пер. с франц., Μ., 1930; его же, Сверхъестественное в первобытном мышлении, пер. с франц., Μ., 1937, сравни: Тиандер К., О началах мистич. мировоззрения, в сб.: Вопросы теории и психологии творчества, т. 5, X., 1914, с. 417–78. sacerdotales de l"épopée grecque t 1–3, Ρ., 1943; его же, L"épopée indoue Etude de l"arrière-fonds ethnographique et religieux Ρ., 1946; сравни: Англо-амер. этнография на службе империализма. Сб. ст., Μ., 1951; Μireaux È., Les poéms homériques et l"histoire grecque, v. 1–2, Ρ., 1948–49; Carpenter R., Folk tall, fiction and saga in the Homeric epics, Berkley–Los Ang., 1949, Vries J. de, Betrachtungen zum Märchen, besonders in seinem Verhältnis zu Heldensage und Mythos, Hels., 1954; Baudouin Ch., Le triomphe de héros. Étude psychoanalytique sur le mythe du héros et les grandes épopées Ρ., 1952; Hyman S. Ε., The ritual view of myth and the mythic, "J. Amer. Folklore" 1955, v. 68, No 270; Bogatyrev Ρ., Actes magiques, rites croyances en Russie subcarpathique (Travaux publiés par l"Institut d"études slaves, 9) Ρ., 1929; Пропп В. Я., Морфология сказки, Л., 1928; его же, Историч. корни волшебной сказки, Л., 1946; его же, Рус. героич. эпос, 2 изд., Μ., 1958; Жирмунский В. M., Нар. героич. эпос. Сравн.-историч. очерки, M.–Л., 1962; Нартский эпос. Материалы совещания, Орджоникидзе, 1957; Meлетинский Ε. Μ., Происхождение героического эпоса. Ранние формы и архаич. памятники, Μ., 1963. "Вопросы жизни", 1905, No 6, 7; его же, Ницше и Дионис, в кн.: Иванов Вяч., По звездам, СПБ, 1909, с. 1–20; его же, Дионис и прадионисийство, Баку, 1923; Лезин Б., Из черновых заметок А. А. Потебни о мифе, в сб.: Вопросы теории и психологии творчества, т. 5, X., 1914, с. 494–509; Cassirer E., Philosophie der symbolischen Formen, Bd 2, Das mythische Denken, Β., 1925; его же, Sprache und Mythos, Lpz., 1925; Лосев А. Ф., Диалектика мифа, Μ., 1930, Jolies A, Einfache Formen,2 Aufl., Halle, 1956; Buess E., Die Geschichte des mythischen Erkennens, Münch., 1953; Weigl L., Kosmos und Arche. Eine philosophische Untersuchung vom Anfang der griechischen Philosophie bis Platon. Mit einem Nachwort über die Beziehungen dieses Themas zur Existentialphilosophie M. Heideggers, Würzburg, (Diss.); Dienelt К., Existentialismus bei Homer, в кн.: Festschrift zur 250-Jahr-Feier des Bundesrealgymnasiums in Wien, Tl 1, W., 1951, S. 151–59; Vусinas V., Earth and gods. An introduction to the philosophy of M. Heidegger, The Hague, 1961, ch. 5.

А. Лосев. Москва.

Философская Энциклопедия. В 5-х т. - М.: Советская энциклопедия . Под редакцией Ф. В. Константинова . 1960-1970 .

МИФОЛОГИЯ

МИФОЛОГИЯ (от греч. μΰΰος- предание, сказание и λόγος - слово, понятие, учение) - форма общественного сознания; способ понимания природной и социальной действительности, характерный для ранних этапов развития общества. Мифология ориентирована на преодоление фундаментальных антиномий человеческого существования, на гармонизацию общества, личности и природы. В сознании первобытного коллектива мифология доминирует. Следствием неспособности человека выделить себя из окружающего мира и синкретичности первобытного мышления, его слитности с эмоциональной, аффективной сферой стало метафизическое сопоставление природных и культурных (социальных) объектов, очеловечивание окружающей природной среды, в т. ч. одушевление фрагментов космоса. Мифологическое мышление характеризуется неотчетливым разделением субъекта и объекта, предмета и знака, существа и его имени, пространственных и временных отношений, происхождения и сущности, безразличием к противоречию и т. п. Объекты сближались по вторичным чувственным качествам, смежности в пространстве и времени, выступали в качестве знаков других предметов. Рациональный принцип объяснения вещи и мира в целом заменялся в мифологии рассказом о происхождении и творении. В пределах мифа обычно оказывались совмещенными диахронический (рассказ о прошлом) и синхронический (объяснение настоящего или будущего) аспекты, но при этом время мифологическое, т. е. раннее (сакральное), и текущее, последующее (профанное), резко разграничивалось. Мифологическое событие отделено от настоящего момента большим временным интервалом и воплощает собой не просто прошлое, но особое время первотворения, первопредметов и перводействий. Все, что происходило в мифическом времени, приобретает значение парадигмы и прецедента, т. е. образца для последующего воспроизведения. Т. о., моделирование оказывается специфической функцией мифа. Если научное обобщение строится на основе логических процедур, движения от конкретного к абстрактному и от причин к следствиям, то обобщение мифологическое оперирует конкретным и персональным, взятым в качестве знака. Иерархии причин и следствий соответствует гипостазирование, иерархия мифологических существ, имеющая семантически-ценностное значение. То, что в научном анализе выступает как или иной вид отношения, в мифологии выглядит как тождество, разделение на части. Содержание мифа представлялось первобытному сознанию в высшем смысле реальным, поскольку воплощало коллективный, “надежный” опыт осмысления жизни множеством предыдущих поколений, который служил предметом веры, а не критики. Мифы утверждали принятую в данном обществе систему ценностей, санкционировали и поддерживали определенные нормы поведения.

Мифологическое отношение к миру выражалось не только в повествованиях, но и в действах (обрядах, танцах и т. п.). Миф и обряд в архаических культурах составляли известную (мировоззренческую, функциональную, структурную), являя собой как бы два аспекта первобытной культуры - словесный и действенный, “теоретический” и “практический”. Еще на ранних стадиях развития мифология соединяется с религиозно-мистическими обрядами и становится существенной частью религиозных верований. Будучи нерасчлененным, синтетическим единством, мифология включала в себя зачатки не только религии, но и философии, политических теорий, различных форм искусства, что осложняет задачу размежевания мифологии и близких к ней по жанру и времени возникновения форм словесного творчества: сказки, героического эпоса, легенды, исторического предания. Мифологическая основа прослеживается и в более позднем, “классическом” эпосе. Через сказку и героический эпос с мифологией оказывается связанной литература.

После окончательного выделения из мифологии различные формы общественного сознания продолжали пользоваться мифом как своим “языком”, расширяя и по-новому толкуя мифологические символы. В 20 в., напр., наблюдается сознательное обращение к мифолоши писателей различных направлений: в творчестве Дж. Джойса, Ф. Кафки, Т. Манна, Г. Маркеса, Ж. Жироду, Ж. Кокто, Ж. Ануя и др. происходит как переосмысление различных мифологических традиций, так и непосредственное “мифологизирование”.

Некоторые особенности мифологического мышления сохраняются в массовом сознании наряду с элементами философского и научного знания, строгой научной логикой. При определенных условиях массовое сознание может служить почвой для распространения “социального” (“политического”) мифа. Так, немецкий нацизм возрождал и использовал древнегерманскую языческую мифологию и одновременно сам создавал разнообразные мифы - расовый и др. В целом, однако, мифология как ступень общественного сознания исторически изжила себя.

ИЗУЧЕНИЕ МИФОЛОГИИ. Попытки рационального подхода к мифологии предпринимались еще в Античности, причем преобладало аллегорическое истолкование мифов (у софистов, стоиков, пифагорейцев). Платон противопоставил мифологии в народном понимании философско-символическую ее интерпретацию. Эвгемер (4-3 вв. до н. э.) видел в мифических образах обожествление реальных исторических деятелей, положив начало “эвгемерическому” толкованию мифов, распространенному и позднее. Средневековые христианские теологи дискредитировали античную мифологию; интерес к ней возродился у гуманистов эпохи Возрождения, которые видели в мифах выражение чувств и страстей освобождающейся и осознающей себя личности.

Появление сравнительной мифологии было связано с открытием Америки и знакомством с культурой американских индейцев (Ж. Ф. Лафито). В философии Вико, потенциально содержавшей почти все последующие направления в изучении мифологии, своеобразие “божественной поэзии” мифа связывается с особыми формами мышления (сравнимыми с психологией ребенка), для которых характерны конкретность, телесность, эмоциональность, антропоморфизация мира и составляющих его элементов. Деятели французского Просвещения (Б. Фонтенель, Вольтер, Дидро, Монтескье и др.) рассматривали мифологию как суеверие, продукт невежества и обмана. Переходную ступень от просветительского взгляда к романтическому составила концепция Гердера, трактовавшего мифологию как поэтическое богатство и мудрость народа. Романтическая , получившая завершение у Шеллинга, интерпретировала мифологию как феномен, занимающий промежуточное положение между природой и искусством. Основной смысл романтической философии мифа состоял в замене аллегорического истолкования символическим.

Во 2-й половине 19 в. друг другу противостояли две магистральные школы изучения мифологии. Первая из них опиралась на достижения сравнительно-исторического языкознания и разрабатывала лингвистическую концепцию мифа (А. Кун, В. Шварц, В. Манхардт, М. Мюллер, Ф. И. Буслаев, А. Н. Афанасьев, А. А. Потебня и др.). Согласно взглядам Мюллера, первобытный человек обозначал отвлеченные понятия через конкретные признаки посредством метафорических эпитетов, а когда исходный смысл последних оказывался забыт или затемнен, в силу семантических сдвигов возникал миф (трактовка мифа как “болезни языка”). Впоследст

вии эта концепция была признана несостоятельной, но сам по себе опыт использования языка для реконструкции мифа был весьма продуктивен. Вторая школа - антропологическая, или эволюционистская, - сложилась в Великобритании в результате первых научных шагов сравнительной этнографии. Мифология возводилась к анимизму, т. е. к представлению о душе, возникающему у “дикаря” из размышлений о смерти, снах, болезнях, и отождествлялась со своеобразной первобытной наукой; с развитием культуры мифология становится не более чем пережитком, лишаясь самостоятельного значения. Серьезное переосмысление этой теории предложил Дж. Фрейзер, который истолковал миф не как сознательную попытку объяснения окружающего мира, а как слепок магического ритуала. Ритуалистическая концепция Фрейзера была развита кембриджской школой классической филологии (Д. Харрисон, Ф. Корнфорд, А. Кук, Г. Марри), причем в 1930-40-х гг. ритуалистическая школа заняла доминирующее положение (С. Хук, Т. Гестер, Э. Джеймс и др.), но ее крайности вызывали справедливую критику (К. Клакхон, У. Баском, В. Гринуэй, Дж. Фонтенроз, К. Леви-Строс). Английский этнограф Б. Малиновский положил начало функциональной школе в этнологии, приписав мифу в первую очередь практические функции поддержания традиции и непрерывности племенной культуры. Представители французской социологической школы (Э. Дюркгейм, Л. Леви-Брюль) обращали внимание на моделирование в мифологии особенностей родовой организации. Впоследствии изучение мифологии сместилось в область специфики мифологического мышления. ЛевиБрюль полагал первобытное мышление “дологическим”, т. е. мышлением, в котором коллективные представления служат предметом веры и носят императивный характер. К “механизмам” мифологического мышления он относил несоблюдение логического закона исключенного третьего (объекты могут быть одновременно и самими собой, и чем-то другим), закон партиципации (мистическое сопричастие тотемической группы и какого-либо объекта, явления), неоднородность пространства, качественный характер представлений о времени и др.

Символическая теория мифа, развитая Э. Кассирером, углубила понимание интеллектуального своеобразия мифа как автономной символической формы культуры, особым образом моделирующей мир. В работах В. Вундта подчеркивалась роль аффективных состояний и сновидений в генезисе мифа. Эта линия интерпретации продолжена у 3. Фрейда и его последователей, которые усматривали в мифе выражение бессознательных психических комплексов. Согласно точке зрения К. Г. Юнга, различные проявления человеческой фантазии (миф , поэзия, сны) связаны с коллективно-подсознательными мифоподобными символами - т. н. архетипами. Эти первичные образы коллективной фантазии выступают в роли “категорий”, которые организуют внешние представления. У Юнга также наметилась тенденция к излишней психологизации мифа и расширению его понимания до продукта воображения вообще. Структуралистская теория мифа Леви-Строса, не отрицая конкретности и метафоричности мифологического мышления, утверждала вместе с тем его способность к обобщению, классификациям и логическому анализу; для прояснения этих процедур и был использован структурный метод. Леви-Строс видел в мифе инструмент разрешения фундаментальных противоречий посредством медиации - замены фундаментальной противоположности более мягкими противоположностями.

В российской науке изучение мифологии шло в основном по двум руслам: работы этнографов и исследования филологов - преимущественно “классиков”, а также лингвистов-семиотиков, обращавшихся к мифологии при разработке проблем семантики. Главным объектом исследования этнографов (работы В. Г. Богораза, Л. Я. Штейнберга, А. М. Золотарева, С. А. Токарева, А. Ф. Анисимова, Б. И. Шаревской и др.) является соотношение мифологии и религии, а также отражение в религиозных мифах производственной практики и социальной организации. А Ф. Лосев отмечал совпадение в мифе общей идеи и чувственного образа, неразделенность идеального и вещественного. В 1920-30-х гг. в трудах И. М. Тройского, И. И. Толстого и др. разрабатывались проблемы античной мифологии в соотношении с фольклором. М. М. Бахтин показал, что народная карнавальная (античная и средневековая) культура служила промежуточным звеном между ритуальной первобытной культурой и художественной литературой. Ядром исследований лингвистов-структуралистов В. В. Иванова и В. И. Топорова являются опыты реконструкции древних балто-славянских и индоевропейских мифологических семантик средствами современной семиотики. Методы семиотики используются в работах Е. М. Мелетинското по общей теории мифа.

Лит.: ЛангЭ. Мифология, пер. с франц. М., 1903; Вуидт В. Миф и религия, пер. с нем. СПб., 1913; Фрейд 3. Тотем и табу, пер. с нем. М.- П., 1923; Леви-БрюльЛ. Первобытное мышление, пер. с франц. М., 1930; Лосев А. Ф. Античная мифология в ее историческом развитии. М., 1957; Токарев С. А. Что такое мифология? - В сб.: Вопросы истории религии и атеизма, т. 10. М., 1962; Золотарев А. М. Родовой строй и первобытная мифология. М., 1964; Кессиди Ф. X. От мифа к логосу. М., 1972; Иванов В. В., Топоров В. Н. Исследования в области славянских древностей. М., 1974; Мелетинский Е. М. Поэтика мифа. М., 1976; Сте&шн-Каменский М. И. Миф. Л., 1976; Фрейденберг О. М. Миф и литература древности. М., 1980; Мифы народов мира, т. 1-2. М., антропология. М., 1985; ГолосовкерЯ.Э. Логика мифа. М., 1987; Хюбчер К. Истина мифа. М., 1996; CassirerE. Philosophie der symbolischen Formen, Bd. 2 - Das mythische Denken. B., 1925; CampbeliJ. The Masks of God, v. 1-4. N. Y., 1959-68; EliadeM. Aspects du mythe. P., 1963; Lévi-Strauss С. Mythologiques, т. 1-4. P., 1964-71; Kirk G. S. Myth, its meaning and functions in ancient and other cultures. Cambn-Berk.-Los Ang., 1970.

Словарь иностранных слов русского языка

Мифология дала неисчерпаемый кладезь идей и образов для многовекового развития искусства. Это относится не только к греческой мифологии, но и к иудейской, христианской, древнеиндийской, буддийской, древнекитайской (см.: 150). Невозможно в краткой лекции исчерпать эту тему, рассмотреть все многообразие мифологических сюжетов, выраженных в искусстве, мы сможем ограничиться только несколькими замечаниями в связи с отражением этой темы главным образом в литературе.

Если поначалу искусство преследовало цель создания иллюстраций к мифологическим сюжетам, то очень скоро эти сюжеты превратились в повод для постановки существенно важных социально-исторических и эстетических проблем.

Мифологические сюжеты, мифологемы в искусстве в новые исторические эпохи наполняется новым смыслом, сохраняя следы старых. Таким образом, смысловая содержательность мифа нарастает на первичном зерне слой за слоем, ложась поверх старого, формируя драгоценную "жемчужину" в створках культуры.

Миф о манкурте использован Ч. Айтматовым для изображения современных , оторванных от духовной почвы, людей. Так и в Ницще воссоздал в свое время образ Заратустры, поэта-философа, презиравшего мещански-убогий практицизм черни, поклоняющейся приземленной непосредственной выгоде, золотому тельцу. Вероятно, сегодня Заратустра найдет новых поклонников, увлеченных идеями гуманного общества.

У Ф. М. Достоевского в "Братьях Карамазовых" можно обнаружить несколько мифологических идей. Особенное значение, нам кажется, имеют две группы проблем. Первая связана с постановкой в наиболее острой форме философских вопросов о смысле жизни отдельного человека и смысле истории в рамках православного биполярного космоса, в котором есть "верх" (рай) и "низ" (ад), и который требует однозначного выбора "или-

или". Если хотя бы слезинка ребенка ляжет в фундамент всеобщего счастья, то герой Достоевского такое счастье не примет.

Вторая группа проблем связана с исторической судьбой христианского учения, которое, по мысли Достоевского, римская католическая церковь извратила, завладев свободой человека, поработив его. Он размышляет о трех искушениях Христа после сорокадневного поста в пустыне тремя способами овладения миром: хлебом, чудом и авторитетом (Матф., 1V, 1-10). Христос тогда не поддался на искушения, но если вспомнить евангельскую историю, то он грешил по всем трем параметрам, хотя его принципиальная ориентация была на любовь ("возлюби ближнего как самого себя") (см. подробнее: 168, 107-109).

Мифологизмом пронизаны роман Габриэля Гарсиа Маркеса "Сто лет одиночества", М. А. Булгакова "Мастер и Маргарита", Джона Апдайка "Кентавр", Д. Джойса "Улисс". Как заметил В. Л. Рабинович, роман В. Гюго "Собор Парижской Богоматери" является своеобразной интерпретацией алхимического мифа. Миф становится художественно-образной и смысловой структурой романа, проявляется и в самом соборе, его скульптурах, в сюжете романа, герои которого являются символами-мифологемами (см.: 185, 110-113).

Активно опирается на мифологический опыт человека английская писательница Дафна дю Морье, а Даниил Андреев создал метаисторическую теодицею "Роза мира». Космос "Розы мира" представляет собой многослойный мир, называемый Шаданакар. Люди живут в среднем слое, выше идут миры просветления, а вниз - миры возмездия. У каждого народа есть свой водитель, демиург. Яросвет - имя водителя русского народа, а Навной зовут светлую Соборную Душу. Дочь Яросвета и Навны, Свентана - должна содействовать установлению Всемирного братства - Розы мира.

Силам света противодействует силы тьмы, который также имеют мифологические имена: Гагтунгр - антигуманистический демон и Велга - женское начало, связанное с войнами, разрушениями. В эту борьбу сил света и тьмы вовлечены все люди, но наиболее выдающиеся художники, писатели, музыканты играют особые роли Вестников, сообщающих вести иных миров, про-

В поэтическом цикле “Фейные сказки” присутствуют фантастические образы, порожденные народным творчеством, сознанием автора, и реалии, приобретающие такой характер в контексте. Однако к собственно мифологическим на полном основании могут быть отнесены мифологические образы славянского и западноевропейского фольклора. В поэтическом цикле выделяются следующие группы (в скобках указывается в числителе количество слов, в знаменателе - количество словоупотреблений): мифологические персонажи (10/80), животные (13/30), растения (7/13), предметы (11/14), характеристика волшебного образа (9/19), состояния и действия (6/9), мифологическое пространство (10/46), время (22/78), металлы (6/13), минералы (12/28), мифологические символы (14/74), образы небесных светил (9/29), образы стихий (52/151).

Наиболее интересны мифологические персонажи: ведьма(1), гном(4), Змей(1), Кощей(1), леший(1), муза(1), русалка(3), русалочка(2), Фея(65), Яга(1). Образ Феи был рассмотрен в статье “Тематическая лексика “Фейных сказок” К.Д. Бальмонта” (11, 87-91). В “посвящении ” автор обращается к музе, использует этот образ для обозначения поэтического вдохновения, что является традиционным в русской литературе (1, 319).

Одни из ярких персонажей фейной страны – русалки. Для их номинации поэт использовал лексемы “русалка”, “русалочка”. В славянской мифологии русалок представляют в виде утопленниц - красивых девушек с длинными распущенными зелеными волосами, реже – в виде косматых безобразных женщин. В русальную неделю они выходят из воды, бегают по полям, качаются на деревьях, могут защекотать встречных до смерти и увлечь в воду (6, т.2, 390). В низшей мифологии народов Европы русалки - духи воды, прекрасные девушки (иногда с рыбьими хвостами), выходящие из воды и расчесывающие волосы. Своим пением и красотой они завлекают путников вглубь, могут погубить их или сделать возлюбленными в подводном царстве (6, т.2, 548-549).

К.Д. Бальмонт характеризует этот образ несколькими яркими чертами (2, 305). В фейной стране в лазоревой реке с крутыми жемчужными берегами среди тростников живут русалки. Глаза и весь покров этих существ изумрудного цвета. В светлые ночи русалки зазывают путников, очаровывают небылицами, затягивают в воду. Автор-рассказчик поддается волшебству, оказывается в воде, русалки щекочут его и дают шлепков.

Поэт обращает внимание на то обстоятельство, что русалки скрываются в воде роем. Лексема “рой” имеет ограниченный круг сочетаемости в русском литературном языке (8, 672). Так вызывается ассоциативный ряд: стая насекомых, семья пчел, в переносном значении – группа воспоминаний, мыслей, чувств. Сравнение с образом пчел помогает открыть новые черты образа русалок. Пчелы в славянской мифологии являются производительницами и хранительницами меда – бессмертного напитка. Пчелы роятся вокруг своей царицы – луны. Небесными пчелами названы звезды (3, 194-195). Русалки фейной страны неразрывно связаны с живительной влагой. Их появление становится возможным только в вечерние часы при ясной луне. Желание сблизиться с прекрасной звездой на небосклоне выделяет одну русалку из числа ее веселых смешливых подруг (2, 322).

В стихотворении “У чудищ” поэт описывает домик на курьих ножках, Змея, Кощея, бабу Ягу (1, 324). В народном представлении баба Яга – седая старуха с костяной или золотой ногой. Ее дом – избушка на курьих ножках, часто с одним окном, стоящая к лесу передом. При встрече с героем баба Яга сидит на лавке, иногда ткет, прядет кудель или золотую пряжу при помощи особого веретена (3, 53). Ей служат дикие животные, птицы, ветры. Внутри избушки могут находиться черный кот, змеи, мыши. В. Пропп указывает на особое пограничное положение избушки на курьих ножках между миром мертвых и живых. Для героя сказки эта граница непреодолима (9, 41-47). Его пребывание в избушке связано с совершением особых ритуалов (принятие пищи, хождение в баню), прохождением испытаний, получением подарка, узнаванием дальнейшей дороги.

В поэтическом цикле образ бабы Яги имеет некоторые контекстуальные особенности. В качестве синонима Бальмонт использует название “Ведьма”, что не является традиционным для народных сказок, имеет несколько отличное значение (6, т.1, 226). Автор встречает Ягу в избушке на курьих ножках. Она не занимается никакой работой, не вступает в разговор. Поэт характеризует ее как злую, строгую старуху. Только мыши пищат, роются в крошках. Объяснение строгому отношению старухи к зверькам можно найти в народной традиции, где мышь часто сочувствует герою, рассказывают о возможном пути к спасению (7, 105-107). В фейной стране поэту не требуется помощь; зверьки ведут себя как обыкновенные, а не магические животные.

Автор-рассказчик выступает в качестве героя. Он незаметно пробирается в избушку и крадет две нитки бус. Герой в фейной стране свободно преодолевает границу между мирами, ему не требуется поворачивать избушку. Шапка-невидимка, использованная им, - волшебный дар, полученный у сказочных существ раньше (9, 105-107; 9, 161-165). В. Пропп доказывает, что в русских сказках для опознания чужака бабе Яге необходимо услышать его голос или запах (9, 47-51). Герой Бальмонта не заговаривает со старухой, и она не замечает пришельца, пока не обнаруживает пропажу бус. Герой скрывается в дымке, то есть, исчезает, совершает магическое действие. Это служит другим подтверждением того, что автор-рассказчик уже принадлежит волшебному миру.

Другие мифологические существа, встреченные поэтом, – Змей и Кощей. В народном представлении Змей - существо многоголовое. Число его голов различно, преобладают 3, 6, 9, 12 голов, реже 5 или 7 (6, т.1, 209). Описание его полета напоминает полет бабы Яги. Иногда встречается представление о Змее как о всаднике на огнедышащем коне. В. Пропп говорит о двойной природе змея, огневой и водной (9, 217-221). Название персонажа “Змей-Горыныч”, нахождение его пещеры в горе указывает на то, что это родное место Змея (9, 209-211). Кощей в фольклоре загадочное существо. Его смерть находится в яйце, часто внутри нескольких животных, птиц, в ларце, на верхушке мирового дерева (7, 183-188). Змей и Кощей похищают девушек, матерей, невест, чтобы затем оставить у себя или съесть. Их полет связан с порывом ветра огромной силы, вихрем.

В поэтическом цикле Кощей представлен хранителем жемчугов, необходимых автору для обретения песенного дара. Змей скрывает в пасти тайны. Для понимания образов Кощея и Змея очень важна соотнесенность их природы со стихией воды. А.Н. Афанасьев в труде “Поэтические воззрения славян на природу” объясняет: “Тот же чудесный дар мудрости, по русским и по немецким преданиям, достается на долю тем, кто вкусит змеиного мяса или крови, то есть выпьет живой воды, текущей в жилах змея-тучи” (3, 203). Поэтическое сравнение капель росы, дождя с жемчужинами объясняет причастность Кощея к этой стихии. Как указывалось раньше, и Змей родственен стихии воды. В западноевропейской мифологии Один и его дочь Saga (в греческой – Зевс и музы) пьют из холодного ключа напиток, который дарит им поэтическое вдохновение, умение прорицать, умение читать и понимать тайные письмена (руны).

Образ лешего характерен для славянской мифологии. По народным поверьям: “Леший любит блуждать по лесу, вешаться и качаться на древесных ветвях, как в люльке или на качелях…он свищет, грохочет, хлопает в ладоши, громко кричит на разные голоса…” (3, 174). В фейной стране автор с друзьями идут в темный, старый лес за грибами, начинают петь хором на три голоса: фистулой, тенором, басом. Под звуки их пения в лесу происходит волшебная метаморфоза: старый лес воскресает. В можжевельнике, кустарнике, имеющем мифологическое очистительное значение, показывается чей-то глаз. Герой узнает лешего, который пугается хорового пения друзей, родственного магическому действию (2, 305).

Гномы, в низшей мифологии народов Европы, маленькие существа небольшого роста, с ребёнка или с палец, но наделены сверхъестественной силой. У них замечают длинные бороды, иногда - козлиные ноги или гусиные лапы. Они живут гораздо дольше, чем люди. Их дом находится в горах или в лесу. В недрах земли маленькие человечки хранят сокровища - драгоценные камни и металлы, они - искусные ремесленники могут выковать волшебные кольца, мечи и многое другое. Гномы часто дарят людям добрые советы, сокровища, изредка похищают красивых девушек. Маленькие человечки не любят полевых работ, которые вредят их подземному хозяйству (6, т.1, 307).

В поэтическом цикле гномы ставятся автором в один ряд со страхами и змеями (1, 319). Эти образы объединены общим значением возможной угрозы, приходящей из темноты. В фейной стране эти персонажи строят в темноте замки для своих царей. Толпа гномов вызывает у поэта смех, а их уродство - маленький рост - отвращение. Сравнивая гнома с кротом, автор как бы разоблачает таинственность образов, однако, тем самым, указывает на способности к оборотничеству (2, 304).

При создании мира “Фейных сказок” К.Д. Бальмонт использовал мифологические образы. Поэт обращался к славянскому и западноевропейскому фольклору, но конечный выбор средств художественной выразительности диктовался желанием придать каждому образу неповторимые индивидуальные черты. Свободное обращение с фольклорными материалами, соединение славянского и западноевропейского позволили К.Д. Бальмонту творчески воспринять, оригинально использовать мифологические образы и создать неповторимый мир “Фейных сказок”.

Литература

1. Бальмонт К.Д. Стихотворения. – Л.: Советский писатель, 1969.

2. Бальмонт К.Д. Избранное: Стихотворения. Переводы. Статьи. – М.: Правда, 1991

3. Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу. – М.: Советский писатель, 1995.

4. Гримм В.К., Я. Собрание сочинений. Пер. под ред. П.Н. Полевого. - "Алгоритм", 1998.

5. Грушко Е.К., Медведев Ю.М. Словарь славянской мифологии. – Н. Новгород: “Русский купец” и “Братья-славяне”, 1996.

6. Мифы народов мира. – М.: Советская энциклопедия, 1980.

7. Народные русские сказки А.Н. Афанасьева в трех книгах. книга 1 – М.: Московские новости, 1992.

8. Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. – М.: Азъ, 1996.

9. Пропп В. Полное собрание трудов: В 8 т. т.2: Исторические корни Волшебной Сказки. – М.: Лабиринт, 1988.

10. Славянская мифология: Энциклопедический словарь. – М.: Эллис Лак, 1995.

Шебловинская А.Н. Тематическая лексика “Фейных сказок” К.Д. Бальмонта // Штудии – 2: Межвузовский сборник статей молодых ученых. – Смоленск, СГПУ, 2001.

Слово «миф» греческое и буквально означает предание, сказание. Обычно подразумеваются сказания о богах, духах, обожествлённых или связанных с богами своим происхождением героях, о первопредках, действовавших в начале времени и участвовавших прямо или косвенно в создании самого мира, его элементов как природных, так и культурных. Мифология есть совокупность подобных сказаний о богах и героях и, в то же время, система фантастических представлений о мире. Мифологией называют и науку о мифах.

Мифотворчество рассматривается как важнейшее явление в культурной истории человечества. В первобытном обществе мифология представляла основной способ понимания мира, а миф выражал мироощущение и миропонимание эпохи его создания. «Миф как первоначальная форма духовной культуры человечества представляет природу и сами общественные формы, уже переработанные бессознательно-художественным образом народной фантазией» (Маркс К., см. Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., 2 изд., т. 12, стр. 737).

Главными предпосылками своеобразной мифологической «логики» являлось, во-первых, то, что первобытный человек не выделял себя из окружающей природной и социальной среды, и, во-вторых, то, что мышление сохраняло черты диффузности и нерасчленённости, было почти неотделимо от эмоциональной эффектной, моторной сферы. Следствием этого явилось ваиваое очеловечивание всей природы, всеобщая персонификация, «метафорическое» сопоставление природных, социальных, культурных объектов. На природные объекты переносились человеческие свойства, им приписывалась одушевлённость, разумность, человеческие чувства, часто и внешняя антропоморфность и, наоборот, мифологическим предкам могли быть присвоены черты природных объектов, особенно животных.

Выражение сил, свойств и фрагментов космоса в качестве одушевлённых и конкретно-чувственных образов порождает причудливую мифологическую фантастику. Определённые силы и способности могли быть пластически выражены многорукостыо, многоглазостью, самыми диковинными трансформациями внешнего облика; болезни могли быть представлены чудовищами — пожирателями людей, космос — мировым древом или живым великаном, родоплеменные предки — существами двойной — зооморфной и антропоморфной —природы, чему способствовало тотемическое представление о родстве и частичном тождестве социальных групп с видами животных. Для мифа характерно, что различные духи, боги (а тем самым и представленные ими стихии и природные объекты) и герои связаны семейно-родовыми отношениями.

В мифе форма тождественна содержанию и поэтому символический образ представляет то, что он моделирует. Мифологическое мышление выражается в неотчётливом разделении субъекта и объекта, предмета и знака, вещи и слова, существа и его имени, вещи и её атрибутов, единичного и множественного, пространственных и временных отношений, начала и принципа, то есть происхождения и сущности. Эта диффузность проявляется в сфере воображения и обобщения.

Для мифа чрезвычайно специфичны отождествление генезиса и сущности, то есть собственно замена причинно-следственных связей прецедентом. В принципе, в мифе совпадает описание модели мира и повествование о возникновении его отдельных элементов, природных и культурных объектов, о деяниях богов и героев, определивших его нынешнее состояние (а затем уже об иных событиях, биографии мифологических персонажей). Нынешнее состояние мира — рельеф, небесные светила, породы животных и виды растений, образ жизни, социальные группировки, религиозные установления, орудия труда, приёмы охоты и приготовление пищи и т. д. и т. п.— всё это оказывается следствием событий давно прошедшего времени и действий мифологических героев, предков, богов.

Рассказ о событиях прошлого служит в мифе средством описания устройства мира, способом объяснения его нынешнего состояния. Мифические события оказываются «кирпичиками» мифической модели мира. Мифическое время есть время «начальное», «раннее», «первое», это «правремя», время до времени, то есть до начала исторического отсчёта текущего времени. Это время первопредков, первотворения, первопредметов, «время- сновидений» (по терминологии некоторых австралийских племён, то есть время откровения в снах), сакральное время в отличие от последующего профанного, эмпирического, исторического времени.

Мифическое время и заполняющие его события, действия предков и богов являются сферой первопричин всего последующего, источником архетипических первообразов, образцом для всех последующих действий. Реальные достижения культуры, формирование социальных отношений в историческое время и т. п. проецируется мифом в мифическое время и сводится к однократным актам творения.

Важнейшая функция мифического времени и самого мифа — создание модели, примера, образца. Оставляя образцы для подражания и воспроизведения, мифическое время и мифические герои одновременно источают магические духовные силы, которые продолжают поддерживать установленный порядок в природе и обществе; поддержание такого порядка также является важной функцией мифа. Эта функция осуществляется с помощью ритуалов, которые часто прямо инсценируют события мифического времени и даже включают иногда рецитирование мифов.

В ритуалах мифическое время и его герои не только изображаются, но как бы возрождаются с их магической силой, события повторяются и реактуализируются. Ритуалы обеспечивают их «вечное возвращение» и магическое влияние, гарантирующее непрерывность природных и жизненных циклов, сохранение некогда установленного порядка. Миф и ритуал составляют две стороны — как бы теоретическую и практическую — того же феномена. Однако наряду с мифами, имеющими ритуальный эквивалент, есть мифы, не имеющие такого эквивалента, равно как и ритуалы, лишённые своего мифологического двойника.

Категория мифического времени особенно характерна для архаических мифологий, но трансформированные представления об особой начальной эпохе встречаются и в высших мифологиях, иногда как идеальный «золотой век» или, наоборот, как время хаоса, подлежащее последующей космизации. В принципе, миф нацелен на изображение превращения хаоса в космос.

Впоследствии, в эпических памятниках мифическое время преобразуется в славную героическую эпоху единства народа, могучей государственности, великих войн и т. п. В мифологиях, связанных с высшими религиями, мифическое время преобразуется в эпоху жизни и деятельности обожествлённых пророков, основателей религиозной системы и общины. Наряду с временем начальным в мифы проникает и представление о конечном времени, о конце мира (эсхатологические мифы). Возникают «биографии» богов и героев, описывается их жизненный цикл и главные подвиги и т. п. Однако мифическое время остаётся основной категорией мифа, также как мифы творения и мифы объяснительные (этиологические) являются важнейшим; наиболее фундаментальным и типичным видом мифотворчества.

Мифология является самым древним, архаическим, идеологическим образованием, имеющим синкретический характер. В мифе переплетены зародышевые элементы религии, философии, науки, искусства. Органическая связь мифа с ритуалом, осуществлявшаяся музыкально-хореографическими, «предтеатральными» и словесными средствами, имела свою скрытую, не осознанную эстетику. Искусство, даже полностью эмансипировавшись от мифа и ритуала, сохранило специфическое соединение обобщений с конкретными образами (не говоря уже о широком оперировании мифологическими темами и мотивами).

С другой стороны, миф и особенно ритуал имели прямое отношение к магии и религии. Религия с самого своего возникновения включила в себя мифы и обряды. Философия развивалась, постепенно преодолевая мифологическое наследие. Но и после обособления различных идеологий и даже после значительного прогресса науки и техники, мифология не остаётся исключительно памятником первобытного мировоззрения и архаических форм повествования. Не говоря уже о тесной связи религии с мифологией, некоторые особенности мифологического сознания могут сохраняться на протяжении истории в массовом сознании рядом с элементами философского и научного знания, рядом с использованием строгой научной логики.

Мифология

Материал из Википедии — свободной энциклопедии

Пенелопа — персонаж греческой мифологии

Мифология (греч. μυθολογα от μθος — предание, сказание и λγος — слово, рассказ, учение) — объект исследования многих научных дисциплин (философии, истории, филологии и др.), включающий древний фольклор и народные сказания: мифы, эпосы, сказки и др.

Происхождение мифов

Мифологические представления существовали на определённых стадиях развития практически у всех народов мира. Если европейцы доЭпохи великих географических открытий были знакомы лишь с античными мифами, но затем постепенно они узнавали о наличии мифологии у жителей Африки, Америки, Океании, Австралии. В Библии прослеживаются отголоски западно-семитской мифологии. У арабов до принятия ислама существовала своя мифология.

Таким образом мы говорим об имманентности мифологии человеческому сознанию. Время происхождения мифологических образов не поддаётся определению, их образование неразрывно связано с происхождением языка и сознания. Главная задача мифа заключается в том, чтобы задать образцы, модели для всякого важного действия, совершаемого человеком, миф служит для ритуализации повседневности, давая возможность человеку обрести смысл в жизни.

По версиям сторонников теории палеоконтактов, мифы — это история, реально происходившие события. Современным примером такого значения слова «миф» является «культ карго». Поэтому они предлагают религии и науке по-новому взглянуть на мифологию. В качестве примеров они приводят описания странных явлений, например из Библии, и дают им новые объяснения, используя современные знания о науке, терминологию.

Разновидности мифов:

Космогонические мифы — о происхождении мира;

Солярные мифы;

Лунарные мифы;

Астральные мифы;

Эсхатологические мифы — о конце мира;

Антропогонические мифы — о происхождении человека;

Культурный герой;

Календарные мифы;

Мифы об умирающем и воскресающем звере;

Умирающий и воскресающий бог;

Мифы о животных;

Культовые мифы.

Мифология и сказки

Некоторые сказки рассматриваются иногда как «деградировавшие мифы». Часто «народными сказками, сказаниями» называется то, что в античной культуре называется «мифами».

Отличие мифа от сказки:

1 Различные функции.

Основная функция мифа — объяснительная. Основная функция сказки — развлекательная и морализаторская.

2 Отношение людей.

Миф воспринимается и рассказчиком и слушателем как реальность. Сказка воспринимается (как минимум рассказчиком) как выдумка.

Мифология в искусстве

Мифология в литературе;

Мифология в изобразительном искусстве.

Изучение мифологии:

Мифографы;

Аллегорическое толкование мифов;

Философско-символическая интерпретация мифов;

Эвгемерическое толкование мифов;

Низведение богов чуждой мифологии до злых сил;

Сравнительная мифология;

Миф как сознательный обман народа;

Миф как поэзия;

Обожествление природных явлений;

- «болезнь языка»;

Солярные символы;

Метереологические явления;

Эволюционная школа (антропологическая школа);

Функциональная школа;

Социологическая школа;

Символическая теория;

Аффективные состояния и сновидения;

Структуралистская теория;

Аллегорическое раздувание важности Собственного.

Мифологическое сознание

Для мифологического сознания все, что существует — одушевлено. Мифологическое пространство — это пространство души.

Мифологическое сознание характеризуется противостоянием рациональности, непосредственностью, неотрефлектированностью мировосприятия, что, с одной стороны, делает миф уязвимым для рациональной критики, с другой же — выводит его из пространства таковой (отсюда устойчивость мифологических представлений и трудность борьбы с ними; для рационального переубеждения человек уже должен допустить, что мифологическое объяснение происходящего не является единственно возможным и может оказаться недостоверным).

Мифологемы устойчивы во времени и в разных культурных и социальных условиях дают разные манифестации. Мифу противостоит как научная рациональность, так и рациональность богословская, присущая теистическим религиям. Поэтому нельзя отождествлять миф и религию, хотя, например, некоторые формы религиозности (т.наз. «народная религиозность») из сферы теологически отрефлектированной религии переходят в область мифологии и вторичного мифологического осмысления догматов, ритуалов, иных религиозных практик.

Отсюда проистекает актуальность мифологического сознания для любой культурной эпохи, меняется лишь степень его социальной престижности и сфера широкого распространения. Постоянной областью реализации мифологического сознания является повседневность, где бытование старых и генерирование новых мифов является постоянным и интенсивным. Эта мифология выражается в современном фольклоре (городской фольклор, связанный с городской мифологией, псевдорелигиозный фольклор, отображающий мифологическую интерпретацию религии, профессиональный фольклор, связанный с профессиональной мифологией и т. д.).

Профессиональная мифология является важной частью профессиональной культуры наряду с профессиональной этикой. Бытовая мифология существует по весьма старым мифомагическим принципам, например, смешения каузальной и пространственно-временной смежности (отсюда происходит масса суеверных практик-примет, «счастливых», «несчастливых» и проч.).

Страхи, включая массовые, также обусловлены не рациональным анализом их возможных причин, а мифологическим осмыслением происходящего и актуализацией мифологем (напр., мифологемы катастрофы). Мифологическому сознанию следует приписать и обязательный поиск обывателем лично ответственного за что-либо происходящее, равно как и преувеличение роли участия в событиях, имеющих характер системной динамики, какой-либо личности. Здесь проявляется и чисто мифологическая установка одушевлять и персонифицировать окружающее.

Историческое развитие

Современная мифология

В технической цивилизации существует своя мифология. Основой технической мифологии является ритуальная рациональность: расчетливость и планирование, устранение неоднозначностей, попытка сведения всего к исчислимой форме. При соприкосновении с новой областью непознанного наука порождает свои «гносеологические» мифы (открытие марсианских «каналов», вопрос о распространенности жизни во Вселенной), которые использует научная фантастика. В современных мегаполисах развивается городская мифология.

Миф

Текущая версия страницы пока не проверялась опытными участниками и может значительно отличаться от версии, проверенной 2 марта 2013; проверки требуют 3 правки.

Тезей, убивающий Минотавра, и Афина. Краснофигурный килик, мастер Эйсон, 425-410 гг. до н. э. Национальный археологический музей, Мадрид

Сбор аргонавтов, аттический краснофигурный кратер вазописца Ниобы, 460-450 до н. э.

Миф (др.-греч. μθος) в литературе — сказание, передающее представления людей о мире, месте человека в нём, о происхождении всего сущего, о богах и героях.

Специфика мифов выступает наиболее чётко в первобытной культуре, где мифы представляют собой эквивалент науки, цельную систему, в терминах которой воспринимается и описывается весь мир. В мифах события рассматриваются во временной последовательности, однако в мифах конкретное время события не имеет никакого значения, важна только отправная точка для начала повествования. Мифы очень долго служили в качестве важнейшего источника исторических сведений, составляя большую часть некоторых исторических трудов античности (например, Геродота и Тита Ливия).

Позднее, когда из мифологии вычленяются такие формы общественного сознания, как искусство,литература, наука, религия, политическая идеология и тому подобное, они удерживают ряд мифологических моделей, своеобразно переосмысляемых при включении в новые структуры; миф переживает свою вторую жизнь. Особый интерес представляет их трансформация в литературном творчестве.

Поскольку мифология осваивает действительность в формах образного повествования, она близка по своему смыслу художественной литературе; исторически она предвосхитила многие возможности литературы и оказала на её раннее развитие всестороннее влияние. Естественно, что литература не расстаётся с мифологическими основами и позднее, что относится не только к произведениям с мифологическими основами сюжета, но и к реалистическому и натуралистическому бытописательствуXIX и XX веков (достаточно назвать «Приключения Оливера Твиста» Чарльза Диккенса, «Нана» Эмиля Золя, «Волшебную гору» Томаса Манна).

Античная литература

Различные типы отношения поэта к мифам удобно прослеживать на материале античной литературы. Всем известно, что греческая мифология составляла не только арсенал греческого искусства, но и его «почву». Это можно отнести прежде всего к гомеровскому эпосу («Илиада», «Одиссея»), который отмечает собой грань между безличным общинно-родовым мифотворчеством и собственной литературой (ему подобны «Веды », «Махабхарата», «Рамаяна», «Пураны» в Индии, «Авеста» в Иране, «Эдда» в германо-скандинавском мире и другие).

Подход Гомера к действительности («эпическая объективность», т. е. почти полное отсутствие индивидуальной рефлексии и психологизма), его эстетика, ещё слабо выделенная из общежизненных запросов, — всё это насквозь проникнуто мифологическим стилем миропонимания. Известно, что действия и психическое состояния героев Гомера мотивируются вмешательством многочисленных богов: в рамках эпической картины мира боги более реальны, чем слишком субъективная сфера человеческой психики. Ввиду этого возникает соблазн утверждать, что «мифология и Гомер суть одно и то же…» (Фридрих Шеллинг , «Философия искусства»). Но уже в гомеровском эпосе каждый шаг в сторону сознательного эстетического творчества ведёт к переосмыслению мифов; мифологический материал подвергается отбору по критериям красоты, а подчас пародируется.

Позднее греческие поэты ранней античности отказываются от иронии по отношению к мифам, но зато подвергают их решительной переработке — приводят в систему по законам рассудка (Гесиод), облагораживают по законам морали (Пиндар). Влияние мифов сохраняется в период расцвета греческой трагедии, причём его не следует измерять обязательностью мифологических сюжетов; когдаЭсхил создаёт трагедию «Персы» на сюжет из актуальной истории, он превращает саму историю в миф. Трагедия проходит через вскрытие смысловых глубин (Эсхил) и эстетическую гармонизацию мифов (Софокл), но в конце приходит к моральной и рассудочной критике его основ (Еврипид). Для поэтов эллинизма омертвевшая мифология становится объектом литературной игры и учёного коллекционирования (Каллимах из Кирены).

Новые типы отношения к мифам даёт римская поэзия. Вергилий связывает мифы с философским осмыслением истории, создавая новую структуру мифологического образа, который обогащается символическим смыслом и лирической проникновенностью, отчасти за счёт пластической конкретности. Овидий, напротив, отделяет мифологию от религиозного содержания; у него совершается до конца сознательная игра с «заданными» мотивами, превращёнными в унифицированную систему; по отношению к отдельному мотиву допустима любая степень иронии или фривольности, но система мифологии как целое наделяется «возвышенным» характером.

Средние века и Возрождение

Средневековая поэзия продолжала вергилиевское отношение к мифам, Возрождение — овидиевское.

Начиная с позднего Возрождения неантичные образы христианской религии и рыцарского романа переводятся в образную систему античной мифологии, понимаемой как универсальный язык («Освобождённый Иерусалим» Т. Тассо, идиллии Ф.Шпе, воспевающие Христапод именем Дафниса). Аллегоризм и культ условности достигают своего апогея к XVIII веку.

Однако к концу XVIII века выявляется противоположная тенденция; становление углублённого отношения к мифам происходит прежде всего в Германии, особенно в поэзии Гёте, Гёльдерлина и в теории Шеллинга, заострённой против классицистического аллегоризма (мифический образ не «означает» нечто, но «есть» это нечто или он есть содержательная форма, находящаяся в органическом единстве со своим содержанием). Для романтиков существует уже не единый тип мифологии (Античность), а различные по внутренним законам мифологии миры; они осваивают богатство германской, кельтской, славянской мифологии и мифов Востока.

В XVII веке, английский философ Френсис Бекон в сочинении «О мудрости древних» утверждал - «мифы в поэтической форме хранят древнейшую философию, моральные сентенции или научные истины, смысл которых скрыт под покровом символов и аллегорий» .

Новое время и Современность

В 40-70-x годах XIX века грандиозная попытка заставить мир мифов и мир цивилизации объяснять друг друга была предпринята в музыкальной драматургии Рихарда Вагнера; его подход создал большую традицию.

XX век выработал типы небывало рефлективного интеллектуалистического отношения к мифам; тетралогия Томаса Манна «Иосиф и его братья» явилась результатом серьёзного изучения научной теории мифологии. Пародийная мифологизация бессмысленной житейской прозы последовательно проводится в творчестве Франца Кафки и Джеймса Джойса, а также в «Кентавре» Джона Апдайка. Для современных писателей характерно не нарочитое и выспреннее преклонение перед мифами (как у поздних романтиков и символистов), а свободное, непатетическое отношение к ним, в котором интуитивное вникание дополняется иронией, пародией и анализом, а схемы мифов отыскиваются подчас в простых и обыденных предметах.

Мифологическое мировоззрение

Основная статья: Мифология

В мифологическом мировоззрении мир понимается по аналогии с родовой общиной, которая сплачивает, организует совместное поведение сородичей посредством коллективных представлений, как образца поведения.

Миф по А. Ф. Лосеву

В своей монографии «Диалектика мифа» А. Ф. Лосев даёт следующее определение:

Миф есть для мифологического сознания наивысшая по своей конкретности, максимально интенсивная и в величайшей степени напряженная реальность. Это — совершенно необходимая категория мысли и жизни. Миф есть логическая, то есть прежде всего диалектическая, необходимая категория сознания и бытия вообще. Миф — не идеальное понятие, и также не идея и не понятие. Это есть сама жизнь. Таким образом, миф, по Лосеву, особая форма выражения сознания и чувств древнего человека. С другой стороны, миф, какпраклетка, содержит ростки развившихся в будущем форм. В любом мифе можно выделить семантическое (смысловое) ядро, которое будет впоследствии востребовано.

Следует также принимать во внимание, что хотя термином «миф» иногда назывались Лосевым разные религиозные системы, но этот труд — «Диалектика мифа» был лишь альтернативой (иногда неудачной, в связи с преследованиями со стороны советских властей) «диалектическому материализму».

Миф по Ролану Барту

Ролан Барт рассматривает миф как семиологическую систему, обращаясь при этом к известной модели знака Соссюра, выделявшего в ней три основных элемента: означающее, означаемое и сам знак, выступающий как результат ассоциации первых двух элементов. Согласно Барту, в мифе мы обнаруживаем ту же трёхэлементную систему, однако, специфика его в том, что миф представляет собой вторичную семиологическую систему, надстроенную над первой языковой системой или языком-объектом.

Эту вторичную семиологическую систему или собственно миф Барт называет «метаязыком» потому, что это вторичный язык, на котором говорят о первом. При исследовании семиологической структуры мифа Барт вводит свою нетрадиционную терминологию. Означающее, подчёркивает он, может рассматриваться с двух точек зрения: как результирущий элемент первой языковой системы и как исходный элемент мифологической системы. В качестве конечного элемента первой системы Барт называет означающее смыслом, в плане мифа — формой. Означаемое мифологической системы получает название концепта, а её третий элемент представляет значение. Это вызвано, по мнению Барта, тем, что выражение знак двусмысленно, так как означающее мифа уже образовано из знаков языка.

Согласно Барту, третий элемент семиологической системы — значение или собственно миф — создаётся за счёт деформации отношения между концептом и смыслом. Здесь Барт проводит аналогию со сложной семиологической системой психоанализа. Подобно тому как уФрейда латентный смысл поведения деформирует его явный смысл, также и в мифе концепт искажает или точнее «отчуждает» смысл. Эта деформация, согласно Барту, возможна потому, что сама форма мифа образована языковым смыслом, подчинённым концепту. Значение мифа представляет постоянное чередование смысла означающего и его формы, языка-объекта и метаязыка. Именно эта двойственность, по Барту, определяет особенность значения в мифе. Хотя миф это сообщение, определяемое в большей степени своей интенцией, тем не менее буквальный смысл заслоняет эту интенцию.

Раскрывая коннотативные механизмы мифотворчества, Барт подчёркивает, что миф выполняет различные функции: он одновременно обозначает и оповещает, внушает и предписывает, носит побудительный характер. Обращаясь к своему «читателю», он навязывает ему свою собственную интенцию. Касаясь проблемы «чтения» и расшифровки мифа, Барт пытается ответить на вопрос как происходит его восприятие. Согласно Барту, миф не скрывает свои коннотативные значения, он «натурализует» их. Натурализация концепта является основной функцией мифа.

Миф стремится выглядеть как нечто естественное, «само собой разумеющееся». Он воспринимается как безобидное сообщение не потому, что его интенции тщательно скрыты, иначе они утратили бы свою эффективность, а потому, что они «натурализованы». В результате мифологизации означающее и означаемое представляются «читателю» мифа связанными естественным образом. Любая семиологическая система есть система значимостей, но потребитель мифов принимает значение за систему фактов.

Миф по Ф. Х. Кессиди

Ф. Х. Кессиди писал — «миф — это чувственный образ и представление, своеобразное мироощущение, а не миропонимание», не подвластное разуму сознание, скорее даже доразумное сознание. Грезы, волны фантазии — вот что такое миф" .

Космогонические мифы

Космогонические мифы — мифы о творении, мифы о происхождении космоса из хаоса, основной начальный сюжет большинства мифологий. Начинаются с описания хаоса (пустоты), отсутствия порядка во вселенной, взаимодействия изначальных стихий. Основные мотивы космогонических мифов — структурирование космического пространства и времени, разделение богами слитых в брачных объятиях земли и неба, установление космической оси — мирового древа, светил (разделение дня и ночи, света и тьмы), создание растений и животных; творение завершается, как правило, созданием человека (антропогонические мифы) и социальных норм культурными героями.

Творение происходит по воле (слову) демиурга или путем порождения божеств и стихий мироздания богиней-матерью, первой божественной парой (небом и землей), богом-андрогином и т. п. В дуалистических космогониях демиург творит все благое, его противник — все дурное. Традиционные космогонические мифы — творение из тела первосущества (ср. Имир) или первочеловека. Завершение творения связано часто с уходом творца от дел созданной им вселенной и человечества и с переходом от времени мифологического (времен первотворения) к историческому. Описание гибели мира в эсхатологических мифах дается, как правило, в порядке, обратном описанию космогонии.

Академик Н. И. Кареев отмечал сильное влияние космогонического мифа на первоначальное решение «вопроса всех вопросов» о происхождении всего сущего: «пока развитие философии и науки не начинает давать народам новые основы для решения этого вопроса ».

Солярные мифы — мифологизация Солнца и его воздействия на земную жизнь; обычно тесно связаны с лунарными мифами. В научной литературе, особенно в трудах В. Манхардта и других представителей мифологической школы XIX века, солярными называются также мифы, в которых у героя или героини обнаруживаются солярные черты, то есть черты, сходные с признаками солнца как мифологического героя. В расширительном смысле cолярные мифы относят к астральным мифам.

Лунарные мифы — мифы о Луне (обычно состоящей в неких отношениях с Солнцем), встречающиеся практически у всех народов.

Часто Луна ассоциируется с пассивным началом, поскольку свет луны - это отраженный солнечный свет. Связь этих светил четко прослеживается во многих мифологических системах, прежде всего дуалистических. Солнце возрождается каждое утро, а луна подвержена изменениям - смене фаз. Исчезновение луны на небосводе, а затем ее чудесное воскрешение - убедительное подтверждение мысли о воскрешении после смерти. В связи с этим в мифологии укоренилось представление о том, что луна - это место, где мертвые души ждут перерождения.

Наиболее распространённый сюжет, встречающийся у индоевропейских, сибирских, индейских народов - мотив "небесной свадьбы": Солнце и Месяц вступают в брак, но затем Месяц покидает Солнце, и в наказание рассекается пополам. У народов Сибири этот сюжет усложняется: Месяц спускается на землю (вариант - в подземный мир), и его ловит колдунья, хозяйка подземного мира (Хоседэм у кетов, Ылэнтой-котой у селькупов). Солнце, жена Месяца, приходит ему на помощь и пытается вырвать его из рук колдуньи, но та держит его крепко, и Месяц разрывается на две части. Так объясняется явление смены лунных фаз. Сюжеты, в которых Луна выступает как женское божество, обычно относятся к гораздо более поздним временам, чем мифы о Месяце - воплощении мужского начала.

Также широко распространён миф о том, что кто-то (обычно - волки либо демоны, сверхъестественные существа) пожирает Луну по частям, пока она не исчезает; затем Луна возрождается заново. У многих народов встречаются сказки и легенды на тему "откуда на Луне пятна?". Согласно сказке народа бай-нингов, однажды Месяц спустился на землю, и там его поймала женщина; он вырвался и вернулся на небо, но следы от ее грязных ладоней так и остались на нем. Нередко рассказываются истории о человеке, живущем на Луне.

В дуалистических системах Луна нередко противопоставляется Солнцу: так, в китайской мифологии Луной управляет сила Инь, воплощающая в себе женское, прохладное, тёмное, в то время как энергия Солнца - Ян: олицетворение мужского, тёплого, светлого. Подобные представления встречаются в сибирских шаманских традициях, где Луна связывается с мраком, ночью, темнотой. Обычно Луна выступает как воплощение отрицательного начала, однако в некоторых системах дела обстоят иначе: так, в дагомейской мифологии Маву (Луна) покровительствует ночи, знанию, радости, Лиза (Солнце) - дню, силе, работе.

Во многих традициях (в частности, греческой) Луна покровительствует магии, колдовству, гаданиям.

Астральные мифы — группы мифов, связанных с небесными телами — как звездами, созвездиями и планетами (собственно астральные мифы), так и с солнцем и луной (солярные и лунарные мифы). Астральные мифы присутствуют в культурах различных народов мира и зачастую связаны састральными культами, однако в корпусы астральных мифов входят и мифы, не имеющие религиозного характера.

Для типологически ранних астральных мифов, ассоциированных с неземледельческими культурами, типично большее внимание к «неподвижным» звездам, связываемым с мифами о небесной охоте.

Наиболее развитые комплексы астральных мифов сложились в мифологиях сельскохозяйственных цивилизаций Древнего Египта, Вавилона и культур Мексики, в которых астрономические наблюдения тесно были связаны календарем и, соответственно, с сельскохозяйственными циклами. Для астральных мифов этих культур характерно повышенное внимание к «подвижным» небесным телам — Солнцу, Луне и «блуждающим звездам» — планетам.

Так, в вавилонской мифологии основные божества были ассоциированы с семью видимыми невооруженным глазом «подвижными» светилами и их число соответствовало число дней в вавилонской неделе, которая распространилась в Римской империи со времен Августа.

Эти названия дней недели по именам божеств-светил унаследованы в языках европейский народов, находившихся под влиянием римской культуры.

Концепция о божественности небесных светил и, соответственно, божественном их влиянии на земные дела, стала основой вавилонских гадательных практик, основанных на расположении светил-божеств, которым приписывались те или иные свойства и, соответственно, влияния на земную жизнь.

Аналогичные воззрения были распространены и в эллинистическом Египте. Так, Плутарх отмечает:

«Халдеи же утверждают, что из планет, которые они называют богами-покровителями, две приносят добро, две — зло и три являются средними, обладая обоими качествами».

«есть люди, которые прямо утверждают, что Осирис — это солнце и что эллины называют его Сириус … Они же доказывают, что Исида — не что иное как луна. Поэтому-де изображения её с рогами являются подобиями лунного серпа, а черные покровы символизируют затмения … Поэтому луну призывают в любовных делах, а Эвдокс говорит, что Исида повелевает любовью».

Астральные мифы в этих воззрениях смыкались с календарными мифами, когда взаимное расположение небесных светил связывалось с событиями на земле:

«В священных гимнах Осириса жрецы призывают его как укрытого в объятиях солнца, а на тринадцатый день месяца Эпифи, когда луна и солнце оказываются на одной прямой, они празднуют день рождения очей Гора, потому что не только луну, но и солнце считают оком и светом Гора».

Эти воззрения были заимствованы греческой и индийской культурами в форме астрологии.

Антропогонические мифы

Антропогонические мифы — мифы о происхождении (сотворении) человека (первочеловека), мифических первопредков народа, первой человеческой пары и т. п., составная часть космогонических мифов.

Наиболее архаичны тотемические мифы о превращении и людей животных-тотемов или о «доделывании» людей культурными героями из зародышей с нерасчлененными частями тела. Распространены мифы о сотворении людей (или антропоморфных существ) демиургами из дерева (ср. скандинавских Аска и Эмблу, буквально — «ясень» и «ива» и т. п.) или из глины. В мифологической модели мира человечество связано с землей, «срединным» миром. По другим мифам богиня-мать (мать-земля) порождает богов и первопредков людей.

Особый антропогонический акт — оживление людей или наделение их душой, особенно в дуалистических мифах: противник демиурга не в состоянии создать человека нормального облика и оживить его, демиург придает творению антропоморфный облик и вдыхает в человека душу; противник демиурга стремится испортить сотворенного человека, вселяет в него болезни и т. п. Как правило, сотворение человека завершает космогонический цикл; первочеловек становится и первым смертным, что знаменует конец золотого века. В другом распространенном варианте антропогонических мифов весь мир создается из тела первого антропоморфного существа (скандинавский Имир).

ЭСХАТОЛОГИЧЕСКИЕ МИФЫ (от греч. зсхатос — «последний»), мифы о конце света.

Для архаических мифологий характерно представление о мировой катастрофе, отделяющей мифологические времена первотворения от настоящего — о потопе, пожаре, исчезновении (уничтожении) первых поколений — великанов и т. п. Первобытные Э. м. далеки от этических установок: так, у кетов серия потопов представляется как «споласкивание земли», живые существа спасаются на островах; у саами Эсхатологические мифы связаны с мифом о небесной охоте — с гибелью Мяндаша погибнет мир.

Развитым Эсхатологическим мифам соответствовали космогонические мифы о противостоянии сил хаоса и космоса, календарные мифы об умирании божеств природы, представления о смерти и загробном мире и особенно об утраченном золотом веке, несовершенстве мира и людей.

Характерны мифы о космических циклах (ср. кальпа), в мифологии ацтеков — эры четырех солнц: первым воплощением солнца был Геекатхгпока, эра закончилась уничтожением поколения великанов ягуарами; эпоха второго солнца — Нецалъкоатля — завершилась ураганами, люди превратились в обезьян, эра солнца — Тлалока закончилась вселенским пожаром, эра Чалъчиуписуэ — потопом; отсрочить конец пятой эрь; Тонатиу могут регулярные жертвоприношения, призванные поддержать силы богеч.

Представления об упадке добродетели с каждым новым космическим циклом золотого века к железному у Гисиода. ст критаюги к калиюге (см. Юга) в индуистское мифологии] наиболее последовательно разрабатывались в иранской мифологии: трж космические эры воспринимались как эпотте вселенской борьбы добра и зла, Ахурама, и Англо-Майнъю. В последней битве бог». (ахуры) победят духов зла (ср. скандинавские представления о «судьбе богов» — Рагнарёк мир обновится во вселенском пожаре, праведников спасет саошъянт. Ожидание мессии — спасителя человечества в день Страшного суда — становится главным мотив;» Э. м. иудаизма, христианства, многочисленных мессианских (ср. Мани) и пророчески движений.

АНТРОПОГОНИЧЕСКИЕ МИФЫ - мифы о происхождении (сотворении) человека (первочеловека), мифических первопредков народа, первой человеческой пары и т. п.

Наиболее архаичны тотемические мифы о превращении в людей животных-тотемов или о «доделывании» людей культурными героями из зародышей с нерасчлененными частями тела (у австралийцев и др.). Распространены мифы о сотворении людей (или антропоморфных существ) демиургами из дерева (ср. менквов, сотворенных из лиственницы у обских угров, скандинавских Аска и Эмблю, буквально — «ясень» и «ива» и т. п.) или из глины: Иоскеха, демиург у гуронов, лепит людей из глины по своему отражению в воде, аккадский Мардук создает человека из глины, смешанной с кровью первобытного чудовища Кингу, египетский Хнум лепит людей на гончарном круге.

В мифологической модели мира человечество связано с землей, «срединным» миром — в варианте шумерского А. м. Энки выпускает людей из земли, проделав в ней отверстие мотыгой; у народов Тропической Африки первопредок Калунга сам выходит из земли, а затем творит первые человеческие пары. По др. мифам богиня-мать (мать-земля) порождает богов и первопредков людей (ср. брак бога догонов Аммы с землей, Кунапипи — мать-прародительницу у австралийцев, шумеро-аккадскую Нин-хурсаг, обско-угорскую Йалтащ-эпву и т. п.).

Особый антропогонический акт — оживление людей или наделение их душой, особенно в дуалистических мифах: противник демиурга не в состоянии создать человека нормального облика и оживить его, демиург придает творению антропоморфный облик и вдыхает в человека душу; противник демиурга стремится испортить сотворенного человека, вселяет в него болезни и т. п. (ср. обско-угорского Кулъ-отыра, Сатанаила в христианских апокрифах и т. п.).

Как правило, сотворение человека завершает космогонический цикл; первочеловек становится и первым смертным (ведийский Яма), что знаменует конец золотого века. У майя (киче) и др. народов существовали мифы о неудачном творении: Куку мац и др. боги не смогли сделать людей из глины, к-рая расползалась; люди, сделанные из дерева, оказались непослушными, и боги уничтожили их во время потопа; наконец, люди были сделаны из кукурузы, но оказались слишком разумными, и бог Хуракан напустил на их глаза туман (ср. шумерский миф в ст. Нинмах).

В др. распространенном варианте А. м. весь мир создается из тела первого антропоморфного существа (ведийский Пуруша, кит. Панъгу, скандинавский Имир, Адам в апокрифическом стихе о «Голубиной книге»)

КОСМОГОНИЧЕСКИЕ МИФЫ - мифы о творении, мифы о происхождении космоса из хаоса, основной начальный сюжет большинства мифологий.

Начинаются с описания хаоса (пустоты), отсутствия порядка во вселенной (в древне-египетской гелиопольской версии Космогонического мифа «не существовало еще небо и не существовала земля» и т. д.), взаимодействия изначальных стихий — огня и воды в бездне Гинунгагап в скандинавской мифологии, или разделения земли и воды (земли и неба, слитых в мировом яйце) в древнеиндийской традиции (ср. Брахма).

Основные мотивы К. м.— структурирование космического пространства и времени, разделение богами слитых в брачных объятиях земли и неба (ср. Урана и Гею, полинезийских Папа и Ранги, ср. три шага Вишну, формирующих три космические зоны), установление космической оси — мирового древа, светил (разделение дня и ночи, света и тьмы), создание растений и животных; творение завершается, как правило, созданием человека (антропогонические мифы) и социальных норм культурными героями.

Творение происходит по воле (слову) демиурга (Брахма, Вишну, бог в иудаистической и христианской традициях) или путем порождения божеств и стихий мироздания богиней-матерью, первой божественной парой (небом и землей), богом-андрогином и т. п.: ср. шумерскую Нажму, породившую небо (Ан) и землю; те породили верховного бога Энлиля и т. д. (ср. Поколения). В дуалистических космогониях демиург творит все благое, его противник — все дурное (ср. Ахурамазда и Атро-Майнъю и др.). Традиционные Космогонические мифы — творение из тела перво-существа (ср. Тиамат, Сипмо) или первочеловека (Пуруша, Имир, Панъгу).

Завершение творения связано часто с уходом творца от дел созданной им вселенной и человечества (т. н. праздный бог — ср. Ана, передавшего свою власть Энлилю, обско-угорского Корс-Торума и т. п.) и с переходом от времени мифологического - (времен первотворения) к историческому.

Описание гибели мира в эсхатологических мифах дается, как правило, в порядке, обратном описанию космогонии.

ЭТИОЛОГИЧЕСКИЕ МИФЫ - (от греч эйтиа — «причина»), мифы о происхождении реалий космоса и повседневной жизни.

В узком смысле — мифы, объясняющие происхождение отличительных признаков или иных объектов (в австралийском мифе медведь остался бесхвостым, т. к. кенгуру отрезал ему хвост, и т. п.), феноменов (мифы о смерти, добывании огня, происхождении пятен на луне и т. п.).

С Э. м. связан мотив метаморфоз (ср. мифы о происхождении птицы Минлей у ненцев, солнца и лунж. в к-рых превратились культурные герои и т. п.).

В широком смысле к Эсхатологическим мифам могут быть отнесены космогонические мифы, антропогонические мифы и др.; собственно Этиологические мифы в этих мифологических системах призваны подтвердить достоверность описываемого так, в космогонических мифах обских угров красные пятна у гагары объясняются тем, что кровь выступила на клюве ныряющей за землей птицы и т. п.

Древнегреческая мифология

Текущая версия страницы пока не проверялась опытными участниками и может значительно отличаться от версии, проверенной 12 февраля 2013; проверки требуют 4 правки.

Традиционные религии

Ключевые понятия Бог · Богиня-мать · Божество · Гадания · Жертвоприношение · Загробный мир · Золотой век · Инициация · Мировая ось · Мировое древо · Миф · Монотеизм · Политеизм · Сакральное · Священные камни · Синкретизм · Тайные общества

Древнейшие формы религиозности Анимизм · Зоолатрия · Культ предков · Культ коня · Магия · Полидоксия · Тотемизм · Фетишизм · Шаманизм

Исторические ареалы Азия (Бон · Буддизм · Ведизм · Гиндукушская религия · Даосизм · Джайнизм · Индуизм · Мусок · Синтоизм · Тенгрианство) Африка (Древний Египет · Центральная и Южная Африка) Ближний Восток и Средиземноморье (Зороастризм · Ислам · Иудаизм · Христианство) Доколумбова Америка Дохристианская Европа (Германцы · Древняя Армения·Древняя Греция · Кельты · Славяне)

Служители культа Коэны · Брахман · Волхв · Друид · Жрец · Имам · Лама · Маг · Мобед · Монах · Оракул · Священник · Шаман

Сверхъестественные сущности Албаста · Ангел · Асура · Демон · Джинн · Дух · Дьявол · Дэв · Оборотень · Призрак · Чёрт · Эльф

Религия и мифология Древней Греции оказали огромное влияние на развитие культуры и искусства всего мира и положили начало бесчисленному множеству религиозных представлений о человеке, героях и богах.

Древнейшее состояние греческой мифологии известно из табличек эгейской культуры, записанных линейным письмом Б. Для этого периода характерна немногочисленность богов, многие из них именуются иносказательно, у ряда имён имеются женские аналоги (например, di-wi-o-jo — Diwijos, Зевс и женский аналог di-wi-o-ja). Уже в крито-микенский период известны Зевс, Афина, Дионис и ряд других, хотя их иерархия могла отличаться от позднейшей.

Мифология «тёмных веков» (между упадком крито-микенской цивилизации и возникновением античной греческой цивилизации) известна только по позднейшим источникам.

Различные сюжеты древнегреческих мифов постоянно фигурируют в произведениях древнегреческих писателей; накануне эпохи эллинизма возникает традиция создавать на их основе собственные аллегорические мифы. В греческой драматургии обыгрываются и развиваются многие мифологические сюжеты.

Крупнейшими источниками являются:

- «Илиада» и «Одиссея» Гомера;

- «Теогония» Гесиода;

- «Библиотека» Псевдо-Аполлодора;

- «Мифы» Гигина;

- «Метаморфозы» Овидия;

- «Деяния Диониса» Нонна.

Некоторые древнегреческие авторы пытались объяснить мифы с рационалистических позиций. Эвгемер писал о богах как о людях, чьи поступки были обожествлены. Палефат в сочинении «О невероятном», анализируя события, описанные в мифах, предполагал их результатами недопонимания или досочинения деталей.

Статуя Посейдона в порту Копенгагена.

Древнейшие боги греческого пантеона тесно связаны с общеиндоевропейской системой религиозных верований, имеются параллели и в именах — так, индийский Варунасоответствует греческому Урану, и т. д.

Дальнейшее развитие мифологии шло по нескольким направлениям:

Присоединение к греческому пантеону некоторых божеств соседних или завоёванных народов

Обожествление некоторых героев; героические мифы начинают тесно сливаться с мифологией

Известный румыно-американский исследователь истории религии Мирча Элиаде дает следующую периодизацию древнегреческой религии:

30 — 15 вв. до н. э. — крито-минойская религия.

15 — 11 вв. до н. э. — архаическая древнегреческая религия.

11 — 6 вв. до н. э. — олимпийская религия.

6 — 4 вв. до н. э. — философско-орфическая религия (Орфей, Пифагор , Платон).

3 — 1 вв. до н. э. — религия эллинистической эпохи.

Зевс, согласно легенде, родился на Крите от Реи и титана Крона (в рим. Кронос или Хронос, что означает время), а Минос, по которому названа крито-минойская цивилизация, считался его сыном. Однако, та мифология, которую мы знаем, и которую потом переняли римляне, органически связана с греческой народностью. О возникновении этой народности можно говорить с приходом первой волны ахейских племен в начале II тыс. до н. э. В 1850 году до н. э. уже были построены Афины, названные по имени богини Афины. Если принять эти соображения, то религия древних греков возникла где-то в районе 2000 года до н. э.

Религиозные представления древних греков

Основная статья: Древнегреческая религия

Религиозные представления и религиозный быт древних греков находились в тесной связи со всей их исторической жизнью. Уже в древнейших памятниках греческого творчества ясно сказывается антропоморфический характер греческого политеизма, объясняющийся национальными особенностями всего культурного развития в этой сфере; конкретные представления, вообще говоря, преобладают над абстрактными, как и в количественном отношении человекоподобные боги и богини, герои и героини преобладают над божествами абстрактного значения (которые, в свою очередь, получают антропоморфические черты). В том или другом культе, у различных писателей или художников с тем или иным божеством соединяются разные общие или мифологические (и мифографические) представления.

Мы знаем разные сочетания, иерархии генеалогии божественных существ — «Олимп», различные системы «двенадцатибожия» (например, в Афинах — Зевс, Гера, Посейдон, Аид, Деметра, Аполлон, Артемида, Гефест, Афина, Арес, Афродита, Гермес). Подобные соединения объясняются не из творческого только момента, но и из условий исторической жизни эллинов; в греческом политеизме можно проследить и позднейшие наслоения (восточные элементы; обоготворение — даже при жизни). В общерелигиозном сознании эллинов не существовало, по-видимому, какой-либо определённой общепризнанной догматики.

Разнообразие религиозных представлений находило себе выражение и в разнообразии культов, внешняя обстановка которых теперь всё более уясняется благодаря археологическим раскопкам и находкам. Мы узнаём, какие где почитались боги или герои, и где какой почитался преимущественно (например, Зевс — в Додоне и Олимпии, Аполлон — в Дельфах и на Делосе, Афина — в Афинах, Гера на Самосе, Асклепий — в Эпидавре); знаем чтимые всеми (или многими) эллинами святыни вроде дельфийского или додонского оракула или святыни делосской; знаем крупные и мелкие амфиктионии (культовые сообщества).

Можно различить культы государственные и частные. Всепоглощающее значение государства сказалось и в религиозной сфере. Античный мир, вообще говоря, не знал ни внутренней церкви как царства не от мира сего, ни церкви как государства в государстве: «церковь» и «государство» были в нём понятиями, поглощающими или обусловливающими друг друга, и, например, жрец был тот же государственный магистрат.

Это правило не везде, однако, могло быть проведено с безусловной последовательностью; практика вызывала частные отклонения, создавала те или иные комбинации. Если известное божество считалось главным божеством известного государства, то государство признавало иногда (как в Афинах) вместе с тем и некоторые другие культы; наряду с этими общегосударственными культами существовали и отдельные культы государственных делений (например, афинских демов), и культы частноправового значения (например, домашние или семейные), а также культы частных обществ или лиц.

Поскольку преобладал государственный принцип (восторжествовавший не везде одновременно и равномерно), всякий гражданин был обязан кроме своих частноправовых божеств почитать богов своей «гражданской общины» (изменения принесла эллинистическая эпоха, вообще способствовавшая процессу нивелирования). Это почитание выражалось чисто внешним образом — посильным участием в известных обрядах и празднествах, совершаемых от имени государства (или государственного деления), — участием, к которому приглашалось в иных случаях и негражданское население общины; и гражданам, и не гражданам предоставлялось, как кто мог, хотел и умел, искать удовлетворения своим религиозным потребностям.

Надо думать, что и вообще почитание богов было внешним; внутреннее религиозное сознание было наивным, и в народной массе суеверие не уменьшалось, а росло (особенно в более позднее время, когда оно нашло себе пищу, шедшую с Востока); зато в образованном обществе рано началось просветительное движение, сначала робкое, потом все более энергичное, одним концом своим (отрицательным) задевшее и массу; религиозность мало слабела в общем (а иногда даже — хотя и болезненно — возвышалась), но религия, то есть старые представления и культы, постепенно — особенно по мере распространения христианства — теряла и свой смысл, и своё содержание. Приблизительно такова, в общем, внутренняя и внешняя история греческой религии за время, доступное более глубокому изучению.

В туманной области первоначальной, исконной греческой религии научная работа наметила лишь некоторые общие моменты, хотя они и ставятся обыкновенно с излишней резкостью и крайностью. Уже древняя философия завещала троякое аллегорическое объяснение мифов: психологическое (или этическое), историко-политическое (не совсем верно называемое евгемерическим) и физикальное; возникновение же религии она объясняла из индивидуального момента. Сюда примкнула и узкотеологическая точка зрения, и в сущности на этом же основании была построена «Символика» Крейцера («Symbolik und Mythologie der alt. Völker, bes. der Griechen», нем. Kreuzer , 1836), как и многие другие системы и теории, игнорировавшие момент эволюции.

Постепенно, однако, приходили к сознанию, что древнегреческая религия имела своё сложное историческое происхождение, что смысл мифов следует искать не позади их, а в них самих. Первоначально древнегреческую религию рассматривали только в ней самой, опасаясь заходить по ту сторону Гомера и вообще за пределы чисто эллинской культуры (этого принципа доселе держится «кенигсбергская» школа): отсюда локалистическое толкование мифов — с физикальной (например, Форкхаммера, Peter Wilhelm Forchhammer ) или только с исторической точки зрения (например, Карла Мюллера, нем. К. О. Müller ).

Одни обратили главное внимание на идеальное содержание греческой мифологии, сводя его к явлениям местной природы, другие — на реальное, усматривая в сложности древнегреческого политеизма следы местных (племенных и т. п.) особенностей. Со временем пришлось так или иначе признать и исконное значение восточных элементов в греческой религии.

Сравнительное языкознание вызвало «сравнительную индоевропейскую мифологию». Это доселе преобладающее в науке направление было плодотворно уже в том отношении, что ясно показало необходимость сравнительного изучения древнегреческой религии и сопоставило обширный материал для этого изучения; но — не говоря уже о крайней прямолинейности методических приёмов и крайней поспешности суждений — оно занималось не столько исследованием греческой религии при помощи сравнительного метода, сколько изысканием её основных моментов, восходящих к поре общеарийского единства (причём лингвистическое понятие индоевропейских народов слишком уж резко отождествлялось сэтническим). Что касается до основного содержания мифов («болезни языка», по К. Мюллеру), то оно слишком исключительно сводилось к явлениям природы — преимущественно к солнцу, или луне, или к грозам.

Более молодая школа сравнительной мифологии считает небесные божества результатом дальнейшего, искусственного развития первоначальной «народной» мифологии, знавшей лишь демонов (фольклоризм, анимизм).

В греческой мифологии нельзя не признать и более поздние наслоения, особенно во всей внешней форме мифов (как они дошли до нас), хотя их не всегда можно определить исторически, как не всегда можно выделить чисто религиозную часть мифов. Под этой оболочкой кроются и общеарийские элементы, но их часто столько же трудно выделить от специально греческих, как и вообще определить начало чисто греческой культуры. Не менее трудно сколько-нибудь точно выяснить основное содержание разных эллинских мифов, несомненно крайне сложное. Природа с её свойствами и явлениями играла тут большую роль, но, может быть, преимущественно служебную; наряду с этими естественноисторическими моментами следует признавать и моменты историко-этические (так как боги вообще жили не иначе и не лучше, чем люди).

Не без влияния осталось местное и культурное расчленение эллинского мира; несомненно также присутствие восточных элементов в греческой религии. Слишком сложной и слишком трудной задачей было бы объяснить исторически, хоть в самых общих чертах, как постепенно уживались между собой все эти моменты; но кое-каких знаний и в этой области можно достигнуть, исходя особенно из переживаний, сохранившихся и во внутреннем содержании, и во внешней обстановке культов, и считаясь притом по возможности со всей древнейшей исторической жизнью эллинов (путь в этом направлении указал особенно Куртинс в своих «Studien z. Gesch. d. griech. Olymps», в «Sitzb. d. Berl. Akad.», нем. E. Curtins , 1890). Знаменательно, например, отношение в греческой религии великих богов к божествам мелким, народным, и надземного мира богов к подземному; характеристично почитание усопших, выразившееся и в культе героев; любопытно мистическое содержание греческой религии.

Списки богов, мифологических существ и героев

Списки богов и генеалогия отличаются у разных античных авторов. Представленные ниже списки компилятивны.

Первое поколение богов

Сначала существовал Хаос. Боги, появившиеся из Хаоса — Гея (Земля), Никта/Нюкта (Ночь), Тартар (Бездна), Эреб (Мрак), Эрос (Любовь); боги, появившиеся от Геи — Уран (Небо) и Понт (внутреннее Море).

Второе поколение богов

Дети Геи (отцы — Уран, Понт и Тартар) — Кето (владычица морских чудовищ), Нерей (спокойное море), Тавмант (морские чудеса), Форкий(страж моря), Эврибия (морская сила), титаны и титаниды. Дети Никты и Эреба — Гемера (День), Гипнос (Сон), Керы (Несчастья), Мойры(Судьба), Мом (Злословие и Глупость), Немезида (Возмездие), Танатос (Смерть), Эрида (Раздор), Эринии (Мщение), Эфир (Воздух); Ата(Обман).

Титаны

Титаны: Гиперион, Иапет, Кей, Криос, Кронос, Океан, Тавмант

Титаниды: Мнемозина, Рея, Тейя, Тефида,