Среда (литературный кружок), «Московская литературная среда», Телешовские среды. Московский литературно-художественный кружок

thumb|left|Ул. Съезжинская, 16, адрес В. М. Грибовского К. К. Случевский был в это время достаточно высокопоставленным чиновником: редактор официальной газеты «Правительственный вестник», член Совета министра внутренних дел, гофмейстер двора, и хотя радикальными демократами его салон не посещался, но все же собрания получились довольно представительными. И Я. П. Полонский, и К. К. Случевский были люди тактичные и дипломатичные и умели примирить гостей самых разных взглядов. В новом кружке К. К. Случевский объединил преимущественно поэтов; помимо прежних участников, - самого Случевского (Лейтенант С.) , П. И. Вейнберга, В. П. Буренина, С. А. Андреевского, Э. Э. Ухтомского, А. А. Тихонова (Лугового) , П. П. Гнедича, мы находим здесь представителей «новой волны» русской поэзии, её нарождающегося : , . Имена остальных участников «пятниц» были также хорошо знакомы читателям поэтических страниц тогдашних литературных журналов либеральной и консервативной ориентации: , Н. Н. Вентцель (Н. Н. Юрьин) , В. А. Шуф, О. Н. Чюмина (О. Н. Михайлова) , Ф. В. Черниговец, кн. Д. Н. Цертелев, С. А. Сафонов, П. Ф. Порфиров, Н. И. Позняков, Д. Л. Михаловский, В. С. Лихачёв, В. П. Лебедев, А. А. Коринфский, гр. А. А. Голенищев-Кутузов, В. П. Гайдебуров (Гарри) , П. В. Быков, А. Н. Будищев, кн. В. В. Барятинский, . Помимо поэтов кружок объединял в себе прозаиков: , А. А. Измайлов, историк и прозаик В. М. Грибовский, драматург . Собрания «пятниц» благодаря едкому замечанию одного фельетониста называли «клубом взаимного восхищения» . Эстетическая позиция большинства из названных участников «пятниц» была весьма смутной. Они предпочитали слушать. Усилившееся размежевание в модернистском лагере и вовсе отодвинуло их на второй план, отведя роль в лучшем случае эпигонов символизма: Allegro, К. Н. Льдов и т. д. С другой стороны в ближайшие годы как петербургским, так и московским символистам хватало трибун для того, чтобы не смешивать себя с эклектичными последователями К. К. Случевского. Свою обособленную позицию занимал И. А. Бунин, вскоре сблизившийся с московскими Н. Д. Телешова и других «знаньевцев».

Николай Дмитриевич Телешов (1867-1957), известный русский и советский писатель и поэт, происходил из довольно состоятельной купеческой семьи Замоскворечья, дача которого в Малаховке изображена на этой старой почтовой открытке.

Его предки были крепостными крестьянами Владимирской губернии, самостоятельно выкупившимися на волю. У деда Николая Дмитриевича был магазин в Старом гостином дворе на улице Ильинка. Впоследствии он стал совладельцем торгового дома «Телешов Дмитрий Егорович», учреждённого его отцом в 1877 году, членом правления торгово-промышленного товарищества «Ярославской Большой мануфактуры», гильдейским старостой купеческой управы Московского купеческого общества (1894-1898).

Улица Ильинка в Москве. Старая почтовая карточка начала двадцатого века

В 1884 году Николай Телешов окончил московскую Практическую коммерческую академию. В этом же году в журнале «Радуга» он публикует своё первое стихотворение «Покинутая». В 1895 году в издательстве Сытина вышла первая книга Телешова «На тройках». Рассказы и очерки писателя быстро завоевали популярность к началу ХХ века.

Телешов Николай Дмитриевич

(1867-1957)

Вообще в историю русской литературы Н.Д.Телешов вошёл в первую очередь как инициатор «Телешовских сред» и автор мемуарной книги «Записки писателя». На «средах» в доме Телешова побывал весь цвет литературной Москвы начала XX века: Л.Н.Андреев, К.Д.Бальмонт, В.Я.Брюсов, И.А.Бунин, А.С.Серафимович, В.В.Вересаев, А.М.Горький, А.И.Куприн, Б.К.Зайцев и многие другие. Горький впервые прочитал здесь свою пьесу «На дне». С.Рахманинов играл на рояле, а Ф.Шаляпин призывал своих друзей послушать его именно тут: «Здесь меня послушайте, а не в Большом театре – там я за деньги пою!»

Н. Д. Телешов и И. А. Бунин, 1910 год

Книга этих «записок» неоднократно переиздавалась в советское время и была интересна тем, что иллюстрировалась фотопортретами русских писателей. Дело было в том, что эти портреты содержали личный дарственный автограф Телешову. Поскольку коллекционирование этих портретов было страстью Телешова, ему удалось получить дарственные надписи на портретах у Льва Толстого, Чехова, Короленко, Горького, Куприна, Бунина, Серафимовича, Вересаева, Белоусова, Скитальца, Леонида Андреева, Мамина-Сибиряка, Златовратского, Спиридона Дрожжина, Шаляпина и многих других.

В издании «Записок писателя» 1948 года среди прочих портретов была помещена иллюстрация, воспроизводившая известный групповой портрет 1902 года писателей «Среды». Её отличие от оригинального портрета состояло в том, что изображение русского писателя и драматурга Е.Н.Чирикова за спиной И.А.Бунина было тщательно заретушировано.

Литературный кружок «Среда» существовал в Москве с 1899 до 1916 года и собирался по средам у писателя Николая Телешова на Чистопрудном бульваре, а после и в доме на Покровском бульваре.

В 1899 году Телешов женился на Е.А.Карзинкиной, представительнице богатой купеческой семьи, в приданое которой были отданы земли Малаховки. Елена Андреевна, жена писателя, окончила Московское училище живописи, ваяния и зодчества, была ученицей В. Д. Поленова и имела широкий круг знакомств среди художников. Благодаря ей на «Средах» бывали художники А. Я.Головин, К.К.Первухин, А.М.Васнецов, И.И.Левитан.

Станция Малаховка. Старая почтовая карточка начала двадцатого века

После открытия железнодорожной платформы Малаховка в 1880 году началось дачное строительство, и к концу века это был уже фешенебельный дачный поселок из более чем 300 дач, одной из которых стала большая деревянная дача Телешовых, изображенная на этой старой почтовой карточке. Телешовы жили в Малаховке более 20 лет – с 1899 до 1921 года. Порой они приезжали ещё ранней весной, а уезжали лишь поздней осенью, так как с 1913 по 1915 год в имении был построен зимний каменный дом. К супругам Телешовым часто приезжали в гости родственники и друзья, а нередко на этой даче собирался и кружок «Среда». Сохранились фотографии Телешова с гостями в комнате, на веранде, на крыльце дачи. Часто приезжали И. А. Бунин и Л. Н. Андреев. Однажды малаховскую дачу Телешова посетил А. М. Горький. В 1924 году он писал Телешову: «Ваши «Среды» имели очень большое значение для всех нас, литераторов той эпохи».

Группа участников литературного московского кружка «Среда». Старая почтовая карточка начала двадцатого века

На даче Телешова побывали видные и известные в то время литераторы: А.П.Чехов, А.И.Куприн, В.В.Вересаев, поэт и переводчик Т.Г.Шевченко, видный литературовед А.Е Грузинский, драматург С.А.Найденов, автор известной пьесы «Дети Ванюшина», врач и искусствовед С. С. Голоушев (Сергей Глаголь), активно участвовавший в литературной жизни Москвы, и другие деятели русской культуры.

Ф.И. Шаляпин в Малаховке с Лужским и Телешовым. Фото 1918 года

Нравилось отдыхать в Малаховке и Ф.И. Шаляпину, часто приезжавшему с семьёй к Телешову в гости. Не раз посещали имение «Озеро», получившее свое название от запруды на реке Македонке, и многие деятели русского театра такие, как: А.И Южин-Сумбатов, директор Малого театра, и В.И.Немирович-Данченко.

Гимназия в Малаховке. Старая почтовая карточка начала двадцатого века

Телешовы активно участвовали в жизни посёлка. Благодаря исключительной энергии Николая Дмитриевича удалось открыть в Малаховке «первую в России деревенскую гимназию» — ныне школа № 48, «над оврагом». Также Супруги Телешовы на свои средства организовали госпиталь в Малаховке (1915) и выстроили сельскую лечебницу (1916).

Но в 1921 году имение Телешовых было национализировано, и семья перебралась на Покровский бульвар в дом Карзинкиных. Это была московская квартира Телешовых с 1913 года, куда им предложил переехать Александр Андреевич Карзинкин, брат жены писателя.

Дом Карзинкиных на Покровском бульваре, № 18/15, где жил Н.Д.Телешов

Деревянный дом в Малаховке был снесен, и до наших дней дожили только главный дом и флигель, построенные перед революцией 1917 года. После изгнания хозяев, в здании разместилась школа, а затем физкультурный институт, ныне преобразованный в Московскую государственную академию физической культуры. В 2014 году флигель, который являлся историческим памятником, без разрешительной документации, по мнению градозащитников, был незаконно снесен.

После революции Николай Дмитриевич участвовал в организации музея Московского Художественного театра. В 1938 году Н.Д.Телешов получил звание Заслуженного деятеля искусств РСФСР за организацию Музея МХТ в Камергерском переулке, директором которого был с 1923 года. В 1943 году вышло первое издание книги мемуаров Телешова под названием «Записки писателя», посвященное жене.

Здание МХТ. Старая почтовая открытка начала ХХ века.

Нельзя не отметить, что в 1911 году состав кружка “Среда” расширился, и некоторое время кружок назывался “Молодая Среда” под председательством Ю.А.Бунина, старшего брата Ивана Алексееевича, а членами были: А. Н. Толстой, И. С. Шмелёв, В. Г. Лидин, Б. А. Пильняк и др. В сентябре 1913 года “Среда” из частного кружка превратилась в официально зарегистрированное объединение - Комиссию литературных собеседований Московского общества помощи литераторам и журналистам (100 членов). В 1918 году “Среда”, отделившись от объединения, стала самостоятельной организацией. Встречи вновь проходили на квартире Телешова на Покровском бул.,18: постоянные - до 1922 года, а эпизодические - вплоть до смерти хозяина в 1957 году.

С начала девятисотых годов до Октябрьской революции в Москве существовал Литературно-художественный кружок - клуб, объединявший в себе все сливки литературно-художественной Москвы. Членами клуба были Станиславский, Ермолова, Шаляпин, Собинов, Южин, Ленский, Серов, Коровин, Васнецов, все выдающиеся писатели и ученые, журналисты и политические деятели (преимущественно кадетского направления). Это были действительные члены. Кроме того, были члены-соревнователи, - без литературно-художественного стажа: банкиры, фабриканты, адвокаты и почему-то очень много зубных врачей. Эти члены права голоса на общих собраниях не имели. В чем они могли в Кружке «соревноваться» - неизвестно. А чем они были полезны Кружку, будет видно из последующего.

Ежегодный членский взнос действительных членов был - 15 рублей, членов-соревнователей - 25. Формально говоря, эти членские взносы были единственным доходом Кружка; в год это составляло не больше десяти тысяч рублей. Между тем Кружок занимал огромное роскошное помещение на Большой Дмитровке в доме Востряковых, № 15 (где впоследствии помещался Московский Комитет ВКП(б), а теперь - Верховная прокуратура СССР). За одно это помещение Кружок платил сорок тысяч в год, ежегодно ассигновывал по 5–6 тысяч на пополнение библиотеки и столько же - на приобретение художественных произведений, оказывал материальную помощь нуждающимся писателям и художникам. Библиотека была великолепная, стены Кружка были увешаны картинами первоклассных художников; особенно много было портретов: знаменитый серовский портрет Ермоловой, Лев Толстой - Репина, Южин и Ленский - Серова, Шаляпин - Головина, Чехов - Ульянова, Брюсов - Малютина и др. Думаю, не ошибусь, если скажу, что действительный ежегодный бюджет Кружка был 150–200 тысяч рублей. Откуда же получались эти деньги?

В верхнем этаже был большой, с невысоким потолком зал, уставленный круглыми столами с зеленым сукном. Настоящею жизнью этот зал начинал жить с одиннадцати-двенадцати часов ночи. Тут играли в «железку». Были столы «золотые», где наименьшею ставкою был золотой. Выигрывались и проигрывались тысячи и десятки тысяч. Втягивались в игру и развращались все новые и новые люди. Ходит вокруг столов какой-нибудь почтенный профессор или молодой писатель, с ироническою усмешкою наблюдает играющих; балуясь, «примажется» к чьей-нибудь ставке, поставит золотой десятирублевик, выиграет (к начинающим судьба обыкновенно бывает очень милостивой), возвращается к ужинающим в столовой приятелям и говорит, посмеиваясь:

Вот, заработал себе на ужин!

Глядишь, - через год-другой он уже не выходит из верхнего зала, уже не примазывается, а занимает место за столом и играет все ночи напролет. Вот тут-то и «соревновались» члены-соревнователи, вот для этой-то цели они и выбирались.

Приходилось тут наблюдать очень странные типы. Аккуратно после театра являлся сюда артист Малого театра К. Н. Рыбаков - великолепный актер, сын знаменитого Н. X. Рыбакова. Высокий, плотный, очень молчаливый. Пристраивался около стола, где шла самая крупная игра, и - смотрел. В игре никогда не участвовал. Но смотрел очень внимательно, не отрываясь. Сюда же спрашивал себе ужинать и ел за приставленным маленьким столиком, продолжая следить за игрой. Молчит. По тонким бритым губам пробегает чуть заметная усмешка. Просиживал аккуратно до шести часов утра, - крайний срок, до которого разрешалась игра, - и уходил последним. И - никогда не играл. Меня очень он интересовал. В чем дело? Знающие люди мне объяснили. Так бывает с ярыми игроками, бросившими играть. Когда-то Рыбаков жестоко проигрался, дал себе слово не играть. И вот мысленно переживал все перипетии чужой игры, находя в этом своеобразное наслаждение.

Много видов видал этот верхний зал Кружка, о многих острых событиях могли бы рассказать его стены. Вот одно из таких событий, о котором долго говорили в Кружке.

Поздняя ночь. В накуренном верхнем зале ярко горит электричество. Вокруг одного из «золотых» столов - густое кольцо зрителей. Все взволнованно следят за игрой. Мечет банк знаменитый артист Малого театра князь А. И. Сумбатов-Южин. Лицо его спокойно и бесстрастно. Вокруг стола в волнении расхаживает уже мною упомянутый артист К. Н. Рыбаков (он тогда еще играл). Поглядывает на стол, хватается за голову и говорит про себя:

Нет, он положительно - сумасшедший! Он - с-у-м-а-с-ш-е-д-ш-и-й!

Рыбаков половинною долею вошел в банк, заложенный Южиным. Девять раз Южин выиграл, в банке двадцать пять тысяч. Но Южин продолжает метать.

Даю карту!

Выигрывает в десятый раз. В банке пятьдесят тысяч. Рыбаков требует кончить. Но Южин как будто не слышит и опять:

Даю карту!

Проигрыш почти уже верный. Присутствующие ставят последние деньги в расчете на выигрыш, глаза горят, лица бледны, руки дрожат. Только руки Южина спокойны, и лицо по-прежнему бесстрастно.

Выигрыш - в одиннадцатый раз! В банке сто тысяч. И опять спокойный голос:

Даю карту!

Общее молчание. И денег таких ни у кого уже нет, да если бы и были, так не пойдут, - всех охватил тот мистический ужас перед удачей, который знаком только игрокам.

Южин повторяет:

Даю карту!

По губам его пробегает заметная озорная улыбка. Рыбаков оживает: желающих нет. Вдруг тихий старческий голос:

Позвольте карточку! По банку!

Табачный фабрикант-миллионер Бостанжогло. Золотым пером пишет чек на сто тысяч рублей и кладет на стол.

Южин мечет. Открывают карты. У Южина пять очков, у Бостанжогло - победоносная девятка. Банк сорван.

Рыбаков схватился за голову и тяжело упал в кресло. А князь Сумбатов-Южин барственным жестом провел рукою по лбу и спокойно-небрежным голосом сказал:

Ну, а теперь пойдем пить красное вино!

Этот-то верхний зал и служил главным источником дохода Кружка. Официально игра должна была кончаться в двенадцать часов ночи. За каждые лишние полчаса играющий платил штраф, увеличивавшийся в очень значительной прогрессии. Окончательно игра прекращалась в шесть часов утра. Досидевший до этого часа платил штрафу тридцать два рубля. Вполне понятно: человеку, выигравшему за ночь сотни и тысячи, ничего не стоило заплатить эти тридцать два рубля; человек, проигравший сотни и тысячи, легко шел на штраф в надежде отыграться.

Отсюда и шли в кассу Кружка основные его доходы. Так было везде, на такие доходы жили все сколько-нибудь крупные клубы. Часто против такого положения дел в Кружке раздавались протестующие голоса, говорили, что стыдно клуб сливок московской интеллигенции превращать в игорный притон и жить доходами с него. На это с улыбкой возражали: в таком случае нужно будет либо членские взносы повысить в двадцать-тридцать раз, либо нанять квартирку по сто рублей в месяц, обходиться двумя-тремя служащими, держать буфет только с водкой, пивом и бутербродами, выписывать в читальню пять-шесть газет и журналов. В такой клуб никто не пойдет.

И вот: анфилада больших залов с блестящим паркетом, уютной мягкой мебелью и дорогими картинами по стенам, многочисленные вежливые официанты в зеленых фраках с золотыми пуговицами, огромный тихий читальный зал с мягкими креслами и турецкими диванами, с электрическими лампами под зелеными абажурами, держащими в тени потолок; на столах - всевозможные русские и заграничные газеты и журналы; чудесная библиотека с редчайшими дорогими изданиями. Прекрасный буфет, недорогой и изысканный стол, тончайшие вина. Очень удобно было наблюдать до того мне совсем не знакомую жизнь старорежимного клуба и широкие круги сливок московской интеллигенции.

В помещении Кружка заседали многочисленные литературные и художественные общества: Общество деятелей периодической печати и литературы, литературный кружок «Среда», Общество свободной эстетики и др. Устраивались банкеты и юбилейные торжества. В большом зрительном зале по пятницам происходили исполнительные собрания - выступали лучшие артисты и певцы, члены Кружка и приезжие знаменитости. По вторникам читались доклады на литературные, художественные, философские и политические темы. Диспуты часто принимали очень интересный и острый характер.

Ярко стоит в памяти один из таких диспутов. Приехавший из Петербурга модернист Д. В. Философов читал доклад о книге Льва Шестова «Апофеоз беспочвенности». Зашел ко мне Ив. Ив. Скворцов-Степанов - большевик, будущий редактор «Известий». Я ему предложил пойти на доклад. Он в Кружке никогда еще не бывал. Заинтересовался. Пошли вместе.

На эстраде за столом, покрытым зеленым сукном, - докладчик, приехавшие с ним из Петербурга Д. С. Мережковский и 3. Н. Гиппиус, Андрей Белый. Председательствовал поэт-модернист С. А. Соколов-Кречетов. Докладчик по поводу книги Шестова говорил о нашей всеобщей беспочвенности, о глубоком моральном падении современной литературы, о мрачных общественных перспективах. Потом начались прения. Выступил Андрей Белый с длинною истерическою речью. Он протягивал руки к публике и взволнованно говорил об ужасающей всеобщей беспочвенности и беспринципности, о безнадежности будущего, о неслыханном моральном разложении литературы. Писатели занимаются тем, что травят собаками кошек. (В это время петербургские газеты шумели по поводу забавы, которую выдумали себе один небезызвестный беллетрист и два журналиста: они привязывали к ножке рояля кошку и затравливали ее фокстерьерами.)

Литература сплошь продалась! - восклицал Белый. - Осталась небольшая группа писателей, которая еще честно держит свое знамя. Но мы изнемогаем в непосильной борьбе, наши силы слабеют, нас захлестывает волна всеобщей продажности… Помогите нам, поддержите нас!..

Андрей Белый был замечательный оратор. Речь его своею страстностью чисто гипнотически действовала на слушателей, заражала своею интимностью и неожиданностью. Публика горячо аплодировала.

Иван Иванович слушал, пожимал плечами и давился от смеха.

Нет, не могу вытерпеть! Разрешается у вас выступать посторонним?

Конечно.

Вышел - огромный, громовоголосый. Вначале слегка задыхался от волнения, но вскоре овладел собою, говорил едко и насмешливо. Недоумевал, почему так безнадежно смотрят выступавшие ораторы на будущее, говорил о могучих «общественных силах», временно побежденных, но неудержимо вновь поднимающихся и растущих. Потом о литературе.

Господин Андрей Белый в пример развращенности нашей литературы приводит бездарного писателя, получившего известность за откровенную порнографию, да двух газетных репортеров, занимавшихся совместной травлею кошек. И это - наша литература? Они - литература, а Лев Толстой, живущий и творящий в Ясной Поляне, он - не литература? (Гром рукоплесканий.) Жив и работает Короленко, - это не литература? Максим Горький живет «вне пределов досягаемости», - как вы думаете, неужели потому, что он продался? Или и он, по-вашему, не литература? Господин Андрей Белый докладывает вам, что осталась в литературе только ихняя кучка, что она еще не продалась, но ужасно боится, что ее кто-нибудь купит. И умоляет публику поддержать ее. Мне припоминается старое изречение: «Добродетель, которую нужно стеречь, не стоит того, чтобы ее стеречь!» Так и с вами: боитесь соблазниться, боитесь не устоять, - и не надо! Продавайтесь! Не заплачем! Но русскую литературу оставьте в покое: она тут ни при чем!

Как будто в душную залу, полную тонко-ядовитых, расслабляющих испарений, ворвался бурный сквозняк и вольно носился над головами притихшей публики. Когда Скворцов кончил, загремели рукоплескания, какие редко слышал этот зал.

Вскочил Мережковский с бледным от злобы лицом. С вызовом глядя черными гвоздиками колючих глаз, он заявил, что публика совершенно лишена собственных мыслей, что она с одинаковым энтузиазмом рукоплещет совершенно противоположным мнениям, что всем ее одобрениям и неодобрениям цена грош.

И я вам докажу это. Вот я вас ругаю, - а заранее предсказываю с полной уверенностью: вы и мне будете рукоплескать!

И правда, - зарукоплескали. Но рядом раздались свистки, шиканье. Многие из слушателей порывались на эстраду, но председательствовавший Соколов-Кречетов не давал им слова. Все-таки одна курсистка взбежала на эстраду и взволнованно заявила:

Я должна объяснить господину Мережковскому то, что он должен бы понимать и сам: «Публика» - это не организм с одним мозгом и двумя руками. Одни рукоплещут Скворцову, другие - ему.

Пришлось закрыть собрание. Иван Иванович смеялся и потирал руки.

Очень интересный провел вечерок! Никогда ничего такого не видал. Спасибо вам!

«Небольшая группа моих личных литературных друзей продолжала, как и раньше, время от времени собираться у меня в квартире и делиться всякими новостями и впечатлениями. Почти каждый раз кто-нибудь из писателей читал у нас своё новое произведение, о котором присутствующие товарищи давали тут же свои откровенные отзывы. Посторонних никого не бывало в эти дни, и высказываться вполне искренне и без стеснений никто не мешал. А это было очень нужно тогда, потому что большинство из нас были ещё молодыми людьми и только что начинали выходить на дорогу. Мы нисколько не разочаровывались в кружке: напротив, любили бывать там по субботам, желали ему всякого блага и успеха и чем могли содействовали ему. Но того, что было нам необходимо, он дать нам в то время ещё не мог. Он дал нам многое, но несколько позже.

В течение своей двадцатилетней жизни Литературно-художественный кружок несколько раз менял помещение, чтобы расширить площадь: был недолгое время на Мясницкой (теперь ул. Кирова), был на Тверской (ул. Горького), но главный расцвет его был на Большой Дмитровке (теперь ул. Пушкина). Здесь с течением времени была собрана содержательная и большая библиотека, со множеством автографов знаменитых и известных людей. Картины лучшие русских современных художников и живописные портреты украшали многочисленные комнаты. В залах устраивались выставки, концерты, спектакли, балы, а также дебаты по вопросам искусства, общественности и политики. Почти все общественные организации Москвы, у которых не было своего помещения, - а таковых было множество, - получали приют в кружке для своих заседаний и собраний, всегда без отказа и без всякой платы. Здесь же обычно справлялись торжественные юбилеи и давались банкеты заезжим знаменитостям. Почётным гостем кружка был, между прочим, Эмиль Верхарн в 1913 году. С эстрады в мраморном зале он читал свои стихотворения.

Незанятых вечеров в кружке почти не бывало, но особенно наполнялся он по субботам. Иной раз в один и тот же вечер - в одной комнате происходит отчётное собрание какого-нибудь просветительной общества, в другой идёт горячая схватка реалистов с декадентами, в третьей рассматривается проект закона о печати, поданный в Государственную думу, или составляется группою лиц записка об авторском праве. В это же время в концертном зале с какой-нибудь благотворительной целью поют и декламируют, или показывают спектакль, или танцуют до рассвета. А в столовых суетятся официанты в зелёных мундирах с золочёными пуговицами, подавая кому кружку пива с белым хохлом пены, кому шампанское в никелированном ведёрце со льдом, одному - стерлядь или рябчика, другому - бутерброд с колбасой или стакан чаю. Такие крайности во вкусах и аппетитах, а главное, в «валюте» блюд за одним и тем же столом, уживались отлично и безобидно, не возбуждая ни в ком неудовольствий.

Близ полуночи, когда в кружок со всех концов Москвы стекались отыгравшие спектакль артисты, редакторы и писатели, окончившие дневной труд, секретари газет, через час отправлявшиеся на ночную работу - выпускать завтрашний номер, и разного рода таланты и их поклонники, - в залах кружка можно было встретить одновременно и чёрный сюртук, и серый пиджак, и домашнюю куртку с цветным воротничком рубашки, а рядом щегольской фрак с белоснежной накрахмаленной сорочкой и батистовым галстуком, строгую женскую фигуру в тёмной кофточке, наглухо застёгнутой, нередко в очках и с подстриженными волосами. И тут же в столовой - приехавших с парадного концерта декольтированных артисток, с большими боа на плечах, с пышными причёсками, со счастливыми улыбками, ещё не успевших остыть от пережитого только что успеха и грома аплодисментов.

В специальных комнатах идёт своя клубная жизнь: играют в карты и шахматы. Здесь преимущественно «члены-соревнователи», не имеющие квалификации деятелей искусств, вперемежку с актёрами московских театров - нередко носителями прославленных имен. В нижних помещениях сражаются на бильярде. Читальный зал всегда полон народу. На столах разложены свежие столичные газеты и журналы, много также провинциальных изданий, имеются последние книжные новинки. Здесь - полная тишина; ходят бесшумно по мягким коврам и не разговаривают... В кружке в 1904 году была образована особая комиссия памяти А.П. Чехова с целью выдавать ссуды и пособия нуждающимся артистам, писателям, художникам, музыкантам и вообще лицам, причастным к искусству. Через эту комиссию на дела помощи кружком, судя по отчёту, было выдано за пятнадцать лет 248 тысяч рублей.

Если вчитаешься в те прошения, которые подавались в комиссию, то увидишь такую нужду, такое горе, что становится жутко. «Помогите, или мне придётся вычеркнуть себя из списка существующих», - пишет одни из просителей. И другие также пишут: «Сплю на голых досках, есть нечего...», «Получил повестку, гонят с квартиры. Куда в мороз денусь с детьми?..». «Жена и двое детей, живём в Москве; работы нет; все, что было, продано и заложено...», «Без заработка, так обносился, что прийти совестно...», «Детей гонят из школы, за невзнос платы...», «Лежу больной, не на что купить лекарства...» и т. д. И всё это не пустые фразы. В громадном большинстве случаев, по проверке, горькие жалобы подтверждаются. И так мучатся и терпят горе люди искусства, люди, работающие нервами и тем более переносящие нужду. Известен ряд случаев, когда благодаря помощи, оказанной вовремя, люди становились на ноги и, пережив тяжкий период как болезни, так и безработицы, получали возможность продолжать снова свою деятельность.

Всё это не выдумки, а факты, отмеченные в протоколах и напечатанные в своё время в отчётах. Ведь тогдашнее правительство не интересовалось ни судьбами, ни жизнью отдельных людей, и сами люди прибегали к самодеятельности, объединялись в группы и общества и помогали ослабевшим сочленам и сотоварищам. А правительство время от времени налагало руку на такие организации и закрывало их, как был закрыт, например, Союз писателей, закрыт Комитет грамотности за широкую издательскую деятельность.

Председателем дирекции кружка был долгое время А.И. Сумбатов - известный драматург, он же выдающийся актер Южин и директор Малого театра, много поработавший в интересах кружка и много сделавший для него, впоследствии - народный артист республики. Это был культурный и талантливый человек, с университетским образованием, прекрасный оратор, энергичный деятель и всем существом своим преданный искусству, умный, тактичный, окружённый всеобщим доверием и не однажды выручавший кружок от нависавших над ним бед.

На седьмом году существования московский Художественный театр, несмотря на признанное значение и на выдающийся артистический успех, переживал тяжёлый денежный кризис. Чтобы спастись от краха, он решил выехать на гастроли за границу. Но для этого нужны были средства, которых не было. Нужны были двадцать пять тысяч рублей под вексель за сравнительно нетяжёлые проценты. Но поиски таких условий оставались без успеха. Намечались некоторые заимодавцы, но они требовали огромных гарантий и, кроме того, кабальных процентов. Театру грозила гибель. Тогда театр обратился к кружку, и в заседании дирекции, в котором лично я принимал ближайшее участие, было в тот же вечер постановлено: выдать Художественному театру двадцать пять тысяч рублей без всяких процентов, и на срок неопределённый: пусть заплатит, когда сможет. Общее собрание членов кружка поддержало это постановление дирекции, и театр был спасён. А через год, вернувшись триумфатором из-за границы, Художественный театр выплатил кружку свой долг и остался по-прежнему сильным и славным. И только вексель его, подписанный крупнейшими артистами, остался как интересный документ в витрине музея МХАТ. Когда Сумбатов , обремененный делами по управлению Малым театром, отказался от председательства в дирекции кружка, его место занял Валерий Яковлевич Брюсов , состоявший и ранее членом дирекции, известный и популярный писатель, автор многочисленных произведений в стихах и прозе, романов, пьес, критических статей, основатель общества «Свободная эстетика», в своё время вождь в лагере символистов, человек исключительной трудоспособности, широко образованный и даровитый, о котором А. М. Горький дал знаменательный отзыв: «Брюсов - это самый культурный писатель на Руси. Лучшей похвалы не знаю...».

Телешов Н.Д., Записки писателя. Рассказы, М., «Правда», 1987 г., с. 35-39.