Увиденное и услышанное. О реорганизации в «Део Трэвел»
В этой Книге есть все. Если вы ныряете в нее за поиском своего жизненного пути, вы там можете его найти. И если ныряете за инструкцией по управлению людьми, можете ее найти. И если ныряете в поиске врачебной практики для исцеления людей. И если хотите обрести спокойствие. И если хотите понять себя. Или понять других. И, что самое поразительное, даже если вы в нее ныряете просто так, вы можете найти в ней ответы на вопросы, о существовании которых и не подозревали. Она сама вас подведет и к вопросам, и к ответам на них. Надо просто вручить себя этой Книге, и она приведет вас именно туда, куда вам нужно прийти. Это несколько странно звучит «вручить себя Книге», но, на самом деле, это очень несложно. Есть разные способы или, как пишут в специальных книгах, «техники» сделать это. Позвольте предложить вам один из них. Назовем его «фотоперевод».
Фотоперевод – это неоднозначный перевод текста языком фотографических образов. Разумеется, он не подменяет собой текст. Он помогает прочесть в тексте то, что невозможно выразить словами. Не иллюстрирует его, а дает возможность увидеть то, что осталось скрыто между буквами. Фотоперевод неоднозначен хотя бы потому, что каждый человек в любом образе наверняка увидит что-то свое, отличное от увиденного другим. Так уж мы устроены, что некоторые вещи нам проще понимать при помощи слов, а некоторые – при помощи образов. Если, например, один человек спросит другого, сколько будет «два плюс два», ответ «четыре», скорей всего, будет ему абсолютно понятен. А вот если он спросит, что такое «судьба», то, скорей всего, ответ понятен не будет. И отнюдь не потому, что один человек не может словами объяснить это другому человеку. Просто люди все уникальны и мыслят, соответственно, каждый в своей системе координат. И, как правило, системы эти одна с другой плохо совпадают. А вот если вместо попытки дать словесное определение второй человек скажет: «Судьба, это…» и покажет фотографию дороги или дерева, или реки, или берега океана, первый человек поймет второго сразу. Причем поймет в системе своих жизненных координат. И дальше заработает совершенно неожиданный механизм, заложенный в основу фотоперевода – человек сможет услышать в тексте не то, что подразумевал переводчик с одного языка на другой, подбирая слова определяющие образы в разных культурологических системах координат, и даже, страшно сказать, не то, что написал автор. Он сможет увидеть услышанное и прочитанное. Увидеть и создать свой собственный перевод. Вполне возможно, что перевод этот будет очень сильно (если даже не кардинально) отличаться от того, что имел ввиду автор, но… Когда вы ныряете в океан в поисках гармонии, вы же совершенно не обязаны перед этим исследовать минеральный состав воды на содержание в ней соли. Главное для вас то, что эта вода вас держит и дает возможность искать искомое. А как она это делает – совершенно неважно.
Если вас впервые судьба свела с этой великой Книгой, то вы неизбежно споткнетесь о первую же фразу первой главы: «Дао, которое может быть выражено словами, не есть постоянное дао». Совершенно непонятно, заумно и пугающе. Пожалуйста, не пугайтесь, не мучайтесь комплексом неполноценности, и смело плывите дальше – и до вас сотни тысяч людей на ней спотыкались и искали словесное определение этого термина. Искали, но не находили. «Путь», «Дорога», «То, что ведет», «То, что порождает все вещи», «То, как все происходит», «Божественный замысел», «Законы мироздания» … Список бесконечен. Возьмите для начала за основу любую из этих формулировок и продолжайте свой путь по этой удивительной Книге – на каком-то этапе у вас наверняка появится свое понимание этого слова, причем совершенно не обязательно выраженное в словах.
То, что вы сейчас увидите и услышите, это, разумеется, интерпретация. Интерпретация понимания законов мироздания, записанная два с половиной тысячелетия тому назад одним человеком, в понятной и принятой тогда системе координат, переведенная в середине двадцатого века на русский язык и, что вполне понятно, также интерпретированная другим человеком, прочитанная в начале двадцать первого века и, разумеется, интерпретированная третьим человеком и переведенная языком фотографии и, соответственно, интерпретированная четвертым. Причем все они делали это в системе своих жизненных и культурологических координат, порою не только не совпадающими друг с другом, но даже и не соприкасающимися. Но и та интерпретация, которая получилось – не окончательный вариант. В ней есть следующее свободное место, и оно предназначено вам, уважаемый зритель, ибо вы имеете полное право на свою интерпретацию этого «увиденного услышанного» и на открытие своего понимания Дао.
И последнее – как общаться с этой Книгой. Открывайте разные главы, возвращайтесь к ним, придерживайтесь порядка, перемешивайте главы, ныряйте вглубь, плывите по поверхности, задумывайтесь над зацепившим вас образом, изымайте из окружающего вас мира свои образы, объясняющие ту или иную мысль или возникшее чувство, соглашайтесь с трактовкой, не соглашайтесь... Главное, не отказывайте себе в желании, которое у вас неизбежно возникнет – еще и еще раз вернуться к той или иной главе или мысли. К этому тексту и можно и нужно возвращаться много раз. Причем фраза, прочитанная сегодня, завтра (не в переносном, а в буквальном смысле слова – завтра) может быть понята совершенно по-другому. И это абсолютно нормально – перед вами океан, в котором нет постоянных путей и в котором каждый, в любой момент своей жизни, может найти свой путь. Свое Дао.
Дмитрий Брикман
Фотографии и фотоперевод: Дмитрий Брикман
Перевод с древнекитайского: Ян Хин-Шун
Текст читает: Борис Гребенщиков
«Человек при своем рождении нежен и слаб, а при наступлении смерти твёрд и крепок… Твердое и крепкое - это то, что погибает, а нежное и слабое - это то, что начинает жить»...
Есть книги плохие. В них есть только один слой. Есть книги хорошие. В них есть несколько слоев. Есть книги талантливые. В них есть много слоев. А есть книги гениальные. В них слоев нет. Эти книги очень похожи на океан, в котором каждый может найти что-то свое. В океане есть все. Нет в нем только одного – нет в нем проторенных путей. И поэтому каждое движение в нем уникально и неповторимо. Так и в этих, гениальных, книгах – есть все, кроме однозначного пути. Путь в них каждый человек находит для себя сам. И в результате, сам читает свою личную, уникальную и ни на что не похожую книгу. Книг таких человечество за свою историю создало очень немого. Перед вами одна из них – великая Книга «Дао Дэ Цзин». А точнее – ее фотоперевод.
Фотоперевод – это неоднозначный перевод текста языком фотографических образов. Разумеется, он не подменяет собой текст. Он помогает прочесть в тексте то, что невозможно выразить словами. Не иллюстрирует его, а дает возможность увидеть то, что осталось скрыто между буквами. Фотоперевод неоднозначен хотя бы потому, что каждый человек в любом образе наверняка увидит что-то свое, отличное от увиденного другим. Так уж мы устроены, что некоторые вещи нам проще понимать при помощи слов, а некоторые – при помощи образов. Если, например, один человек спросит другого, сколько будет «два плюс два», ответ «четыре», скорей всего, будет ему абсолютно понятен. А вот если он спросит, что такое «судьба», то, скорей всего, ответ понятен не будет. И отнюдь не потому, что один человек не может словами объяснить это другому человеку. Просто люди все уникальны и мыслят, соответственно, каждый в своей системе координат. И, как правило, системы эти одна с другой плохо совпадают. А вот если вместо слов второй человек скажет: «Судьба, это…» и покажет фотографию дороги или дерева, или реки, первый человек поймет его сразу. Причем поймет в системе своих жизненных координат. И дальше заработает совершенно неожиданный механизм, заложенный в основу фотоперевода – человек сможет услышать в тексте не то, что подразумевал переводчик с одного языка на другой, подбирая слова определяющие образы в разных культурологических системах координат, и даже, страшно сказать, не то, что написал автор. Он сможет увидеть услышанное и прочитанное. Увидеть и создать свой собственный перевод. Вполне возможно, что перевод этот будет очень сильно (и даже кардинально) отличаться от того, что имел ввиду автор, но… Когда вы ныряете в океан в поисках гармонии, вы же совершенно не обязаны перед этим исследовать минеральный состав воды на содержание в ней соли. Главное для вас то, что эта вода вас держит и дает возможность искать искомое. А как она это делает – совершенно неважно.
Если вас впервые судьба свела с этой великой Книгой, то вы неизбежно споткнетесь о первую же фразу первой главы: «Дао, которое может быть выражено словами, не есть постоянное дао». Совершенно непонятно, заумно и пугающе. Пожалуйста, не пугайтесь, не мучайтесь комплексом неполноценности, и смело плывите дальше – и до вас сотни тысяч людей на ней спотыкались и искали словесное определение этого термина. Искали, но не находили. «Путь», «Дорога», «То, что ведет», «То, что порождает все вещи», «То, как все происходит», «Божественный замысел», «Законы мироздания» … Список бесконечен. Возьмите для начала за основу любую из этих формулировок и продолжайте свой путь по этой удивительной Книге – на каком-то этапе у вас наверняка появится свое понимание этого слова, причем совершенно не обязательно выраженное в словах.
То, что вы сейчас увидите и услышите, это, разумеется, интерпретация. Интерпретация понимания законов мироздания, записанная два с половиной тысячелетия тому назад одним человеком, в понятной и принятой тогда системе координат, переведенная в середине двадцатого века на русский язык и, что вполне понятно, также интерпретированная другим человеком, прочитанная в начале двадцать первого века и, разумеется, интерпретированная третьим человеком и переведенная языком фотографии и, соответственно, интерпретированная четвертым. Причем все они делали это в системе своих жизненных и культурологических координат. Но и та интерпретация, которая получилось – не окончательный вариант. В ней есть следующее свободное место, и оно предназначено вам, уважаемый зритель, ибо вы имеете полное право на свою интерпретацию этого «увиденного услышанного» и на открытие своего понимания Дао.
И последнее – как общаться с этой Книгой. Открывайте разные главы, возвращайтесь к ним, придерживайтесь порядка, перемешивайте главы… Главное, не отказывайте себе в желании, которое у вас неизбежно возникнет – еще и еще раз вернуться к той или иной мысли. Причем фраза, прочитанная сегодня, завтра может быть понята совершенно по-другому. И это абсолютно нормально – перед вами океан, в котором каждый может найти свой путь. Свое Дао.
Б. В. Шергин
Поморские были и сказания
Милому внуку,
МИШЕНЬКЕ БАРЫКИНУ,
эту книгу.
О книге Б. В. Шергина
С давних времен из Новгорода на Говор нашей страны, к Белому морю, переселились предки нынешних поморов. Они стали ходить за рыбой сначала по Двине и у морских берегов, а потом - все дальше в море на промысел за тюленями и моржами. Все шире расселялись новые пришельцы по морскому берегу; их так и назвали поморами.
Борьба с суровой природой выковала у поморов крепкий характер, уменье не теряться в трудных обстоятельствах, решительность и твердость духа.
В бурном, изменчивом морс одному человеку несдобровать, и поморы шли на промысел артелью, дружиной. Крепкая дружба, взаимная помощь связывали дружину. Помор всегда был готов выручить в беде товарищей: на промысел выйдешь - опирайся на товарища, но и сам помогай ему, береги, как себя, - это закон для помора.
Народ на Севере не знал унизительного гнета крепостного права, был грамотен и самостоятелен. Когда с берегов Белого моря Россия начала торговать с иностранными купцами, поморы первыми стали ходить с товарами на своих судах в Норвегию, Швецию, Англию, всюду заслуживая уважение за свою отвагу и честное отношение к делу.
На широкой Северной Двине, при самом впадении ее в Белое море, издавна возник город Архангельск. Это было удобное место для города: вниз по реке везли все, что давали русским густые северные леса, по морю приходили за нашим сырьем иноземные суда. Шумная, кипучая жизнь шла в Архангельске, у причалов, где слышалась и русская речь, и речь иностранцев, пришедших на своих судах.
Прекрасная природа Севера привлекала сердце тончайшими своими красками; суровая, она была родной, любимой матерью помору. Над широкими просторами Северного края летом стоит в небе «незакатимое» солнце, и в светлое летнее время, когда затихают над морем ветры, человек ищет поэтических слов, чтобы запомнить и передать людям свое понимание родной северной природы.
Помор, ушедший в море на промысел, любит вдали от берега послушать и сам рассказать о виденном - он тонкий ценитель искусства слова. Испокон веку у поморов были свои талантливые певцы, сказители. Люди большой поэтической одаренности и удивительной памяти, они не только могли спеть десятки давних, услышанных от старших, песен и старин (так поморы называют былины), рассказать множество сказок, но и сложить свои, новые песни, старины и сказки. В них отражались и исторические события, и труд помора на зверобойных и рыбных промыслах, а главное, тот высокий подъем духа, который веками выковывался у поморов в борьбе с суровой природой ледовитого моря, куда они первые прокладывали путь следующим поколениям.
Много наблюдений, примет, сведений о направлении морских течений, о льдах, ветрах, погоде, сохраненных памятью рассказчиков, оказались полезными, важными и в наши дни освоения Арктики. Когда в наше, советское время герои-полярники развертывают научно-исследовательские станции на льдинах, изучают природу Северного Ледовитого океана, то не раз, конечно, вспоминают они славных мореходцев прошлого, первых исследователей, заходивших на далекие острова и берега родного Севера. Немало таких смелых людей погибло в море, оставив по себе добрую память в поморских былинах и сказаниях.
Автор этой книги Борис Викторович Шергин вырос в Архангельске, среди трудовых людей: отец его, коренной помор, был корабельным мастером - строил морские парусные суда. С детства Борис Викторович постоянно видел работавших с отцом старых мореходцев и слышал их рассказы. Нельзя было надивиться, как искусно сплетались их замысловатые сюжеты, нельзя было наслушаться чистой, высокой речи рассказчиков. Воспитанный на сокровищах словесного творчества северных людей, будущий писатель навсегда сохранил в памяти и самих творцов этого сокровища.
Незабываемым наставником своим писатель называет Пафнутия Осиповича Анкудинова, замечательного мастера слова. Его рассказы Борис Викторович запомнил на всю жизнь и поэтическую основу их впоследствии донес до нашего времени. Он ярко, талантливо, по-своему написал эти старинные поморские былины, предания, сказки. Он рассказал нам о любимом своем Севере, о добрых, честных людях, мастерах своего дела, которых знал в детстве и юности.
Героический образ человека, которому честь дороже жизни, встает из старых преданий и былей, передававшихся от отцов к детям, от дедов - внукам. И герои произведений Шергина - самоотверженные, справедливые и умелые люди; из рук их никакая работа не выпадает, им можно доверить руководство любым промыслом, постройку и вождение морских судов. Они знают, что такое честное слово человека, с честью выполняют порученное им дело. Эти умные и талантливые люди стремятся не к собственному обогащению и почету, а к славе своей родины, для этого и сил и жизни не жалеют.
В рассказах Шергина и в переданных им старинных сказаниях с большой поэтической силой показана глубокая, крепкая связь поморов со своим «отеческим морем». «Уж ты кормишь, поишь, море синее, обуваешь, одеваешь, море соленое…» - поют поморы. Это та великая связь человека с природой, которую он устанавливает вековечным своим трудом и которая порождает горячую любовь к своему краю, к своей родине. Особенно ярко, своеобразно эта связь показана в сказаниях «Братанна» и «Гнев».
В сказании «Гнев» повествуется о том, как два брата жили в двинском устье, ходили на промысел к Новой Земле и «неубыточно правили торг у себя на Двине». Старший брат, Лихослав, нарушил «товарищество» - обязательное в морских походах правило справедливого и честного отношения кормщика к своей дружине: собственного брата Гореслава он бросил вместе с другими охотниками на необитаемом тогда берегу Новой Земли. Наказывает Лихослава за нечестный, коварный поступок сам «батюшко океан, Студеное море». В этом сказании честный труд человека прославлен с большой поэтической силой.
А несчастную, немую Братанну, которая «в лютый день» просит защиты от несправедливости людской у синего моря, «батюшко море, кормилец» спасает от гибели и болезни.
В произведениях Шергина сильно звучит поэтическое его слово. Великолепный, красочный северный язык украшает и картины природы, и диалоги действующих лиц; все его герои говорят кратко и сильно, выражая короткой, как пословица, фразой свое отношение к событию и черты собственного характера. «Остер топор, да и сук зубаст! Турью гору сворочу, а полечу в океан на своих крыльях!»- говорит Матюша Корелянин в рассказе «Матвеева радость».
Этот Матюша Корелянин с шести лет остался круглым сиротой, а с двенадцати лет уже начал тяжелую трудовую жизнь - отправился зуйком на Мурманские промыслы. Рано понял он, что помору «море - поилец, кормилец. Но море даст, что возьмешь. А чтобы взять, надо суденышко. Без своей посудины, хоть самой утлой, помор не добытчик, а раб богачу».
Чуть не с детских лет мечтал Матюша Корелянин о своем суденышке; брался за всякую работу, «не отдыхивал ни в праздник, ни в будни, ни зимой, ни летом», чтобы скопить на судно, вырваться из хозяйской кабалы, выбиться из бедности. Но только после Октябрьской революции, которая, по образному выражению автора, «подвела купеческие суда к бедняцкому берегу», исполнилась мечта Матвея Корельского. Его, известного всем своей честной трудовой жизнью, избирают председателем местного рыбопромышленного товарищества, и он получает в свое распоряжение отнятую у него когда-то шхуну купца Зубова. С какою любовью взялся Матвей, уже пожилой человек, за ремонт запущенной Зубовым посудины и назвал обновленный корабль «Радостью»…
О том новом, что появилось на Севере в наше время, о новых героях, о людях настоящего Б. В. Шергин пишет и в рассказе «В относе морском».
У Б. В. Шергина с детства были большие способности к рисованию. Еще мальчиком он рисовал многие возникавшие в памяти картины родной природы и после окончания архангельской Ломоносовской гимназии перешел в московское художественное Строгановское училище. Первые свои книги Б. В. Шергин иллюстрировал сам.
Печатать свои рассказы Борис Викторович начал с 1916 года. Им написано около десятка книг: «У Архангельского города, у корабельного пристанища», сборник сказок «Шиш Московский», «Архангельские новеллы», «Поморщина-корабельщина» и др.
В книге «Поморские были и сказания» юный читатель найдет рассказы о Двинской земле, о Северном море, о жизни людей Севера - моряков, охотников на морского зверя, рыбаков. Прочитает интересные дедовы сказания, старины и сказки, созданные автором на основе устного народного творчества поморов. Услышит красивую, яркую речь поморов, увидит природу нашего Севера.
Многие нарисованные Б. В. Шергиным образы поморов старого времени перекликаются с теми строителями нового, которые после революции пришли на Север, работают там, водят океанские пароходы в далекие рейсы и пересекают по океану Великий Северный морской путь.
И. Емельянова.
Моя юность
Двинская земля
Родную мою страну обходит с полуночи великое Студеное море - седой океан.
От Студеного океана на полдень развеличилось Белое море, наш светлый Гандвик. В Белое море пала Архангельская Двина. Широка и державна, тихославная та река идет с юга на полночь и под архангельской горой встречается с морем. Тут островами обильно: пески лежат и леса стоят
Где берег возвыше, там люди наставились хоромами. А кругом вода. Куда сдумал ехать, везде лодку, а то и караблик надо.
В летнюю пору, когда солнце светит в полночь и в полдень, жить у моря светло и любо. На островах расцветают прекрасные цветы, веет тонкий и душистый ветерок и как бы дымок серебристый реет над травами и лугами.
Приедем из города в карбасе*. Крутом шиповник цветет, благоухает. Надышаться, наглядеться не можем. У воды на белых песках чайки ребят петь учат, а взводеньком* выполаскивает на песок раковицы-разиньки. Летят от цветка к цветку медуницы, мотыльки. Осенью на островах малина и смородина, а где мох, там обилие ягод красных и синих. Морошку, бруснику, голубель, чернику собираем натодельными * грабельками: руками - долго, и корзинами носим в карбаса. Ягод столько - не упомнишь земли под собой. От ягод тундры как коврами кумачными покрыты.
Где лес, тут и комара - в две руки не отмашешься.
В летние месяцы, как время придет на полночь, солнце сядет на море, точно утка, а но закатится, только снимет с себя венец, и небо загорится жемчужными облаками. И вся красота отобразится в водах.
Тогда ветры перестанут и вода задумается. Настанет в море великая тишина. А солнце, смежив на минуту
глаза, снова пойдет своим путем, которым ходит беспрестанно, без перемены.
Этого светлого летнего времени любим и хотим, как праздника ждем. С конца апреля и лампы не надо. В солнечные ночи и спим мало.
С августа месяца белые ночи меркнут. Вечерами сидим с огнем.
От месяца сентября возьмутся с моря озябные ветры. Ходит дождь утром рано и вечером поздно. В эти дни летят над городом, над островами гуси и лебеди, гагары и утки, всякая птица. Летят в полуденные края, где нет зимы, но всегда лето.
Тут охотники не спят и не едят. Отец, бывало, лодку птицы битой домой приплавит. Нищим птицей подавали.
По мелким островам и песчаным кошкам*, что подле моря, набегают туманы. Белая мара* морская стоит с ночи до полудня. Около тебя только по конец ружья видно; но в городе, за островами, туманов не живет.
Тогда звери находят норы и рыба идет по тихим губам*.
Холодные ветры приходят из силы в силу. Не то что в море, а на реке Двине такой разгуляется взводень, что карбаса с людьми пружит* и суда морские у пристаней с якоря рвет.
Помню, на моих было глазах: такая у города погодушка расходилась, ажно пристани деревянные по островам разбросало и лесу от заводов многие тысячи бревен в море унесло.
Дальше заведется ветер-полуночник, он дождь переменит на снег. Так постоит немного, да и пойдет снег велик днем и ночью. Если сразу приморозит, то и реки, станут, и саням путь. А упал снег на талую землю, тогда распута протяжная, по рекам тонколедица, между городом и деревнями сообщения нету. Только вести ходят, что там люди на льду обломились, а в другом; месте коней обронили. Тоже и по вешнему льду коней роняют.
Так и зима придет. К ноябрю дни станут кратки и мрачны. Кто поздно встает - и дня не видит. В школах, только на часок лампы гасят. В училище, бывало, утром бежишь - фонари на улицах горят, и домой в третьем часу дня ползешь - фонари зажигают.
В декабре крепко ударят морозы. Любили мы это время - декабрь, январь, - время резвое и гульливое. Воздух - как хрусталь. В полдень займется в синеве небесной пылающая золотом, и розами, и изумрудами заря. И день простоит часа два. Дома, заборы, деревья в прозрачной синеве, как сахарные: заиндевели, закуржавели. Дух захватывает мороз-то. Дрова колоть ловко. Только тюкнешь топором - береги ноги: чурки, как сахар, летят.
На ночь звезды, как свечи, загорят. Большая Медведица- во все небо.
Слушайте, какое диво расскажу.
В замороз к полночи начнет в синем бархате небесном пояском серебряным продергивать с запада до востока, а с севера заподымается как бы утренняя заря..
И вдруг все погаснет. Опять из-за моря протянутся пальцы долги без меры и заходят по небу. Да заря займется ужасная, как бы пожарная. И опять все потухнет, и звезды видать… Сиянье же обновится. Временем встанет как стена, по сторонам столбы, и столбы начнут падать, а стена поклонится. А то будто голубая река протечет, постоит да свернется, как свиток.
Бывало, спишь - услышишь собачий вой, откроешь глаза. По стенам бегают светлые тени, а за окнами небо и снег переливают несказанными огнями.
Мама или отец будили нас, маленьких, яркие-то сполохи-сияния смотреть. Обидимся, если проспим, а соседские ребята хвалятся, что видели.
У зимы ноги долги, а и зиме приходит извод. В начале февраля еще морозы трещат, звенят. В марте на солнышке пригреет, сосули с крыш. В апреле обвеют двинское понизовье верховые теплые ветры. Загремят ручьи, опадут снега, ополнятся реки водою. Наступят большие воды - разливная весна.
В которые годы вешнее тепло вдруг, тогда Двина и младшие реки кряду оживут и распленятся ото льда. Мимо города идет лед стенами-торосами.
Великое дело у нас ледоход. Иной год после суровой зимы долго ждем не дождемся. Вскроется река, и жизнь закипит. Пароходы придут заграничные и от Вологды. Весело будет… Горожане - чуть свободно - на угор*, на берег идут. Двина лежит еще скована, но лед посинел, вода проступила всюду… В школе - чуть перемена - сразу летим лед караулить. По дворам
лодки заготовляют, конопатят, смолят. И вот топот по всему городу. Народ табунами на берег валит. Значит, река пошла. Гулянья по берегам откроются. Не до ученья, не до работы. На городовых башнях все время выкидывают разноцветные флаги и шары; по ним горожане, как по книге, читают, каким устьем лед в море идет, где затор, где затопило.
Пригород Соломбала на низменных островах стоит, и редкий год их не топит. Улицы ямами вывертит, печи размокнут в низких домах. В городе как услышат- из пушек палят, так и знают, что Соломбала поплыла. Соломбальцы в ус не дуют, у них гулянье, гостьба откроется, ездят по улицам в лодках с гармонями, с песнями, с самоварами. А прежде - вечерами с цветными фонарями и в масках.
В новостях мы регулярно читаем о судебных тяжбах и законах, связанных с плагиатом. Споры об авторстве «Тихого Дона» продолжаются до сих пор: якобы Михаил Шолохов нашел в полевой сумке убитого казака рукопись и опубликовал ее под своим именем. Между тем в своей повседневной жизни большинство из нас время от времени прибегает к бытовому плагиату – заимствует детали биографии других людей, курьезные или драматические факты из их жизни, выдавая их за свои. Команда американских психологов во главе с Аланом Брауном провела опрос с целью выяснить, как часто мы присваиваем себе чужие воспоминания и почему мы это делаем. Результаты оказались весьма красноречивыми: больше 60% опрошенных хотя бы однажды рассказывали чужие истории, выставляя себя их героями, или приписывали себе детали чужой биографии. Половина участников опроса также указывали, что хотя бы однажды сами были жертвами такого воровства (1).
Что же побуждает нас сознательно присваивать себе чужие воспоминания? Авторы исследования выделили наиболее распространенные причины:
- Так проще! В устном общении мы стремимся к упрощению и экспрессивности. Поэтому нам кажется естественным, что история будет интересна слушателям сама по себе, а детали – с кем она произошла, при каких обстоятельствах мы ее услышали – можно опустить.
- Это прибавляет нам популярности . Интересная или забавная история, рассказанная к месту, может добавить нам привлекательности в глазах других. Интересно, что эта причина чаще звучала в ответах мужчин. Кроме того, мужчины в целом чаще женщин признавались в плагиате.
- Эта история нам подходит . «Если это не произошло со мной на самом деле, то вполне могло бы произойти», – рассуждает большинство «похитителей». Жизнь для нас обладает сюжетом, логически связанным и протекающим по определенным правилам. Мы лучше воспринимаем ту информацию, которая не противоречит нашему опыту или мировоззрению. Поэтому чужие истории – это те же варианты жизненного сценария, который, как нам кажется, могли бы или должны были случиться именно с нами.
Когда речь идет о сознательном присвоении чужих воспоминаний, все более-менее понятно. Но среди участников опроса были и те, кто искреннее верил, что пересказанные ими детали относятся к их биографии, и лишь спустя время они случайно вспоминали, как обстояло дело на самом деле. Что стоит за этой забывчивостью? Чтобы ответить на этот вопрос, следует вспомнить о реконструктивной природе нашей памяти. «Наши личные воспоминания можно назвать личными лишь условно, – объясняет Рут Рэй (Ruth Ray), исследователь-нарратолог из Университета Уэйна (США). – Все, что мы помним и относим к собственной жизни, представляет собой относительно правдоподобную версию реальных событий. Наш мозг постоянно редактирует услышанное, увиденное и прочитанное, сверяя имеющуюся у него информацию с тем образом личности, который он стремится создать».
«В отдельных случях речь идет не просто о присвоении памяти об отдельных событиях, но и о копировании личности другого человека, – объясняет антрополог Алейда Ассман (Aleida Assmann). – Такие случаи часто связаны с травмами, при которых человек стремится стереть память о произошедшем, просто вырезав этот фрагмент из своего прошлого и заменив его чужим. Например, среди немцев после окончания Второй мировой войны было распространено такое травматическое «забвение»: многие из числа тех, кто состоял в нацистской партии и участвовал в преступлениях, рассказывали своим детям, будто бы на самом деле с самого начала были против и даже участвовали в движении Сопротивления. Постепенно они сами начинали искренне верить в это» (2).