Лютая смерть грешников: евангельские Ироды, Фрейд, Дидат. Скачайте сотни оформленных аудиокниг бесплатно и легально

В больнице умирал старик. Диагноз его болезни был подобен приговору трибунала к смертной казни. Его имя было известно всему миру, но никакая человеческая сила не могла спасти его. Единственная помощь, которую могли оказать ему его коллеги — это вспрыснуть ту дозу морфия в вену, от которой он уже не смог бы проснуться. Но, в то время, врачи, даже атеисты, подсознательно понимали, что жизнь и смерть принадлежат ведению Бога, а не решению людей, поэтому им оставалось только беспомощно смотреть на затянувшуюся агонию.

У больного был обнаружен рак челюсти и языка. Этот старик, еще недавно напоминавший по виду почтенного раввина, всю жизнь занимался доказательством того, что человек это только пансексуальное существо, что религия, культура и искусство это только надстройки над гениталиями человека, что любовь родителей и детей друг другу — это загнанное в подсознание желание кровосмесительства. В его академических лекциях и научных трудах заключался сгусток кощунства и презрения к человеку. Он словно собрал всю накипь зла и греха, которую создало человечество со времен своего существования, и назвал это словом «наука». Мир был готов, чтобы принять это учение. Люди, далекие от вопросов психиатрии, жадно читали его книги, потому что находили в них апологию демонизма и собственного греха. Он не был причиной нравственной катастрофы человечества, но стал ферментом зла, брошенным в декадентствующую культуру ХХ столетия.

Немецкий философ Шпинглер написал книгу «Закат Европы». Если бы можно было написать картину под таким же названием, то одним из главных лиц должен был стать умирающий от рака языка старик. Он как бы стал «духовным отцом» науки XX века о человеке. Он стал восприемником от диавольской купели сексуального зверя. Наверно вы догадались о имени больного, — это Зигмунд Фрейд.

Если культура двух предыдущих столетий была «фаустовской» культурой, когда человек отказывался от вечности ради убегающих мгновений, которых он не в силах остановить, то культуру XX столетия можно назвать «фрейдовской» культурой — это попрание всего святого, которое еще сохранилось в человеке. Человек потерян; доминант жизни – это проникнутое двумя мощными инстинктами — секса и убийства – сознание, в которое погружен человек, как в первобытный хаос.

Фрейд уже не может говорить; он объясняется движением пальцев, язык изъеден болезнью, как червями. Говорят, что самый большой ужас — это увидеть себя в гробу. Фрейд видит себя, как уже разлагающегося мертвеца. Метастазы рака уже охватывают как щупальца паука, его тело, появляются гангренозные язвы на лице, щеки чернеют, изо рта капает сукровица; живой труп распространяет вокруг себя страшное зловоние. Около Фрейда нет родных, никто не может приблизиться к нему из-за смрада как будто исходящего из гроба. Лицо Фрейда облепляют мошки, которых привлекает сладковатый запах гноя — от них невозможно отбиваться. Тогда его лицо покрывают как колпаком марлей. Кажется, что из-за смрада сам сатана медлит приблизиться к нему, чтобы взять с собой его душу.

Агония продолжается. У Фрейда была любимая собака, с которой он не расставался никогда. Даже она, не выдержав зловония, убежала из палаты; это было последним ударом для Фрейда: он остался один, сам с собой, вернее с тем, что осталось от него. Он всегда боялся смерти, но теперь безгласно звал ее мольбой своих глаз. Говорят, что повышенная доза морфия поставила точку в истории его болезни.

Фрейд — это один из зловещих символов нашего времени. Его смерть также символична: она как бы олицетворяет собой гниение той культуры, которая построена на сексе и на крови, на культе извращенного наслаждения и насилия. Этот смрад гниющего трупа, имя которому «Разврат». Но он уже стал отравлять, как гангренозные язвы, все пять континентов.

Богохульный язык Фрейда сгнил во рту своего хозяина, превратился в гной, который капал из губ и просачивался в горло. Фрейд, бросивший вызов небесам, умер как бессильный червь, оставленный всеми. Но сама смерть Фрейда — это символический образ, мы бы сказали пророчество о том, какой конец может ожидать человечество.

«…если праведник едва спасется, то нечестивый и грешный где явится?» .
Пробуем определить. Для этого заглянем в глубины ада, где истязуются уличенные «ефиопами» на мытарствах души.
Вот как описывает свое прибытие в ад самоубийца - жена масона 33; посвящения:
«Невыносимый жар и смрад угарный, тошнотворный, разъедающий глаза и горло. Подземелье жуткое, с низкими сводами, чернота, освещаемая какими-то сполохами открытого пламени. Меня куда-то тянут, тащат все ниже, глубже, и я спотыкаюсь заплетающимися ногами о безконечные рельсы. Стоны, лязг железа, шипение и треск огня… Такой тьмы и жары не бывает… Такой ужасной вони и тоски - тоже… Какие-то руины, развалины и рельсы, рельсы! А по ним открытые платформы катятся и на каждой - горы! Горы! Тел, тел, тел… Или трупов? Низенькие, корявые, лохматые, нет, косматые какие-то существа визжат и пихаются, и волокут меня мимо этих платформ… Все глубже, все безнадежней… Вдруг, на одной платформе - целая толпа тесно прижатых друг к другу людей стоит! Боже! На шеях - обрывки узловатых, масонским узлом завязанных веревок… Самоубийцы??? Я чувствую невыносимо тяжелый взгляд на себе - поднимаю глаза… О-о-о!!! Пылает настоящим пламенем, оказывается, горит твоя “Сияющая Дельта”! Это вход в очередной горн? Пещеру? Гроб? Вот, вот он сам - на троне… Я успеваю - не увидеть, нет, смотреть нельзя, я знаю, - скорей успеваю понять, что этот, с рогами, в блестящем чем-то - Великий Геометр…
И снова горы тел, каких-то полуживых и почему-то голых… Полуистлевшие одежды! Я ищу тебя! Мне надо тебя найти и вывести отсюда… Я хочу вырваться от тех, что хватают меня и тянут, тянут… Я отбиваюсь, а они хватают снова! Да еще эти, которые со всех сторон толкают платформы, тянут вагонетки так, что просто некуда бежать, все перекрыто… Как же многолюдно и страшно…
На самой предельной точке ужаса, на самом пике страдания, когда невыносимая, не физическая, а еще большая боль уже почти разрывает или взрывает меня, кто-то невидимый, неузнаваемый, неосязаемый, какой-то непостижимо легкий вдруг подхватывает и выносит меня вверх, вверх, вверх…» (с. 281–282).
А ведь масоны - это и есть самые настоящие самоубийцы. И именно с петлей на шее их принимают в эту организацию.
Но вот представителю этого «клуба самоубийц», мало того, жене одного из представителей начальствующих над самоубийцами, все же было позволено выбраться живой из ада. А потому она теперь и принесла информацию о той сущности, которой служат масоны. Ей довелось самой увидеть рога на голове ими столь опрометчиво пестуемого «Архитектора».
Существует мнение, а в особенности у накрепко увязанных своими пороками людей, не желающих даже пытаться как-либо расстаться с ними, что человек привыкает практически ко всему. А потому-де уж им-то, к любым лишениям столь привыкшим, безпокоиться, мол, не о чем - хуже не станет.
Но из множества собранных свидетельств на эту тему становится вполне очевидным, что так же как и райские кущи много отличны от земного нашего пребывания, так и мучения в аду сильно отличаются от земных. Вот, например, один из многочисленных на эту тему рассказов очевидцев. Его поведавший человек, умерший от передозировки спиртного, был вымолен своей матерью уже практически с того света. Его, уже похолодевшего мертвого, домой привезли лошади. Но мать попыталась его вымолить… И через несколько часов ее сын, благодаря истовой непрекращаемой молитве матери, ожил.
И такого он там натерпелся, будучи в муках, что впоследствии, как ожил, до самой своей смерти, в течение более чем полувека, он спиртного вообще уже ни капли в рот не брал:
«Проснулся я и вижу, что кругом огонь, чую, что связан, ни руками, ни ногами не двину, да стоят кругом меня… (он никогда не называл имени бесовского и при этом всегда крестился) и жгут они меня огнем, да не таким, как на земле, этот можно стерпеть, а лютейшим. Да так же больно, да так же горячо (чуть не с плачем говорил он), как сейчас это было, а ведь уже больше пятидесяти лет прошло, как был я в муках, а как бы в эту ночь они были! А огонь-то лютый, а жгут меня и палят, а сами-то… и сказать нельзя!..
Спаситель мой, Матерь Божия! Взмолился я тут, а мучению и конца нет. Думалось, что уже целый век прошел, а всего-то мучился я один час. Видно, Господь наказал меня для вразумления, да помиловал…
Как же будет нам, грешным, если так мучиться целый век! Господи Милосердый, наказал Ты меня раз на земле, накажи еще здесь много раз лютыми муками, да избавь вечных мук» (с. 49–50).
Имеется и такое свидетельство, когда человек пожелал променять год мучений на земле (он был расслаблен) на всего три часа в аду. Причем, пребывать там был должен даже без всяких мучений. Однако ж проведенный там час показался ему вечностью. А потому лишь при появлении Ангела он взмолился:
«“Лучше на земле я буду страдать годы и века, даже до последнего дня, до самого пришествия Христова на суд, только выведи меня отсюда…” (“Письма святогорца”, п. 15, 1883, с. 183)» (с. 48).
И если там обыкновенное пребывание является столь невыносимым, то каково предстоит, оказавшись неоправданным на мытарствах, быть ввергнутым, что следует из рассказа послушницы Феклы :
1. В печь огненную:
«Сюда попадают все христиане, которые только по имени были христианами, а дела творили неподобные: не почитали праздники, бранились скверными словами, пировали рано утром» (с. 37).
А ведь это те, кто не прошел мытарства: № 1, № 4 и № 5!
2. В кипящую смолу или в пропасть (что уже еще и там творится - пока (!) для нас осталось неизвестным):
«Пришли мы к очень темному месту, тут я увидела две высокие лестницы, демонов на них было очень много; по одну сторону этих лестниц была пропасть, по другую - большой чан, наполненный кипящей смолой; в этот чан бросали человека…
За зло и за гордость, это безкорыстный грех; а в пропасть - за клевету и осуждение» (с. 37).
Это мытарства: № 3, № 11 и № 12.
Далее:
«…я испугалась, когда увидела страшилищ, которые стали меня стращать: своими длинными руками они хотели меня схватить и бросить на весы, которые стояли посреди храмины и на которых взвешивали добрые и худые дела; я очень испугалась, вся затряслась. Вдруг я увидела, что явился Ангел-хранитель и принес мой платочек, который я когда-то дала нищему, бросил его на весы, и платочек перетянул все мои худые дела» (с. 38).
Но не только нестерпимую боль и нестерпимую вонь, но и нестерпимые ужасы предстоит испытать не желающим понять всей серьезности вышеизложенного. Вот какие кошмары ожидают за блуд:
3. «Мы опять подошли к храмине, около которой был смрад и визг. В этой храмине я увидела женщину, которая сидела посреди, платье на ней было все в кровавых пятнах, на голове, точно венец, обвилась медяница и было много разных червей; вокруг шеи тоже обвилась змея и пастью своей впивалась ей в губы, а хвостом хлопала по ушам; другая большая змея обвилась вокруг ног и пастью доставала до груди и впивалась в нее; женщина манила меня рукой и просила помочь ей. Около нее был прикован как будто баран, но с лицом человека. Мне стало здесь страшно, я стала умолять путеводителя, чтобы он не оставлял меня, и мы с ним вышли из храмины. Я спросила его, за что эта женщина страдает здесь? Он ответил: “Это блудница, она на земле вся отдалась своим страстям, а здесь получает возмездие за дела свои”» (с. 38).
Здесь истязаются не прошедшие мытарства № 16 и № 17.
В советские же времена, в более чем красноречивое подтверждение вышеописанного кошмара, произошел следующий случай.
Муж с женой вели вполне праведный образ жизни, но не были, что и вполне обычно было для того сорта общества, венчаны в Церкви. И вот жена умирает. В суете похорон муж где-то теряет свой партбилет. В те времена за его утерю грозит суровая кара. И вот жена является ему во сне и сообщает, что этот партбилет лежит в гробу у нее в ногах. Причем, повторяется этот сон трижды. Но единственно, о чем она просит сугубо, это чтобы открыли только нижнюю часть ее тела, а не открывали крышку полностью.
Что делать? После долгих колебаний и после того, как вся эта история становится достоянием гласности, могилу вскрывают. Причем, при стечении порядочной толпы зевак, заинтересовавшихся этим странным сном, в присутствии корреспондентов газет и партийных функционеров. Крышку гроба, понятно, из любопытства - а почему ее покойница так настойчиво просила полностью не открывать - вскрывают полностью - на всеобщее обозрение.
И что же?
В ногах, как и было обещано во сне, и действительно - лежит партбилет. Но что же там, куда умершая супруга смотреть строго-настрого запретила?
О, ужас: в горло покойнице вцепилась огромная какая-то просто не земных размеров ужасная змея!!!
И именно такая, о которой и поведала нам послушница Фекла в своем повествовании. Вот что значит собою этот «гражданский брак» узаконенный новой властью! Вот к каким кошмарам он просто обязан закономерно привести, если мы не одумаемся и не вспомним, как заключали между собой брак наши мудрые предки, то нас все вышеописанные ужасы ну никак не минуют.
Кстати, вот как мне, как-то еще в начале девяностых, поведала на эту тему одна знакомая, в то время еще лишь первый раз пришедшая в храм на покаяние.
Приходит она в храм, подходит к батюшке каяться. Грешна, говорит, батюшка в том-то, том-то и том-то.
А он ей: «Что ж, понятно: дело-то оно житейское. Но пока исправимое. Потому и заверь меня теперь, что больше так делать не будешь».
«Как не буду!?» - выпучила на такое глаза она. Так что ж она тогда вообще делать будет, подумалось в тот миг знакомой, в монастырь, что ль, идти?
Вот по какой причине столь ценилось на Руси целомудрие. И невеста, понятно, должна была выйти замуж по всем правилам существовавших у нас искони святоотеческих законов. И лишь большевицкий атеизм внес уверение, что все якобы дозволено. Но это, как выясняется, гнусная ложь.
Добавить сюда следует и «как будто баран, но с лицом человека». Эта участь ожидает мужскую часть человечества, не оформившую свой брак, как положено, в православном храме.
4. Далее. За содомский грех:
«Идя дальше, мы опять подошли к храмине очень большой и высокой; внизу этой храмины была большая пропасть с сильным пламенем. Посреди храмины был столб, обвитый змеями, на этом столбе были укреплены точно нары. Все они шатались, народу на этих нарах было очень много, все были очень страшные, а страшилища всех этих людей бросали в пропасть, сдирая с них платье, демоны же крюками из этой пропасти тащили их в нижнюю пропасть бездонную, где они и тонули. Я очень боялась, что и меня туда бросят. Здесь был такой смрад, что я задыхалась от него; змеи на меня разинули рты и хотели проглотить…» (с. 38).
Это мытарство № 18, где караются противоестественные грехи (содомизм, малакия [рукоблудие] и т.д.).
5. А вот чем попахивают эти самые завтраки, еще реформами «гера Питера», а затем и революционными властями с таким упорством навязываемые нам:
«Потом привел меня юноша к стеклянным воротам; через них я увидела огромную комнату, посреди были накрыты столы… а на тарелках… разная скверность. За этими столами сидел народ, а другие плясали в пламени, и все эти люди очень кричали… а страшилища обливали их кипятком. Юноша на мой вопрос ответил: “Они не почитали праздников, рано, во время обедни, пили, ели и пьянствовали”. Недалеко от этого народа целая партия плясала в пламени: они перестанут плясать, а их заставляют снова плясать. “Это за то, - сказал юноша, - что они во время церковной службы плясали и занимались разными играми”.
Около этой храмины я увидела женщину, которая ходила и щелкала зубами; во рту у нее была сулема, она старалась то выплюнуть ее, то проглотить - и не могла. Юноша сказал, что это за сладкую пищу» (с. 39).
И этот столь вредный продукт якобы питания, а на самом деле лишь порчи организма, притащил к нам в страну все тот же Петр. Именно он собственноручно испек первый крендель у нас в стране.
И здесь вновь повторяются грехи мытарств: № 1, № 4 и № 5. Только уже в более легкой форме, а потому - вместо печи огненной - заменены обливанием кипятком, питанием всякой мерзостью и невыплевываемым и непроглатываемым сгустком соплей. И хоть кара, в сравнении с вышеизложенными, велика может быть и не слишком (сопли жевать - это все ж не на горящих углях вытанцевывать!), но не так уж и мала, если все же учесть, что конца этим мученьям вовсе не предвидится. Ведь к проведенному в преисподней часу еще пару часов там, даже без невыплевываемых соплей во рту, вышеупомянутый расслабленный остаться не пожелал, а готов был уж лучше на земле мучиться десятилетиями - лишь бы не оставаться там!..
Вот просьба одной из многих грешниц:
«- Отслужи обедню-то, Аксиньюшка! - Затем опять сказала:
- Спасибо еще маслом меня соборовали, мне отрада есть, а ежели бы не соборовали, то по моим-то делам мне место-то было в геенне.
- Разве еще мука есть?
- Еще две ниже нас муки: одна - геенна, а другая - тартар» (с. 234–235).
О евангельском богаче:
«Некоторый человек был богат, одевался в порфиру и виссон и каждый день пиршествовал блистательно. Был также некоторый нищий, именем Лазарь, который лежал у ворот его в струпьях и желал напитаться крошками, падающими со стола богача, и псы, приходя, лизали струпья его. Умер нищий и отнесен был Ангелами на лоно Авраамово. Умер и богач, и похоронили его. И в аде, будучи в муках, он поднял глаза свои, увидел вдали Авраама и Лазаря на лоне его и, возопив, сказал: отче Аврааме! умилосердись надо мною и пошли Лазаря, чтобы омочил конец перста своего в воде и прохладил язык мой, ибо я мучаюсь в пламени сем. Но Авраам сказал: чадо! вспомни, что ты получил уже доброе твое в жизни твоей, а Лазарь - злое; ныне же он здесь утешается, а ты страдаешь; и сверх всего того между нами и вами утверждена великая пропасть, так что хотящие перейти оттуда к вам не могут, также и оттуда к нам не переходят. Тогда сказал он: так прошу тебя, отче, пошли его в дом отца моего, ибо у меня пять братьев; пусть он засвидетельствует им, чтобы они не пришли в это место мучения. Авраам сказал ему: у них есть Моисей и пророки; пусть слушают их. Он же сказал: нет, отче Аврааме, но если кто из мертвых придет к ним, покаются. Тогда Авраам сказал ему: если Моисея и пророков не слушают, то если бы кто и из мертвых воскрес, не поверят» [Лк 16, 19–31].
Архиепископ Аверкий вот как поясняет эту евангельскую притчу. Атеист, сначала пораженный необычностью явления:
«…потом все же начнет себе объяснять это явление как-нибудь иначе и снова останется таким же… иудеев нисколько не убеждали безчисленные знамения и чудеса… они не уверовали даже, видя воскрешение Лазаря, помышляя даже убить его. Все дело в том, что сердце, испорченное грехом, упорно не желает верить в будущие муки, ожидающие грешников, и убедить его никакими чудесами в этом нельзя» (с. 355–356).
И такие правила загробной жизни существовали еще до Воскресения Того, Чьи СЛОВА записал во свидетельство нам евангелист Лука. А правила воздаяния ничуть с тех пор не изменились:
«Не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков: не нарушить пришел Я, но исполнить» [Мф 5, 17].
Еще за тысячу лет до этого все уже давно было известно. Царь Давид сообщал:
«СМЕРТЬ ГРЕШНИКОВ ЛЮТА…» [Пс 33, 22].

А вот рассказ о посещении загробного мира заболевшей дифтеритом десятилетней девочки - отроковицы Анны:
«“В 1892 году на третий день Святой Пасхи я заболела дифтеритом и была отправлена в городскую больницу. На другой день, когда я, тяжело больная, лежала в постели и стала забываться, как бы засыпая, вдруг в это время я увидела своего отца, который умер более шести месяцев тому назад. Он подошел ко мне, взял за руку, велел встать и повел меня. Очень скоро очутились мы на кладбище. Отец повел меня к своей могиле, где он был похоронен.
- Вот это твоя могила, - сказал мне отец, указывая место около своей могилы.
- Я не хочу, папа, умирать, - сказала я.
- Почему?
- Я еще молодая, хочу жить.
- Ну, живи…
- Как же, папа, ты со мной говоришь, - спросила я, - ведь ты давно умер?
- Умерло мое тело; оно спит, а душа живая.
- У всех ли так бывает?
- У всех. Хорошо ты делаешь, Анюта, что помнишь и исполняешь мое приказание и зажигаешь лампаду пред святыми иконами. А вот о могиле моей никто из вас не позаботился; хотя бы ячменю на ней посеяли.
- Я скажу маме и мы посеем.
После сего отец взял меня за руку и мы пошли… Я вошла вместе с отцом в отворенные ворота. Тут, при входе, встретили нас очень много детей; в числе их я увидела знакомых и своих братьев и сестер, умерших в разное время: Алексея, шести лет; Евгению, семи лет; Феодосию, пяти лет; Марию, четырех лет; Петра, трех лет… Все они со мною поцеловались. Одеты они были не одинаково, а как кого в чем похоронили; но на всех были крестики, снаружи, а на головах венчики, какие на умерших надевают в церквах; за поясками у всех были платочки с изображениями ангельских ликов и с надписями; но что написано - я не знаю и не читала. Дети хотели было вести меня, но папа взял меня за руку и сам повел. Мы пришли к церкви, очень большой, белой, с сияющим куполом. В притворе было много икон…
- Что вы здесь делаете?
- Богу молимся, в церковь ходим, поем, и звоним на колокольне.
- За кого вы молитесь? - спросила я.
- За тех, кто за нас молится.
- Чем вы здесь питаетесь?
- Молитвами, когда нас поминают.
- Какими молитвами?
- Какие бывают на проскомидии…
Тут все дети стали просить меня, чтобы я осталась у них:
- Ты будешь нянчить своих маленьких сестер.
Но я не желала оставаться.
Отец сказал мне:
- Пойдем.
Я стала прощаться с детьми, брала их за руки, а они меня целовали.
Когда мы пошли, я стала расспрашивать папу:
- Спите ли вы здесь?
- На что нам сон? - сказал он. - Спит наше тело, а душа не спит.
- Разве ночей здесь не бывает?
- У нас как теперь светло, так и всегда. Свет незаходимый.
…Чем дальше шли, свет постепенно все уменьшался, и мы подошли к каким-то подвалам; кругом было сыро, холодно, смрад. Тут я увидала много людей; некоторые из них сидели за какими-то перегородками и все плакали. У многих женщин, склонивших головы, вся одежда была мокрая от слез. Я узнала некоторых знакомых и свою крестную мать, умершую два года тому назад. Она сидела и, увидав меня, бросилась, было, ко мне, но кто-то невидимо удержал ее и не допустил ко мне. Она опять села и заплакала.
Я спросила:
- О чем вы плачете?
- О том, что обо мне никто не молится.
- Хорошо ли вам здесь?
- Нет, - отвечала она.
Я хотела еще ее спросить, но папа повел меня дальше; шли мы как будто под гору, все вниз. Свету там почти не было; народу было очень много, одни сидели, другие стояли. Вдруг я увидала впереди огонь, выходивший откуда-то снизу, и сильно испугалась.
Отец сказал мне:
- Ничего не бойся.
Я спросила его:
- Что это за люди?
- Грешники, - отвечал он.
Я опять стала смотреть в ту сторону, где был огонь, и увидала что-то похожее на бревна; на них висели цепи, а людей не видно было, только одни головы. Слышны были крики, стоны, оханье…”
По словам родственников отроковицы Анны, С.В. и Е.П.Т-х, рассказ этот, в первый раз услышанный ими от своей племянницы, произвел на всех потрясающее впечатление; да и сама Анна, под свежим влиянием своего видения, была в сильном волнении и со слезами передавала свой рассказ, в действительности которого никто не сомневался по следующему обстоятельству. Когда отроковица Анна находилась в больнице, умерли две двоюродные ее сестры: Евгения и Мария, заболевшие тоже дифтеритом и находившиеся в доме своих родителей. О смерти их Анне не говорили, и она о том не могла узнать ни от кого другого, кроме посещавших ее родных. Между тем, в рассказе своем она упоминает о Евгении и Марии, находившихся в числе встретивших ее детей, и, кроме того, она подробно описала, в чем они были одеты при погребении, т.е. как она видела их в загробном мире (2 января, 1894, П. Русков)» (с. 257–262).
И здесь удивляет вовсе не подробности рассказа - таких повествований очень много и все они в главном всегда совпадают. Удивляет столь упорное желание уже достигшей было рая девочки рваться обратно в мир, где двумя десятилетиями спустя настанет самый настоящий ад - предантихристовы времена, обрушившиеся на Россию. Не миновать ей было ни 1905, ни 1917 г., ни долгой войны, ни страшной революции, ни страшного голода, ни насильственного расцерковления, ни положенных за сопротивление ему советских концлагерей. Удалось ли ей, пройдя через все эти круги ада, в тот момент воцарившегося на земле, вновь очутиться там, где она ранее так легкомысленно не пожелала оставаться?
А вот свидетельство двенадцатилетнего отрока Николая, посетившего тот мир и принесшего о том свидетельство своим родителям. Это произошло в г. Твери в 1860 году. Свидетельство записано отцом дьяконом Николаем Орловым. Но уже этот двенадцатилетний мальчик оказался куда как более сообразителен. Он не стал искушать судьбу и предпочел все же остаться там, куда нам добраться имеется возможность пока лишь только еще в розовых своих слишком оптимистических мечтаньях.
Уже было умерший мальчик, тело которого начало остывать, вновь возвратился к жизни и поведал своим родителям следующее:
«“Я воротился сюда, чтобы с вами проститься. Я видел Машу и Арсиньку, и Сашу (сестру семилетнюю, умершую десять лет назад), и отца моего крестного (умершего двенадцать лет назад) и говорил со всеми ними. Вы думаете, что они умерли? Нет! Они все живы! И как прекрасно место, где они живут!
Какой у них там свет блестящий, яркие прекрасные цветы и деревья, а звезды какие большие! Что наш дом? Втрое больше дома каждая звезда там, и какое от них радостное сияние! Вот я и увидел там сестриц и братца, и крестного, и когда подошел к ним, крестный сказал мне:
- Здравствуй, Николя. Зачем ты здесь?
- Побывать к вам пришел, увидеться с вами, - отвечал я.
- Хорошо, - промолвил крестный, - побудь здесь и погуляй с сестрами и братом, а не то - совсем оставайся у нас.
- Останься с нами! - сказали мне сестры и брат. - Видишь, как тут хорошо!
- И вправду я останусь с вами, - прибавил я, - у вас так прекрасно!
В это время сестра Маша взяла меня за руку и сказала: “Ах, как хорошо, и Николя с нами остается!” - и радостно повела меня по цветистому лугу мимо высоких, зеленых прекрасных деревьев, каких я нигде не видел. С нами вместе шли и Арсинька, и Саша.
Прогуливаясь с ними, вдруг я вспомнил о вас, батюшка и маменька, и сказал:
- Ах! Я ведь не простился с отцом и матерью. Погодите, я пойду к ним и попрошу у них благословения жить здесь с вами и как раз ворочусь к вам опять.
- Ступай, простись! - сказали они. - Только скорее опять приходи к нам; мы ждем тебя.
Вот я и пришел к вам, мои любезные родители, проститься с вами и попросить вашего родительского благословения жить мне вместе с сестрицами и с братцем. Отпустите меня, матушка и батюшка, благословите!”…
Во время погребения тела, 26 сентября, добавляет рассказчик, лицо отрока светилось какою-то радостною улыбкой (“Странник”, 1864, с. 18–24)» (с. 228–230).
Вот как прост переход в лучший мир православных детей православных родителей. Однако же взрослым этот переход уже куда как более усложнен:
«Муж мой Леон Н. Ив. скончался 30 на 31 декабря 1908 года. 1 и 2 он лежал в гробу. В это время я была не здорова, осталась в постели, комната моя была отдалена, и мне не было хорошо слышно моление во время панихид. Поэтому я просила служащих отворять дверь и говорить, когда начинается моление, чтобы я могла в постели молиться. 1 января, вечером, забыли ко мне прийти. Вдруг я слышу внятно голос моего мужа: “Дорогая Оничка, привстань, молись за меня, уже началось моление”… Если мой добрый муж, который был хорошей жизни, скончался, как святой, исполнив все церковные обряды, соборовался, несколько дней кряду приобщался, и ему требовалась молитва; что же станет с людьми, себя погубившими насильственною смертью? - страшно подумать… (“Колокол”, № 1568)» (с. 226).
А вообще подобного рода литературой были заполнены два десятка томов «Жития святых», отпечатанных в дореволюционной прессе. Но и они оказались безсильны перед просто патологическим нежеланием человека очухаться от постоянно навеваемого на него «прогрессивными» литературными источниками завораживающего его, словно лягушку перед змеей, литературно-нигилистического дурмана желтой прессы.
В результате чего и возникает пресловутая «революционная ситуация». Однако ж не ситуация, когда якобы восстал на своих-де поработителей некий такой «мир голодных и рабов». Все это, что выясняется, приобыкновеннейшая пропагандистская трескотня, не имеющая под собой никакой почвы. Рабочий человек в России тех времен имел такой заработок, который позволял нашей нации иметь прирост своего населения одним из самых высоких в мире. Но бунт, обратно внушенному нам сегодня, поднял, наоборот, и вопреки всякой логике, стоящий у руля управления государством ненасытный короед, в чьем желудке ежемесячно исчезали вагоны с икрой и реки шампанского. То есть бурю-то раздула как раз сама эта пирующая великосветская чернь, русскому человеку иноверная и инородная. Понятно дело, горьковское «дно», а забулдыги, запродавшие свою душу богу стакана, по отношению к русскому человеку являлись все такими же иноверцами, тоже в данном мероприятии не замедлило выказать жажду своего участия - «грабь награбленное». А потому и они, совместно с интеллигенцией, того же плана вероисповедания, составили авангард купленной международным капиталом когорты разрушителей России. Всех их под свои знамена собрал февральский масонский переворот, пышно именуемый сегодня революцией.
Причем, очень зря кто-то думает, что все они являлись безбожниками. Ведь у масонов, в отличие от православных людей, то есть русских, как они числились в паспортах Царской России, имеется свой б-г. Понятно, забулдыги и профаны, то есть товарищи, как именуют масонов низких степеней посвящения, о нем и понятия никакого не имеют. Имя своего б-га и изображение его (именно так, с рогами и пятиконечной звездой во лбу и кадуцеем, торчащим из штанов [две переплетающие жезл змеи], его видят одержимые) масонам показывают только на 7-й ступени посвящения (мастер - это только третья степень). Так что большевизм, который столь настырно сегодня пытаются нам вернуть средства западной пропаганды, захватившие наши интернетные ресурсы и щедро оплачивающие троллей, повсеместно лгущих о якобы кисельных берегах при социализме - эдакой стране грез, ведет страну к возвращению на свой трон Бафамета. То есть к возврату концлагерей, голода, очередей, дефицита на все и на вся и иным «прелестям» когда-то уже отпробованным нами. Но, к сожалению, не всеми понятым. А потому не подозревающий никакого подвоха обыватель вновь рискует наступить на те же грабли, на которые он уже один раз наступил…

Библиографию см.: СЛОВО. Серия 1. Книга 7. Русский Бог

Эта книга - предупреждение для всех нас о том, каков конец ожидает тех, кто скатывается в пропасть разврата и духовной деградации.

Текст книги

Архимандрит Рафаил Карелин «СМЕРТЬ ГРЕШНИКОВ ЛЮТА» В больнице умирал старик. Диагноз его болезни был подобен приговору трибунала к смертной казни. Его имя было известно всему миру, но никакая человеческая сила не могла спасти его. Единственная помощь, которую могли оказать ему его коллеги - это вспрыснуть ту дозу морфия в вену, от которой он уже не смог бы проснуться. Но, в то время, врачи, даже атеисты, подсознательно понимали, что жизнь и смерть принадлежат ведению Бога, а не решению людей, поэтому им оставалось только беспомощно смотреть на затянувшуюся агонию. У больного был обнаружен рак челюсти и языка. Этот старик, еще недавно напоминавший по виду почтенного раввина, всю жизнь занимался доказательством того, что человек это только пансексуальное существо, что религия, культура и искусство это только надстройки над гениталиями человека, что любовь родителей и детей друг другу - это загнанное в подсознание желание кровосмесительства. В его академических лекциях и научных трудах заключался сгусток кощунства и презрения к человеку. Он словно собрал всю накипь зла и греха, которую создало человечество со времен своего существования, и назвал это словом “наука”. Мир был готов, чтобы принять это учение. Люди, далекие от вопросов психиатрии, жадно читали его книги, потому что находили в них апологию демонизма и собственного греха. Он не был причиной нравственной катастрофы человечества, но стал ферментом зла, брошенным в декадентствующую культуру ХХ столетия. Немецкий философ Шпинглер написал книгу “Закат Европы”. Если бы можно было написать картину под таким же названием, то одним из главных лиц должен был стать умирающий от рака языка старик. Он как бы стал “духовным отцом” науки XX века о человеке. Он стал восприемником от диавольской купели сексуального зверя. Наверно вы догадались о имени больного, - это Зигмунд Фрейд. Если культура двух предыдущих столетий была “фаустовской” культурой, когда человек отказывался от вечности ради убегающих мгновений, которых он не в силах остановить, то культуру XX столетия можно назвать “фрейдовской” культурой - это попрание всего святого, которое еще сохранилось в человеке. Человек потерян; доминант жизни – это проникнутое двумя мощными инстинктами - секса и убийства – сознание, в которое погружен человек, как в первобытный хаос. Фрейд уже не может говорить; он объясняется движением пальцев, язык изъеден болезнью, как червями. Говорят, что самый большой ужас - это увидеть себя в гробу. Фрейд видит себя, как уже разлагающегося мертвеца. Метастазы рака уже охватывают как щупальца паука, его тело, появляются гангренозные язвы на лице, щеки чернеют, изо рта капает сукровица; живой труп распространяет вокруг себя страшное зловоние. Около Фрейда нет родных, никто не может приблизиться к нему из-за смрада как будто исходящего из гроба. Лицо Фрейда облепляют мошки, которых привлекает сладковатый запах гноя - от них невозможно отбиваться. Тогда его лицо покрывают как колпаком марлей. Кажется, что из-за смрада сам сатана медлит приблизиться к нему, чтобы взять с собой его душу. Агония продолжается. У Фрейда была любимая собака, с которой он не расставался никогда. Даже она, не выдержав зловония, убежала из палаты; это было последним ударом для Фрейда: он остался один, сам с собой, вернее с тем, что осталось от него. Он всегда боялся смерти, но теперь безгласно звал ее мольбой своих глаз. Говорят, что повышенная доза морфия поставила точку в истории его болезни. Фрейд - это один из зловещих символов нашего времени. Его смерть также символична: она как бы олицетворяет собой гниение той культуры, которая построена на сексе и на крови, на культе извращенного наслаждения и насилия. Этот смрад гниющего трупа, имя которому “Разврат”. Но он уже стал отравлять, как гангренозные язвы, все пять континентов. Богохульный язык Фрейда сгнил во рту своего хозяина, превратился в гной, который капал из губ и просачивался в горло. Фрейд, бросивший вызов небесам, умер как бессильный червь, оставленный всеми. Но сама смерть Фрейда - это символический образ, мы бы сказали пророчество о том, какой конец может ожидать человечество. © Архимандрит Рафаил (Карелин)

Смерть грешников люта.

(Псалт. 33, 22).

Коль скоро неизбежно для каждого человека оставить этот мир и перейти в другой, высший, то для каждого должно быть крайне желательно, чтобы переход в другой мир, называемый смертью, совершился как можно мирнее и безболезненнее. Тихая и непостыдная кончина есть такое благо, для достижения коего можно отказаться от многих удовольствий в жизни уже потому, что это будет благо последнее в жизни, - в те минуты, когда всего нужнее мир и отрада. Но тот, кто работает греху и служит страстям, должен знать заранее, что если он не исправится, то сие благо для него потеряно, что под конец жизни, при разлуке души с телом, его ожидает не покой и услаждение, а скорбь и мука. Смерть грешников люта, говорит Слово Божие.

От чего зависит это? Неудивительно, если и от особенного предрасположения правды Божией, которая, предоставив грешнику полную свободу - ходить в продолжение жизни по стропотным путям нечестия и соблазна, берет в свое непосредственное заведование конец ее, и, по всемогуществу своему, всегда устрояет его так, что за жизнию нечистою и беззаконною следует лютая и мучительная кончина. Ибо ужели к действию Провидения Божия не отнести непосредственного управления и теми событиями нашей жизни, кои не зависят от нашего произвола, каковы суть начало и конец жизни? С другой стороны, кто не согласится с древним мудрецом, что удобно есть пред Богом в день смерти воздати человеку по делам его? (Сирах. 11, 26).

Впрочем, братие мои, жизнь, проводимая во грехе и нечестии, по самому существу своему такова, что за нею, как удары молнии и грома за тучею, не может не следовать кончина лютая и болезненная. Почему? Потому, во-первых, что невоздержание и необузданность нрава и привычек в людях, волнуемых страстями, по самому обыкновенному порядку вещей весьма часто подвергают их опасностям и бедственным приключениям, вследствие коих они или умирают преждевременно наглым и ужасным образом, или, лишенные сил и здоровья, приковываются надолго к одру болезней и сходят во гроб после продолжительных и тяжких страданий. В сем отношении порок и разврат свирепее самой войны, так что никакое орудие неприятельское не может сравниться с их ядовитым жалом.

При недостатке подобных смертоносных приключений порок предуготовляет грешнику под конец жизни горькую чашу страданий тем, что заранее расстраивает его тело и соделывает его седалищем болезней мучительных. Спросите, если угодно, о сем врачей, и они представят вам на сие множество разительных примеров. Вообще предсмертные недуги людей добродетельных и порочных имеют весьма различный характер: в первых они подобны сильным, но попутным ветрам, при коих душа умирающая, расправив ветрила, быстро, но без шума и потрясений, уносится из пристани, а в последних, то есть грешниках, предсмертные болезни являются наподобие осенних бурь, кои все крушат, срывают насильственно корабль с якоря и уносят в волнующуюся пучину, на явную погибель.

И с чего, действительно, как не с опыта взято обыкновение - кончину людей праведных называть успением или преставлением, а о великих грешниках говорить, что они не умирают, а извергают душу свою? Те, кои удостоились когда-либо присутствовать при кончине людей праведных, не могли не заметить, что они действительно не умирают, а как бы засыпают, или отходят с миром куда-то от нас. С грешниками, напротив, при кончине их происходит подобное тому, что бывает с несчастным младенцем, когда он от какого-либо потрясения неестественно извергается из утробы матерней.

И что удивительного, если разлучение души с телом в том и другом случае происходит столь различным образом? В человеке истинно добродетельном, еще в продолжение жизни, можно сказать, уже совершается разлучение души с телом, так что чем более он живет на земле, тем более отрешается от своего тела, возносится духом в горняя, приближается к миру Ангельскому, преставляется на Небо. В таком случае для Ангела смерти нет нужды ни в каком усиленном действовании, иногда довольно одного легкого, так сказать, дуновения, дабы прервать тонкую нить, сопрягавшую бессмертное со смертным. Не то в грешнике: здесь душа бессмертная так опутана узами чувственности, Небесное так перемешано с земным и плотским, что самая смерть не может вдруг разорвать всех уз, отделить без замедления нетленное от того, что должно сделаться добычею могилы и тления. Отсюда страдания и муки в умирающем.

Но сии страдания тела были бы еще не так страшны, если бы в самой душе была хотя бы капля покоя.

Мы видим на мучениках Христовых, как самые ужасные мучения теряли свою лютость и силу оттого, что мучимые проникнуты были духом веры, вознесены благодатию превыше земли и своего тела. В умирающем грешнике, напротив, вместо веры и упования господствует обыкновенно страх и отчаяние. Ибо люди нечестивые большею частью умирают, не приготовившись к смерти, даже вовсе не думав прежде о своем конце: посему бывают подобны человеку, который, идя по льду, вдруг обрушился в бездну. Куда не обращается такой человек, к чему не простирает рук, к кому не вопиет о помощи? Тоже и с грешником: он чувствует наконец, что обрушился в бездну, употребляет все средства, чтобы прогнать болезнь, отдалить свой конец, и когда видит, что все остается без успеха, то поражается ужасом, предается малодушию и отчаянию.

И как не ужасаться и не трепетать! Посмотрит ли умирающий грешник вспять на свою жизнь, - встречает необозримый ряд преступлений, из коих одно отвратительнее другого. Обратит ли взор на окружающее и настоящее, - видит, что все теперь и навсегда оставляет его, что пред ним один гроб и могила. Прострет ли мысль вперед, - там еще мрачнее и ужаснее. Надобно идти в страну неведомую, где живет одна истина и правда, коих в нем нет. Надобно явиться пред Судию, Который облечен всеведением и всемогуществом. Прежде сии мысли, если когда приходили, то не оказывали действия, были тотчас прогоняемы рассеянием, подавляемы забавами, обращались даже в предметы глумления безумного. Теперь не то - на Праге жизни нельзя не видеть всей пустоты и ничтожности благ земных и удовольствий плотских, на праге вечности невозможно не предчувствовать суда и воздаяния, коими угрожают вера и совесть. И у грешника, как у прародителей в раю, открываются пред смертию очи, - но что видят? Ангела смерти над главой своею, видят вечность с ее непреложным мздовоздаянием, видят невозможность ни остановить суда над собою, ни избегнуть его. Такое соединение страданий телесных с душевными редко не повергает умирающего грешника в совершенное отчаяние.

Благость Божия спасительная, не оставляющая человека до самых последних пределов его бытия земного, готова и в сем случае посетить грешника, и большей частью является у одра его со знамением искупления, и с чашею Завета. Но увы, сие утешительное явление редко успокоивает, а большею частью смущает и пугает грешника среди его предсмертных страданий. Почему? Потому что душа, окаменевшая во зле, неспособна бывает воспринимать в себя каплей елея духовного. В самом деле, много ли людей, кои, проведши всю жизнь в грехах, могли бы в последние минуты вдруг обратиться совершенно и раскрыть всю душу и сердце свое для благодати покаяния, подобно покаявшемуся на кресте разбойнику? Ах, многие и на одре смертном остаются подобными другому разбойнику, который и на кресте продолжал свое ожесточение греховное. Посему святые и утешительные таинства Церкви, если и совершаются над умирающими миролюбцами, то большею частью не доставляют им ни отрады, ни успокоения душевного.

Чтобы иметь, сколько возможно, полное понятие о лютой кончине, ожидающей грешника, не забудем, братие мои, и тех ужасных видений, коими окружен бывает иногда одр смертный. Если бы кто захотел приписать их и одному воображению, то и в таком случае сии видения не потеряют своего ужаса и мучительности для умирающего, а явно останутся следствием нечистой жизни и совести, равно как и наказанием за них. Но кто в состоянии отвергнуть и действительность сих адских страшилищ? Что удивительного, если пред кончиною, когда завеса, сокрывающая мир невидимый, приподнимается уже рукою смерти, грешник видит то, что незримо для всех прочих, окружающих одр его? И что предстанет в сии минуты грешнику из мира духовного, кроме духов злобы, коим подражал он своею злобою и лукавством, с коими давно вошел в невидимое, но тем не менее тесное содружество своею нечистотою, и кои теперь уже видимо являются для принятия земного клеврета своего во всегдашнее сообщество свое - во тьму кромешную? Если душа Лазаря, по свидетельству Слова Божия, была несома на лоно Авраама Ангелами, то и душе грешной по исходе из мира сего подобает иметь сопровождение, ею заслуженное.

Не устрашать, яко детей, хотим мы вас, братие, сими напоминаниями, а остановить внимание ваше на предмете, достойном размышления. Страшен час разлуки души с телом! Грозны последние минуты жизни! Посему сама Святая Церковь в каждом молитвословии заставляет нас умолять Владыку живота и смерти о кончине мирной и непостыдной. Но вотще будет сия молитва, если жизнь наша исполнена неправд и беззаконий. Ибо как праведник, по Слову Божию, аще постигает скончатися, в покои будет, так смерть грешников, по свидетельству того же Слова, всегда была и будет люта и мучительна. Аминь.

автор: архимандрит Рафаил (Карелин)
1
В больнице умирал старик. Диагноз его болезни был подобен приговору трибунала к смертной казни. Его имя было известно всему миру, но никакая человеческая сила не могла спасти его. Единственная помощь, которую могли оказать ему его коллеги - это вспрыснуть ту дозу морфия в вену, от которой он уже не смог бы проснуться. Но, в то время, врачи, даже атеисты, подсознательно понимали, что жизнь и смерть принадлежат ведению Бога, а не решению людей, поэтому им оставалось только беспомощно смотреть на затянувшуюся агонию. У больного был обнаружен рак челюсти и языка. Этот старик, еще недавно напоминавший по виду почтенного раввина, всю жизнь занимался доказательством того, что человек это только пансексуальное существо, что религия, культура и искусство это только надстройки над гениталиями человека, что любовь родителей и детей друг другу - это загнанное в подсознание желание кровосмесительства. В его академических лекциях и научных трудах заключался сгусток кощунства и презрения к человеку. Он словно собрал всю накипь зла и греха, которую создало человечество со времен своего существования, и назвал это словом “наука”. Мир был готов, чтобы принять это учение. Люди, далекие от вопросов психиатрии, жадно читали его книги, потому что находили в них апологию демонизма и собственного греха. Он не был причиной нравственной катастрофы человечества, но стал ферментом зла, брошенным в декадентствующую культуру ХХ столетия.
Немецкий философ Шпинглер написал книгу “Закат Европы”. Если бы можно было написать картину под таким же названием, то одним из главных лиц должен был стать умирающий от рака языка старик. Он как бы стал “духовным отцом” науки XX века о человеке. Он стал восприемником от диавольской купели сексуального зверя. Наверно вы догадались об имени больного, - это Зигмунд Фрейд.
Если культура двух предыдущих столетий была “фаустовской” культурой, когда человек отказывался от вечности ради убегающих мгновений, которых он не в силах остановить, то культуру XX столетия можно назвать “фрейдовской” культурой - это попрание всего святого, которое еще сохранилось в человеке. Человек потерян; доминант жизни – это проникнутое двумя мощными инстинктами - секса и убийства – сознание, в которое погружен человек, как в первобытный хаос.
Фрейд уже не может говорить; он объясняется движением пальцев, язык изъеден болезнью, как червями. Говорят, что самый большой ужас - это увидеть себя в гробу. Фрейд видит себя, как уже разлагающегося мертвеца. Метастазы рака уже охватывают как щупальца паука, его тело, появляются гангренозные язвы на лице, щеки чернеют, изо рта капает сукровица; живой труп распространяет вокруг себя страшное зловоние. Около Фрейда нет родных, никто не может приблизиться к нему из-за смрада как будто исходящего из гроба. Лицо Фрейда облепляют мошки, которых привлекает сладковатый запах гноя - от них невозможно отбиваться. Тогда его лицо покрывают как колпаком марлей. Кажется, что из-за смрада сам сатана медлит приблизиться к нему, чтобы взять с собой его душу.
Агония продолжается. У Фрейда была любимая собака, с которой он не расставался никогда. Даже она, не выдержав зловония, убежала из палаты; это было последним ударом для Фрейда: он остался один, сам с собой, вернее с тем, что осталось от него. Он всегда боялся смерти, но теперь безгласно звал ее мольбой своих глаз. Говорят, что повышенная доза морфия поставила точку в истории его болезни.
Фрейд - это один из зловещих символов нашего времени. Его смерть также символична: она как бы олицетворяет собой гниение той культуры, которая построена на сексе и на крови, на культе извращенного наслаждения и насилия. Этот смрад гниющего трупа, имя которому “Разврат”. Но он уже стал отравлять, как гангренозные язвы, все пять континентов.
Богохульный язык Фрейда сгнил во рту своего хозяина, превратился в гной, который капал из губ и просачивался в горло. Фрейд, бросивший вызов небесам, умер как бессильный червь, оставленный всеми. Но сама смерть Фрейда - это символический образ, мы бы сказали пророчество о том, какой конец может ожидать человечество…

2
Ульянов-Ленин уходил из жизни в страшных мучениях и страданиях. В полупомешанном состоянии и лишенный речи, он продолжительно и болезненно переживал агонию, пока не наступил конец. В официальных изданиях кратко сообщалось, что "Ленин умер от кровоизлияния в мозг". Истинный диагноз болезни скрывался.
В настоящее время в результате изучения документов и архивных материалов приоткрыты некоторые подробности болезни и смерти Ленина. Так, стало известно, что один из старейших и опытнейших невропатологов профессор Штрюмпель после осмотра Ленина решительно заявил: "У больного сифилитически воспалены внутренние оболочки артерий". С научной достоверностью известно, что Ленин действительно в молодости болел венерической болезнью.
По заключению доктора В.М. Зернова мозг Ленина представлял из себя характерную ткань, переродившуюся под влиянием сифилитического процесса. Такого же мнения был и академик И.П. Павлов. Он утверждал, что Ленин был болен сифилисом, и что об этом было запрещено говорить под угрозой смерти.
Из записки Сталина членам политбюро узнаем, что Ленин хотел покончить жизнь самоубийством.
Секретарь Сталина Б. Бажанов в своих воспоминаниях дает объективную информацию, которая исходила от врачей. Он писал: "Врачи были правы: улучшение здоровья Ленина было кратковременным. Не вылеченный в свое время сифилис был в последней стадии".
Доктор В. Флеров заключает: "...В медицинской литературе, описано немало случаев, когда первая и вторая стадии сифилиса протекали незаметно и только явления третьей стадии вели к установлению диагноза. Вероятно, так могло бы быть с Лениным: замедленный наследственный или приобретенный сифилис прошел незаметно".
Ленин не представлял свою жизнь без власти, но по состоянию здоровья теперь он мог выполнять лишь роль идола для поклонения. 10 марта 1923 года Ленин после двухчасового припадка он потерял всякую возможность общаться и мыслить, лишился речи, полностью была парализована правая рука, непослушна была и левая, больной плохо стал видеть.
Между тем 26 апреля Пленум ЦК РКП(б) избирает его членом Политбюро. "Вождь мирового пролетариата" не возражает. Далее нечто похожее на комический спектакль. 6 июля постановлением ВЦИК Союза СССР он избирается главой советского правительства.
Страшные фотографии последних месяцев жизни - облик долгой агонии человека. После удара 10 марта Ленина решили лечить интернациональными силами, пригласили лучших специалистов - медиков из разных стран и из России.
В это время в дневнике дежурного врача появляются записи:
11 марта. "...Доктор Кожевников зашел к Владимиру Ильичу... Он делает попытки что-то сказать, но раздаются негромкие, нечленораздельные звуки...."
12 марта. "...Владимир Ильич плохо понимает, что его просят сделать...."
Как значительное улучшение состояния Кожевников констатировал то, что Ленин "начал учиться говорить...." По данным медицинских записей после 10 марта лексикон Ленина был крайне ограничен: "вот", "веди", "иди", "идите", "о-ля-ля". Как правило, использование отдельных слов было случайным, и хотя порой они многократно повторялись, не несли никакой смысловой нагрузки. Крупская использовала разрезную азбуку, элементарные дидактические упражнения, самые простейшие способы обучения речи.
Однако весь словесный материал совершенно не сохранялся в памяти Ленина, и без помощи жены он не мог сам повторить ни единого слова из того, что произносил вслед за Надеждой Константиновной.
Художник Ю. Анненков, сделавший портрет Ленина еще в 1921 году с натуры, писал: "в декабре 1923 года Л.Б. Каменев повез меня в Горки, чтобы я сделал портрет, точнее, набросок больного Ленина. Нас встретила Крупская. Она сказала, что о портрете и думать нельзя. Действительно, полулежавший в шезлонге, укутанный одеялом и смотревший мимо нас с беспомощной, искривленной младенческой улыбкой человек, впавший в детство, мог служить только моделью для иллюстрации его страшной болезни, но не для портрета".
Крупская пыталась восстановить с азов способность не только речи, но и письма. Первые слова, выведенные рукой Ленина, которой водила его жена, были "мама" и папа".
Как покажет последующее вскрытие, мозг Ленина был поврежден болезнью в такой степени, что для многих специалистов было удивительно, как он мог даже элементарно общаться. Наркомздрав Семашко утверждал, что склероз сосудов был столь сильным, что при вскрытии по ним стучали металлическим пинцетом, как по камню.
Художник Ю. Анненков, которому поручили отбор фотографий и зарисовок для книг, посвящавшихся Ленину, в Институте им. В.И. Ленина увидел стеклянную банку. "В ней лежал заспиртованный ленинский мозг... одно полушарие было здоровым и полновесным, с отчетливыми извилинами; другое как бы подвешено на тесемочке - сморщено, скомкано, смято и величиной не более, чем с грецкий орех".
Во второй главе Откровения Иоанна Богослова читаем: " И Ангелу Пергамской церкви напиши: ...ты живёшь там, где престол сатаны". В любом путеводителе по Берлину упоминается, что с 1914 года в одном из Берлинских музеев находился Пергамский алтарь. Его обнаружили немецкие археологи, и был он перемещён в центр нацистской Германии. Но на этом история престола сатаны не кончается. Шведская газета "Свенска Дагблалит" 27 января 1948 года сообщила следующее: "Советская армия взяла Берлин, и алтарь сатаны был перемещён в Москву". Странно, что долгое время Пергамский алтарь не был выставлен ни в одном из советских музеев. Зачем нужно было перемещать его в Москву?
Архитектор Щусев, построивший в 1924 году мавзолей Ленина, взял за основу проекта этого надгробного памятника Пергамский алтарь. Внешне мавзолей возведён по принципу устроения древних вавилонских капищ, из которых самый известный - вавилонская башня, упоминаемая в Библии. В книге пророка Даниила, написанной в VII веке до Рождества Христова, говорится: "Был у вавилонян идол по имени Вил". Не правда ли, многозначительное совпадение с инициалами лежащего на престоле своего склепа В. И. Ленина?
И поныне мумия ВИЛа содержится там, внутри пентаграммы. Церковная археология свидетельствует: "Древние евреи, отвергнув Моисея и веру в истинного Бога, отлили из золота не только тельца, но и звезду Ремфана" - пятиконечную звезду, которая служит неизменным атрибутом сатанинского культа. Сатанисты называют её печатью Люцифера.
Тысячи советских граждан каждый день простаивали в очереди, чтобы посетить это капище сатаны, где лежит мумия Ленина. Руководители государств воздавали почести Ленину. Не проходит и дня, чтобы это место не было украшено цветами, тогда как христианские храмы на той же Красной площади в Москве на долгие десятилетия были превращены в безжизненные музеи.
Пока Кремль осеняют звёзды Люцифера, пока на Красной площади, внутри точной копии Пергамского алтаря сатаны, находится мумия наиболее последовательного марксиста, мы знаем, что влияние темных сил сохраняется.

P.S. "Пусть девяносто процентов русского народа погибнет, лишь бы десять процентов дожили до мировой революции", - сказал однажды Ленин…