Персонаж литературного произведения.

В литературных произведениях неизменно присутствуют и, как правило, попадают в центр внимания читателей образы людей, а в отдельных случаях — их подобий: очеловеченных животных, растений («Attalea princeps» В.М. Гаршина) и вещей (сказочная избушка на курьих ножках). Существуют разные формы присутствия человека в литературных произведениях. Это повествователь-рассказчик, лирический герой и персонаж, способный явить человека с предельной полнотой и широтой.

Этот термин взят из французского языка и имеет латинское происхождение. Словом «persona» древние римляне обозначали маску, которую надевал актер, а позднее — изображенное в художественном произведении лицо.

В качестве синонимичных данному термину ныне бытуют словосочетания «литературный герой» и «действующее лицо». Однако эти выражения несут в себе и дополнительные значения: слово «герой» подчеркивает позитивную роль, яркость, необычность, исключительность изображаемого человека, а словосочетание действующее лицо» — тот факт, что персонаж проявляет себя преимущественно в совершении поступков.

Персонаж — это либо плод чистого вымысла писателя (Гулливер и лилипуты у Дж. Свифта; лишившийся носа майор Ковалев у Н.В. Гоголя) либо результат домысливания облика реально существовавшего человека (будь то исторические личности или люди, биографически близкие писателю, а то и он сам); либо, наконец, итог обработки и достраивания уже известных литературных героев, каковы, скажем, Дон Жуан или Фауст.

Наряду с литературными героями как человеческими индивидуальностями, порой весьма значимыми оказываются групповые, коллективные персонажи (толпа на площади в нескольких сценах «Бориса Годунова» А. С. Пушкина, свидетельствующая о мнении народном и его выражающая).

Персонаж имеет как бы двоякую природу. Он, во-первых, является субъектом изображаемого действия, стимулом развертывания событий, составляющих сюжет. Именно с этой стороны подошел к персонажной сфере В.Я. Пропп в своей всемирно известной работе «Морфология сказки» (1928). О сказочных героях ученый говорил как о носителях определенных функций в сюжете и подчеркивал, что изображаемые в сказках лица значимы прежде всего как факторы движения событийных рядов. Персонаж как действующее лицо нередко обозначается термином актант (лат. действующий).

Во-вторых, и это едва ли не главное, персонаж имеет в составе произведения значимость самостоятельную, независимую от сюжета (событийного ряда): он выступает как носитель стабильных и устойчивых (порой, правда, претерпевающих изменения) свойств, черт, качеств.

Персонажи характеризуются с помощью совершаемых ими поступков (едва ли не в первую очередь), а также форм поведения и общения (ибо значимо не только то, что совершает человек, но и то, как он при этом себя ведет), черт наружности и близкого окружения (в частности — принадлежащих герою вещей), мыслей, чувств, намерений.

И все эти проявления человека в литературном произведении (как и в реальной жизни) имеют определенную равнодействующую — своего рода центр, который М.М. Бахтин называл ядром личности, А.А. Ухтомский — доминантой, определяемой отправными интуициями человека.

Для обозначения устойчивого стержня сознания и поведения людей широко используется словосочетание ценностная ориентация. «Нет ни одной культуры, — писал Э. Фромм, — которая могла бы обойтись без системы ценностных ориентаций или координат». Есть эти ориентации, продолжал ученый, «и у каждого индивидуума».

Ценностные ориентации (их можно также назвать жизненными позициями) весьма разнородны и многоплановы. Сознание и поведение людей могут быть направлены на ценности религиозно-нравственные, собственно моральные, познавательные, эстетические. Они связаны и со сферой инстинктов, с телесной жизнью и удовлетворением физических потребностей, со стремлением к славе, авторитету, власти.

Позиции и ориентации как реальных, так и вымышленных писателями лиц нередко имеют облик идей и жизненных программ. Таковы «герои-идеологи» (термин М.М. Бахтина) в романтической и послеромантической литературе. Но ценностные ориентации часто бывают и внерациональными, непосредственными, интуитивными, обусловленными самой натурой людей и традицией, в которой они укоренены. Вспомним лермонтовского Максима Максимыча, не любившего «метафизических прений», или толстовскую Наташу Ростову, которая «не удостаивала быть умной».

Герои литературы разных стран и эпох бесконечно многообразны. Вместе с тем в персонажной сфере явственна повторяемость, связанная с жанровой принадлежностью произведения и, что еще важнее, с ценностными ориентациями действующих лиц. Существуют своего рода литературные «сверхтипы» — надэпохальные и интернациональные.

Подобных сверхтипов немного. Как отмечали М.М. Бахтин и (вслед за ним) Е.М. Мелетинский, на протяжении многих веков и даже тысячелетий в художественной словесности доминировал человек авантюрно-героический, который твердо верит в свои силы, в свою инициативу, в способность добиться поставленной цели.

Он проявляет свою сущность в активных поисках и решительной борьбе, в приключениях и свершениях, и живет представлением о своей особой миссии, о собственной исключительности и неуязвимости. Емкие и меткие формулы жизненных позиций таких героев мы находим в ряде литературных произведений. Например: «Когда помочь себе ты можешь сам,/ Зачем взывать с мольбою к небесам?/ Нам выбор дан. Те правы, что посмели;/ Кто духом слаб, тот не достигнет цели./ «Несбыточно!» — так говорит лишь тот,/ Кто мешкает, колеблется и ждет» (У. Шекспир. «Конец — делу венец». Пер. М. Донского). «Под клобуком свой замысел отважный/ Обдумал я, готовил миру чудо», — рассказывает о себе пушкинский Григорий Отрепьев. А в романе «Братья Карамазовы» черт так выразил сокровенные помыслы Ивана: «Где стану я, там сейчас же будет первое место».

Персонажи, принадлежащие к авантюрно-героическому сверхтипу, стремятся к славе, жаждут быть любимыми, обладают волей «изживать фабулизм жизни», т. е. склонны активно участвовать в смене жизненных положений, бороться, достигать, побеждать. Авантюрно-героический персонаж — своего рода избранник или самозванец, энергия и сила которого реализуются в стремлении достигнуть каких-то внешних целей.

Сфера этих целей весьма широка: от служения народу, обществу, человечеству до эгоистически своевольного и не знающего границ самоутверждения, связанного с хитрыми проделками, обманом, а порой с преступлениями и злодействами (вспомним шекспировского Макбета и его жену). К первому «полюсу» тяготеют персонажи героического эпоса.

Таков храбрый и рассудительный, великодушный и благочестивый Эней во всемирно известной поэме Вергилия. Верный долгу перед родной Троей и своей исторической миссии, он, по словам Т. С. Элиста, «от первого до последнего вздоха» — «человек судьбы»: не авантюрист, не интриган, не бродяга, не карьерист, — он исполняет предназначенное ему судьбой не по принуждению или случайному указу, и уж конечно, не из жажды славы, а потому что волю свою подчинил некой высшей власти великой цели» (имеется в виду основание Рима).

В ряде же других эпопей, в том числе «Илиаде» и «Одиссее», героические деяния персонажей совмещаются с их своеволием и авантюризмом (подобное сочетание и в Прометее, который, однако, на многие века стал символом жертвенного служения людям).

О сущности героического говорилось много. Понятие авантюрности (авантюризма) применительно к литературе уяснено гораздо менее. М.М. Бахтин связывал авантюрное начало с решением задач, продиктованных «вечной человеческой природой — самосохранением, жаждой победы и торжества, жаждой обладания, чувственной любовью».

В дополнение к этому заметим, что авантюризм вполне может стимулироваться самодовлеюще игровыми импульсами человека (Кочкарев в «Женитьбе» Н.В. Гоголя, Остап Бендер у И. Ильфа и В. Петрова), а также жаждой власти, как у пушкинских Гришки Отрепьева и Емельяна Пугачева.

Авантюрно-героический сверхтип, воплощающий устремленность к новому, во что бы то ни стало (т. е. динамическое, бродильное, будоражащее начало человеческого мира), представлен словесно-художественными произведениями в различных модификациях, одна на другую не похожих.

Во-первых, это боги исторически ранних мифов и наследующие их черты народно-эпические герои от Арджуны (индийская «Махабхарата»), Ахилла, Одиссея, Ильи Муромца до Тиля Уленшпигеля и Тараса Бульбы, неизменно возвышаемые и поэтизируемые.

В том же ряду — центральные фигуры средневековых рыцарских романов и их подобия в литературе последних столетий, каковы персонажи детективов, научной фантастики, приключенческих произведений для юношества, порой и «большой» литературы (вспомним Руслана и молодого Дубровского у Пушкина, героя пьесы Э. Ростана «Сирано де Бержерак», Ланцелота из «Дракона» Е. Шварца).

Во-вторых, это романтически настроенные бунтари и духовные скитальцы в литературе XIX-XX вв. — будь то гетевский Фауст, байроновский Каин, лермонтовский Демон, ницшев Заратустра либо (в иной, приземленной вариации) такие герои-идеологи, как Онегин, Печорин, Бельтов, Раскольников, Орест («Мухи» Ж.-П. Сартра).

Названные персонажи (Заратустра — знаменательное исключение) — как бы полугерои, а то и антигерои, каковы, к примеру, центральное лицо «Записок из подполья» и Ставрогин у Ф.М. Достоевского. В облике и судьбах персонажей этого, так сказать «демонического», ряда обнаруживается тщета интеллектуального и прочего авантюризма, лишенного связей с нравственностью и культурной традицией большого исторического времени.

В-третьих, героико-авантюрному началу в какой-то мере причастны романтически настроенные персонажи, которые чужды какому-либо демонизму, верят тому, что их душа прекрасна, и жаждут реализовать свои богатые возможности, считая себя некими избранниками и светочами. Подобного рода ориентации в освещении писателей, как, правило, внутренне кризисны, исполнены горестного драматизма, ведут к тупикам и катастрофам.

По словам Гегеля, «новыми рыцарями являются по преимуществу юноши, которым приходится пробиваться сквозь мирской круговорот, осуществляющийся вместо их идеалов». Подобные герои, продолжает немецкий философ, «считают несчастьем» то, что факты прозаической реальности «жестоко противодействуют их идеалам и бесконечному закону сердца»: они полагают, что «надо пробить брешь в этом порядке вещей, изменить, улучшить мир или, по крайней мере, вопреки ему, создать на земле небесный уголок».

Подобного рода персонажи (вспомним гетевского Вертера, пушкинского Ленского, гончаровского Адуева-младшего, чеховских персонажей) героями в полном смысле слова не являются. Их высокие помыслы и благородные порывы оказываются иллюзорными и тщетными; романтически настроенные персонажи терпят поражения, страдают, гибнут либо со временем примиряются с «низменной прозой» существования, становятся обывателями, а то и карьеристами. «Герой, — отмечает Г.К. Косиков, основываясь на писательском опыте Стендаля, Бальзака, Флобера, — становится носителем идеала и деградации одновременно».

Таким образом, герой романтической и послеромантической литературы (как в его «демонической», так и в «прекраснодушной» разновидности), сохраняя свою причастность авантюрно-героическому сверхтипу (ореол собственной исключительности, воля к масштабным обретениям и свершениям), вместе с тем предстал как симптом и свидетельство культурно-исторической кризисности и даже исчерпанности этого сверхтипа.

Среди персонажей, принадлежащих данному сверхтипу, в-четвертых, мы находим и собственно авантюристов, еще в меньшей степени героичных, нежели перечисленные выше. От трикстеров ранних мифов тянутся нити к действующим лицам новеллистики средневековья и Возрождения, а также авантюрных романов. Знаменательно критическое доосмысление авантюризма в литературе Нового времени, наиболее явственное в произведениях о Дон Жуане (начиная с Тирсо де Молина и Мольера).

Последовательно антиавантюрную направленность имеют образы искателей места в высшем обществе, карьеристов в романах О. де Бальзака, Стендаля, Ги де Мопассана. Германн в «Пиковой даме» Пушкина, Чичиков у Гоголя, Ракитин и Петр Верховенский у Достоевского, Борис Друбецкой у Толстого — в этом же ряду. В иных, тоже весьма разных вариациях (и далеко не апологетично) запечатлен тип авантюриста в таких фигурах литературы нашего столетия, как Феликс Круль у Т. Манна, знаменитый Остап Бендер Ильфа и Петрова и гораздо менее популярный Комаровский в «Докторе Живаго» Пастернака.

Совсем иной, можно сказать, полярный авантюрно-героическому «сверхтип» явлен в средневековых житиях и тех произведениях (в том числе близких нам эпох), которые в большей или меньшей степени, прямо или косвенно наследуют житийную традицию или ей сродны.

Этот сверхтип правомерно назвать житийно-идиллическим. О родстве житийной святости и идиллических ценностей ярко свидетельствует прославленная «Повесть о Петре и Февронии Муромских», где «ореолом святости окружается не аскетическая монастырская жизнь, а идеальная супружеская жизнь в миру и мудрое единодержавное управление своим княжество.

Персонажи подобного рода не причастны какой-либо борьбе за успех. Они пребывают в реальности, свободной от поляризации удач и неудач, побед и поражений, а в пору испытаний способны проявить стойкость, уйдя от искусов и тупиков отчаяния (что подтверждают слова об одном из претерпевших несправедливость героев Шекспира: он обладает даром переводить «на кроткий, ясный лад судьбы суровость» — «Как вам это понравится»). Даже будучи склонным к умственной рефлексии, персонажи этого рода (например, лесковский Савелий Туберозов) продолжают пребывать в мире аксиом и непререкаемых истин, а не глубинных сомнений и неразрешимых проблем.

Духовные колебания в их жизни либо отсутствуют, либо оказываются кратковременными и, главное, вполне преодолимыми (вспомним: «странную и неопределенную минуту» Алеши Карамазова после смерти старца Зосимы), хотя эти люди и склонны к покаянным настроениям. Здесь наличествуют твердые установки сознания и поведения: то, что принято называть верностью нравственным устоям.

Подобные персонажи укоренены в близкой реальности с ее радостями и горестями, с навыками общения и повседневными занятиями. Они открыты миру окружающих, способны любить и быть доброжелательными к каждому другому, готовы к роли «деятелей связи и общения» (М.М. Пришвин). Им, прибегая к терминологии А.А. Ухтомского, присуща «доминанта на другое лицо».

В русской литературной классике XIX-XX вв. житийно-идиллический сверхтип представлен весьма ярко и широко. Здесь и Татьяна восьмой главы «Евгения Онегина», и «групповой портрет» Гриневых и Мироновых в «Капитанской дочке», и князь Гвидон («Сказка о царе Салтане»), которому не понадобилось идти за тридевять земель в поисках счастья.

В послепушкинской литературе — это Максим Максимыч М.Ю. Лермонтова, действующие лица семейных хроник С.Т. Аксакова, старосветские помещики Н.В. Гоголя, персонажи «Семейного счастья», Ростовы и Левин у Л.Н. Толстого, князь Мышкин и Макар Иванович, Тихон и Зосима у Ф.М. Достоевского.

Можно было бы назвать также многих героев А.Н. Островского, И.А. Гончарова, Н.А. Некрасова, И.С. Тургенева, А.П. Чехова. В том же ряду — Турбины у М.А. Булгакова, герой и героиня рассказа «Фро» А.П. Платонова, Матрена А.И. Солженицына, ряд персонажей нашей «деревенской» прозы (например, Иван Африканович в «Привычном деле» В.И. Белова, герой рассказа «Алеша Бесконвойный» В.М. Шукшина).

Обратившись к русскому зарубежью, назовем прозу Б.К. Зайцева и И.С. Шмелева (в частности — Горкина из «Лета Господня» и «Богомолья»). В литературах других стран подобного рода лица глубоко значимы у Ч. Диккенса, а в наш век — в исполненных трагизма романах и повестях У. Фолкнера.

У истоков житийно-идиллического сверхтипа — персонажи древнегреческого мифа Филемон и Бавкида, которые были награждены богами за верность в любви друг к другу, за доброту и гостеприимство: их хижина превратилась в храм, а им самим были дарованы долголетие и одновременная смерть.

Отсюда тянутся нити к идиллиям Феокрита, «Буколикам» и «Георгикам» Вергилия, роману-идиллии «Дафнис и Хлоя» Лонга, к Овидию, впрямую обратившемуся к мифу о Филемоне и Бавкиде, и — через многие века — к И.В. Гете (соответствующий эпизод второй части «Фауста», а также поэма «Герман и Доротея»). У первоначал рассматриваемого «сверхтипа» — миф не о богах, а о людях, о человеческом в человеке (но не человекобожеском, если прибегнуть к лексике, характерной для начала русского XX в.).

Житийно-идиллический сверхтип был намечен также дидактическим эпосом Гесиода. В «Трудах и днях» отвергалась гомеровская апология воинской удали, добычи и славы, воспевались житейский здравый смысл и мирный крестьянский труд, высоко оценивались благонравие в семье и нравственное устроение, которое опирается на народное предание и опыт, запечатленный в пословицах и баснях.

Мир персонажей рассматриваемого ряда предварялся и древнегреческими симпосиями, породившими традицию дружественного умственного собеседования. В этой связи важна фигура Сократа как реальной личности и как героя платоновских диалогов, где великий мыслитель древности предстает как инициатор и ведущий участник мирных и доверительных бесед, зачастую сопровождаемых доброжелательными улыбками. Наиболее ярок в этом отношении диалог «Федон» — о последних часах жизни философа.

В становлении житийно-идиллического сверхтипа сыграла свою роль и сказка с ее интересом к ценному в неявном и безвидном, будь то падчерица Золушка или Иванушка-дурачок, или добрый волшебник, чертами которого обладает мудрец-книжник Просперо из шекспировской «Бури».

Герои житийно-идиллической ориентации характеризуются неотчужденностью от реальности и причастностью окружающему, их поведение является творческим при наличии «родственного внимания» к миру (М.М. Пришвин). По-видимому, есть основания говорить о тенденции развития литературы: от позитивного освещения авантюрно-героических ориентаций к их критической подаче и к все более ясному разумению и образному воплощению ценностей житийно-идиллических.

Данная тенденция, в частности, с классической отчетливостью сказалась в творческой эволюции АС. Пушкина (от «Кавказского пленника» и «Цыган» к «Повестям Белкина» и «Капитанской дочке»). Она находит обоснование и объяснение в опытах философствования нашего столетия. Так, современный немецкий философ Ю. Хабермас утверждает, что инструментальное действие, ориентированное на успех, со временем уступает место коммуникативному действию, направленному на установление взаимопонимания и устремленному к единению людей.

Литературные персонажи могут представать не только «носителями» ценностных ориентаций, но и воплощениями, безусловно, отрицательных черт либо средоточием попранной, подавленной, несостоявшейся человечности. У истоков «отрицательного» сверхтипа, достойного осмеяния и обличения, проходящего через века, — горбатый и косой, ворчливый и насмешливый Терсит, враг Ахилла и Одиссея, о котором рассказано в «Илиаде». Это едва ли не первый в европейской литературе антигерой.

Слово это введено в обиход Ф.М. Достоевским: «Тут нарочно собраны все черты для антигероя» («Записки из подполья»). Подавленная человечность воплощена в мифе о Сизифе, обреченном на безысходно тяжкое своей бессмысленностью существование. Здесь человеку уже не до ценностных ориентаций! Сизифа как архетипическую фигуру рассмотрел А. Камю в своей работе «Миф о Сизифе. Эссе об абсурде». Названные персонажи древнегреческой мифологии предвосхищают многое в литературе более поздних и близких нам эпох.

В реальности, где нет места каким-либо достойным человека ориентирам и целям, живут многие персонажи русских писателей XIX в., в частности — Н.В. Гоголя. Вспомним, к примеру, сумасшедшего Поприщина, или Акакия Акакиевича с его шинелью, или лишившегося носа майора Ковалева.

«Ведущей гоголевской темой, — утверждает С.Г. Бочаров, — было «раздробление», исторически широко понимаемое как сущность всего европейского Нового времени, кульминации достигшее в XIX веке; характеристика современной жизни во всех ее проявлениях как раздробленной, дробной распространяется на самого человека.

В петербургских повестях Гоголя с героем-чиновником был установлен особый масштаб изображения человека. Этот масштаб таков, что человек воспринимается как частица и дробная величина (если не «нуль», как внушает Поприщину начальник отделения)».

Человек здесь, продолжает Бочаров, говоря о герое «Шинели», — это «существо, приведенное не только к абсолютному минимуму человеческого существования, ценности и значения, но просто к нулю всего этого»: «Акакий Акакиевич не просто «маленький человек». Он, можно сказать, еще «меньше» маленького человека, ниже самой человеческой меры».

Многие персонажи «послегоголевской» литературы всецело подчинены безжизненной рутине, омертвевшим стереотипам среды, подвластны собственным эгоистическим побуждениям. Они либо томятся однообразием и бессмысленностью существования, либо с ним примиряются и чувствуют себя удовлетворенными.

В их мире присутствует, а то и безраздельно царит то, что Блок назвал «необъятной) серой паучихой скуки». Таковы герой рассказа «Ионыч» и многочисленные его подобия у Чехова, такова (в неповторимо своеобразной вариации) атмосфера ряда произведений Достоевского. Вспомним страшный образ, возникший в воображении Свидригайлова: вечность как запущенная деревенская баня с пауками.

Человек, загнанный (или загнавший себя) в тупик скуки, неоднократно осознавался и изображался писателями как ориентированный лишь гедонистически — на телесные наслаждения, как чуждый нравственности, терпимый к злу и склонный к его апологии.

Бодлера в западноевропейской литературе — Мариво, Лесажа, Прево, Дидро и де Сада), — гедонизм и его оборотная сторона, зло) были подвергнуты тщательному, разностороннему и впечатляюще безрадостному анализу».

Говоря о персонажах Достоевского как предваривших человеческую реальность ряда произведений XX в. Ю. Кристева не без оснований пользуется такими словосочетаниями, как «треснувшие я», «расщепленные субъекты», носители «разорванного сознания».

Человек, у которого ценностные ориентиры пошатнулись либо отсутствуют вовсе, стал предметом пристального внимания писателей нашего столетия. Это и ужасы Ф. Кафки, и театр абсурда, и образы участников массового уничтожения людей, и художественная концепция человека как монстра, существа чудовищного.

Такова (в самых приблизительных очертаниях) персонажная сфера литературного произведения, если посмотреть на нее в ракурсе аксиологии (теории ценностей).

В.Е. Хализев Теория литературы. 1999 г.

1. Значение терминов «герой», «персонаж»

2. Персонаж и характер

3. Структура литературного героя

4. Система персонажей

1. Значение терминов «герой», «персонаж»

Слово «герой» имеет богатую историю. В переводе с греческого «heros» означает полубог, обожествленный человек. В догомеровские времена (X–IX век до н.э.) героями в Древней Греции назывались дети бога и смертной женщины или смертного и богини (Геракл, Дионис, Ахилл, Эней и т.д.). Героям поклонялись, в честь них сочиняли стихотворения, им воздвигали храмы. Право на имя героя давало преимущество рода, происхождения. Герой служил посредником между землей и Олимпом, он помогал людям постигнуть волю богов, иногда сам приобретал чудесные функции божества.

Такую функцию, например, получает прекрасная Елена в древней греческой храмовой легенде-сказке об исцелении дочери друга Аристона, царя спартанцев. Этот безымянный друг царя, как повествует легенда, имел очень красивую жену, в младенчестве бывшую весьма уродливой. Кормилица часто носила девочку в храм Елены и молила богиню избавить девочку от уродства (Елена имела в Спарте собственный храм). И Елена пришла, и помогла девочке.

В эпоху Гомера (VIII в. до н.э.) и вплоть до литературы V века до н.э. включительно слово «герой» наполняется иным значением. В героя превращается уже не только потомок богов. Им становится любой смертный, достигший выдающихся успехов в земной жизни; любой человек, сделавший себе имя в сфере войны, нравственности, путешествий. Таковы герои Гомера (Менелай, Патрокл, Пенелопа, Одиссей), таков Тесей Вакхилида. Авторы называют этих людей «героями» потому, что те прославились определенными подвигами и вышли, тем самым, за рамки исторического и географического.

Наконец, начиная с V века до н.э., в героя превращается уже не только человек выдающийся, но любой «муж», как «благородный», так и «негодный», попавший в мир литературного произведения. В качестве героя выступает также ремесленник, вестник, слуга и даже раб. Подобное снижение, десакрализацию образа героя научно обосновывает Аристотель. В «Поэтике» – глава «Части трагедии. Герои трагедии» – он замечает, что герой может уже не отличаться «(особенной) добродетелью и справедливостью». Героем он становится, просто попадая в трагедию и переживая «ужасное».

В литературоведении значение термина «герой» весьма неоднозначно. Исторически это значение вырастает из обозначенных выше смыслов. Однако в теоретическом плане оно являет новое, преображенное содержание, которое читается на нескольких смысловых уровнях: художественной реальности произведения, собственно литературы и онтологии как науки о бытии.

В художественном мире творения героем называется всякое лицо, наделенное внешностью и внутренним содержанием. Это не пассивный наблюдатель, но актант, реально действующее в произведении лицо (в переводе с латинского «актант» означает «действующий»). Герой в произведении обязательно что-то созидает, кого-то защищает. Главная задача героя на этом уровне – это освоение и преображение поэтической реальности, построение художественного смысла. На общелитературном уровне героем является художественный образ человека, обобщающего в себе наиболее характерные черты действительности; проживающего повторяемые схемы бытия. В этом плане герой является носителем определенных идейных принципов, выражает замысел автора. Он моделирует особый оттиск бытия, становится печатью эпохи. Классический пример – это лермонтовский Печорин, «герой нашего времени». Наконец, на онтологическом уровне герой образует особый способ познания мира. Он долженствует нести людям истину, знакомить их с многообразием форм человеческой жизни. В этом плане герой – это духовный проводник, проводящий читателя по всем кругам человеческой жизни и указывающий путь к истине, Богу. Таков Вергилий Д. Алигьери («Божественная комедия»), Фауст И. Гете, Иван Флягин Н.С. Лескова («Очарованный странник») др.

Термин «герой» часто соседствует с термином «персонаж» (иногда эти слова понимают как синонимы). Слово «персонаж» французского происхождения, однако имеет латинские корни. В переводе с латинского языка «регзопа» – это особа, лицо, личина. «Персоной» древние римляне называли маску, которую надевал актер перед выступлением: трагическую или комическую. В литературоведении персонажем называется субъект литературного действия, высказывания в произведении. Персонаж представляет социальный облик человека, его внешнюю, чувственно воспринимаемую персону.

Однако герой и персонаж – далеко не одно и то же. Герой являет собой нечто целостное, законченное; персонаж – частичное, требующее пояснения. Герой воплощает в себе вечную идею, предназначается к высшей духовно-практической деятельности; персонаж просто обозначает присутствие человека; «работает» статистом. Герой – это актер в маске, а персонаж одна только маска.

2. Персонаж и характер

Персонаж легко превращается в героя в том случае, если получает индивидуальное, личностное измерение или характер. По Аристотелю, характер соотносится с проявлением направления «воли, каково бы оно ни было».

В современном литературоведении характер – это неповторимая индивидуальность персонажа; его внутренний облик; то есть все то, что делает человека личностью, что отличает его от других людей. Иначе говоря, характер – это тот самый актер, который играет за маской – персонажем. В основе характера находится внутреннее «я» человека, его самость. Характер проявляет образ души со всеми ее поисками и ошибками, надеждами и разочарованиями. Он обозначает многогранность человеческой индивидуальности; раскрывает ее нравственный и духовный потенциал.

Характер может быть простым и сложным. Простой характер отличается цельностью и статичностью. Он наделяет героя незыблемым набором ценностных ориентиров; делает его либо положительным, либо отрицательным. Положительные и отрицательные герои обычно разделяют систему персонажей произведения на две враждующих группировки. Например: патриоты и агрессоры в трагедии Эсхила («Персы»); русские и иностранцы (англичане) в повести Н.С. Лескова «Левша»; «последние» и «множества» в повести А.Г. Малышкина «Падение Дайра».

Простые характеры традиционно объединяются в пары, чаще всего на основе противопоставления (Швабрин – Гринев в «Капитанской дочке» А.С. Пушкина, Жавер – епископ Мириэль в «Отверженных» В. Гюго). Противопоставление заостряет достоинства положительных героев и умаляет заслуги героев отрицательных. Оно возникает не только на этической основе. Его образуют и философские оппозиции (таково противостояние Йозефа Кнехта и Плинио Дезиньори в романе Г. Гессе «Игра в бисер).

Сложный характер проявляет себя в непрестанном поиске, внутренней эволюции. В нем находит выражение многообразие душевной жизни личности. Он открывает как самые светлые, высокие стремления души человеческой, так и самые темные, низменные ее порывы. В сложном характере закладываются, с одной стороны, предпосылки для деградации человека («Ионыч» А.П. Чехова); с другой – возможность его будущего преображения и спасения. Сложный характер очень трудно обозначить в диаде «положительный» и «отрицательный». Как правило, он стоит между этими терминами или, точнее, над ними. В нем сгущается парадоксальность, противоречивость жизни; концентрируется все самое загадочное и странное, что составляет тайну человека. Таковы герои Ф.М. Достоевского Р. Музиля, А. Стриндберга и др.

3. Структура литературного героя

Литературный герой – персона сложная, многоплановая. Он может жить сразу в нескольких измерениях: объективном, субъективном, божественном, демоническом, книжном (Мастер М.А. Булгакова). Однако в своих отношениях с обществом, природой, другими людьми (всем тем, что противоположно его личности) литературный герой всегда бинарен. Он получает два облика: внутренний и внешний. Он идет двумя путями: интровертирующим и экстраверти-рующим. В аспекте интроверзии герой – это «обдумывающий заранее» (воспользуемся красноречивой терминологией К.Г. Юнга) Прометей. Он живет в мире чувств, грез, мечтаний. В аспекте экстра-верзии литературный герой «действующий, а потом обдумывающий» Эпитемей. Он живет в реальном мире ради его активного освоения.

На создание внешнего облика героя «работает» его портрет, профессия, возраст, история (или прошлое). Портрет наделяет героя лицом и фигурой; преподает ему комплекс отличительных особенностей (толстоту, худобу в рассказе А.П. Чехова «Толстый и тонкий») и ярких, узнаваемых привычек (характерное ранение в шею партизана Левинсона из романа А.И. Фадеева «Разгром»).

Очень часто портрет становится средством психологизации и свидетельствует о некоторых чертах характера. Как, например, в известном портрете Печорина, данного глазами рассказчика, некоего странствующего офицера: «Он (Печорин – П.К.) был среднего роста; стройный тонкий стан его и широкие плечи доказывали крепкое сложение, способное переносить все трудности кочевой жизни <…>. Его походка была небрежна и ленива, но я заметил, что он не размахивал руками – верный признак скрытности характера».

Профессия, призвание, возраст, история героя педалируют процесс социализации. Профессия и призвание дают герою право на общественно полезную деятельность. Возраст определяет потенциальную возможность тех или иных действий. Рассказ о его прошлом, родителях, стране и месте, где он живет, придает герою чувственно осязаемый реализм, историческую конкретность.

Внутренний облик героя складывается из его мировоззрения, этических убеждений, мыслей, привязанностей, веры, высказываний и поступков. Мировоззрение и этические убеждения наделяют героя необходимыми онтологическими и ценностным ориентирами; дают смысл его существованию. Привязанности и мысли намечают многообразную жизнь души. Вера (или отсутствие таковой) определяет присутствие героя в духовном поле, его отношение к Богу и Церкви (в литературе христианских стран). Поступки и высказывания обозначают результаты взаимодействия души и духа.

Конкурс Копирайта -К2
Слово «герой» («heros» - греч.) означает полубог или обожествленный человек.
У древних греков героями были либо полукровки (один из родителей бог, второй – человек), либо выдающиеся мужи, которые прославились своими деяниями, например, военными подвигами или путешествиями. Но, по любому, звание героя давало человеку массу преимуществ. Ему поклонялись, в честь него слагали стихи и прочие песни. Постепенно-постепенно понятие «герой» перекочевало в литературу, где и застряло до наших дней.
Теперь в нашем понимании героем может быть как «муж благородный», так и «негодный», если он действует в рамках художественного произведения.

С термином «герой» соседствует термин «персонаж», и часто эти термины воспринимаются как синонимы.
Персоной в Древнем Риме называли маску, которую актер надевал перед выступлением – трагическую или комическую.

Герой и персонаж – это далеко не одно то же.

ЛИТЕРАТУРНЫЙ ГЕРОЙ - это выразитель сюжетного действия, которое вскрывает содержание произведения.

ПЕРСОНАЖ – это любое действующее лицо в произведении.

Слово «персонаж» характерно тем, что не несет в себе никаких дополнительных значений.
Взять, например, термин «действующее лицо». Сразу видно, что оно – должно действовать= совершать поступки, и тогда под это определение не подходит целая куча героев. Начиная от папы ПеппиДлинныйЧулок, мифического капитана дальнего плавания, и кончая народом в «Борисе Годунове», который, как всегда, «безмолвствует».
Эмоционально-оценочная окраска термина «герой» подразумевает исключительно положительные качества=героизм\геройство. И тогда под это определение не попадет еще больше народу. Ну как, скажем, назвать героем Чичикова или Гобсека?
И вот литературоведы с филологами бьются – кого же называть «героем», а кого «персонажем»?
Кто победит, время покажет. А пока мы будем считать по-простому.

Герой – это важное для выражения идеи произведения действующее лицо. А персонажи – это все остальные.

Чуть попозже поговорим о системе персонажей в художественном произведении, там будет речь о главных (героях) и второстепенных (персонажах).

Cейчас отметим еще пару определений.

ЛИРИЧЕСКИЙ ГЕРОЙ
Понятие лирический герой впервые было сформулировано Ю.Н. Тыняновым в 1921 году применительно к творчеству А.А. Блока.
Лирический герой - образ героя в лирическом произведении, переживания, чувства, мысли которого отражают авторское мировосприятие.
Лирический герой - не автобиографический образ автора.
Нельзя говорить «лирический персонаж» - только «лирический герой».

ОБРАЗ ГЕРОЯ - это художественное обобщение человеческих свойств, черт характера в индивидуальном облике героя.

ЛИТЕРАТУРНЫЙ ТИП - это обобщенный образ человеческой индивидуальности, наиболее характерной для определенной общественной среды в определенное время. В нем соединяются две стороны - индивидуальное (единичное) и общее.
Типическое - не означает усредненное. Тип концентрирует в себе все наиболее яркое, характерное для целой группы людей - социальной, национальной, возрастной и т.д. Например, тип тургеневской девушки или дамы бальзаковского возраста.

ПЕРСОНАЖ И ХАРАКТЕР

В современном литературоведении характер – это неповторимая индивидуальность персонажа, его внутренний облик, то есть то, что отличает его от других людей.

Характер состоит из многообразных черт и качеств, которые соединяются неслучайно. В каждом характере есть главная, доминирующая черта.

Характер может быть простым и сложным.
Простой характер отличается цельностью и статичностью. Герой либо положительный, либо отрицательный.
Простые характеры традиционно объединяются в пары, чаще всего на основе противопоставления «плохой» - «хороший». Противопоставление заостряет достоинства положительных героев и умаляет заслуги героев отрицательных. Пример – Швабрин и Гринев в «Капитанской дочке»
Сложный характер - это постоянный поиск героя самого себя, духовная эволюция героя и пр.
Сложный характер очень трудно обозначить «положительным» или «отрицательным». В нем присутствует противоречивость и парадоксальность. Как в капитане Жеглове, который чуть было не упек бедного Груздева в тюрьму, но с легкостью отдал продуктовые карточки соседке Шарапова.

СТРУКТУРА ЛИТЕРАТУРНОГО ГЕРОЯ

Литературный герой – персона сложная и многоплановая. Имеет два облика – внешний и внутренний.

На создание внешнего облика героя работают:

ПОРТРЕТ. Это лицо, фигура, отличительные особенности телосложения (например, горб у Квазимодо или уши у Каренина).

ОДЕЖДА, которая тоже может отражать определенные черты характера героя.

РЕЧЬ, особенности которой характеризуют героя не меньше, чем его внешность.

ВОЗРАСТ, который определяет потенциальную возможность тех или иных действий.

ПРОФЕССИЯ, которая показывает степень социализации героя, определяет его положение в обществе.

ИСТОРИЯ ЖИЗНИ. Сведения о происхождении героя, его родителях\родственниках, стране и месте, где он живет, придает герою чувственно осязаемый реализм, историческую конкретность.

Внутренний облик героя складывается из:

МИРОВОЗЗРЕНИЯ И ЭТИЧЕСКИХ УБЕЖДЕНИЙ, которые наделяют героя ценностными ориентирами, дают смысл его существованию.

МЫСЛЕЙ И ПРИВЯЗАННОСТЕЙ, которые намечают многообразную жизнь души героя.

ВЕРЫ (или отсутствие таковой), которая определяет присутствие героя в духовном поле, его отношение к Богу и Церкви.

ВЫСКАЗЫВАНИЙ И ПОСТУПКОВ, которые обозначают результаты взаимодействия души и духа героя.
Герой может не только рассуждать, любить, но и осознавать эмоции, анализировать собственную деятельность, то есть рефлексировать. Художественная рефлексия позволяет автору выявить личностную самооценку героя, охарактеризовать его отношение к самому себе.

РАЗРАБОТКА ПЕРСОНАЖА

Итак, персонаж – это вымышленное одушевленное лицо, обладающее определенным характером и уникальными внешними данными. Автор эти данные должен придумать и убедительно донести до читателя.
Если автор этого не делает, читатель воспринимает персонажа как картонного и не включается в его переживания.

Разработка персонажа - процесс достаточно трудоемкий и требует навыка.
Самый действенный способ – это выписать на отдельный лист бумаги все качества личности вашего персонажа, которые вы хотите предъявить читателю. Прямо по пунктам.
Первый пункт – внешность героя (толстый, худой, блондин, брюнет и т.п.). Второй пункт – возраст. Третий – образование и профессия.
Обязательно ответьте (прежде всего, себе самому) на вопросы:
- как персонаж относится к другим людям? (общителен\замкнут, чуток\черств, уважителен\груб)
- как персонаж относится к своему труду? (трудолюбив\ленив, склонен к творчеству\к рутине, ответственен\безответственен, инициативен\пассивен)
- как персонаж относится к самому себе? (имеет чувство собственного достоинства, самокритичен, горд, скромен, нагл, тщеславен, заносчив, обидчив, застенчив, эгоистичен)
- как персонаж относится к своим вещам? (аккуратен\неряшлив, бережен к вещам\небрежен)
Подбор вопросов не случаен. Ответы на них дадут ПОЛНОЕ представление о личности персонажа.
Ответы лучше записать и держать их перед глазами в течение всей работы над произведением.
Что это даст? Даже если в произведении вы не будете упоминать о ВСЕХ КАЧЕСТВАХ личности (для второстепенных и эпизодических персонажей это делать не рационально), то все равно, ПОЛНОЕ понимание автором своих героев передастся читателю и сделает их образы объемными.

В создании\раскрытии образов персонажей огромную роль играет ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ДЕТАЛЬ.

Художественная деталь - это подробность, которую автор наделил значимой смысловой и эмоциональной нагрузкой.
Яркая деталь заменяет целые описательные фрагменты, отсекает лишние и заслоняющие суть дела подробности.
Выразительная, удачно найденная деталь - свидетельство мастерства автора.

Особо хочется отметить такой момент, как ВЫБОР ИМЕНИ персонажа.

Согласно Павлу Флоренскому, «имена – суть категории познания личности». Имена не просто называют, но реально объявляют духовную и физическую сущность человека. Они образуют особые модели личностного бытия, которые становятся общими для каждого носителя определенного имени. Имена предопределяют душевные качества, поступки и даже судьбу человека.

Бытие персонажа в художественном произведении начинается с выбора его имени. Очень важно, как вы назовете своего героя.
Сравните варианты имени Анна – Анна, Анка, Анька, Нюра, Нюрка, Нюша, Нюшка, Нюся, Нюська.
Каждый из вариантов кристаллизует определенные качества личности, дает ключ к характеру.
Определившись с вариантом имени персонажа, не меняйте (без нужды) его по ходу вашей вещи, ибо этим вы можете сбить восприятие читателя.
Если по жизни вы склонны называть друзей и знакомых уменьшительно-ласкательно-пренебрежительно (Светка, Машуля, Ленусик, Димон), в писательской работе контролируйте свою страсть. В художественном произведении употребление таких имен должно быть оправдано. Многочисленные Вовки и Таньки выглядят ужасно.

СИСТЕМА ПЕРСОНАЖЕЙ

Литературный герой – лицо ярко индивидуальное и в то же время отчетливо коллективное, то есть он порожден общественной средой и межличностными отношениями.

Вряд ли в вашем произведении будет действовать всего один герой (хотя и такое случалось). В большинстве случаев персонаж находится в точке пересечения трех лучей.
Первый – это друзья, соратники (доброжелательные отношения).
Второй – враги, недоброжелатели (враждебные отношения).
Третий – прочие посторонние люди (нейтральные отношения)
Эти три луча (и люди, в них находящиеся) создают строгую иерархическую структуру или СИСТЕМУ ПЕРСОНАЖЕЙ.
Персонажей разделяет степень авторского внимания (или частота изображения в произведении), предназначения и функции, которые они исполняют.

Традиционно выделяют главных, второстепенных и эпизодических героев.

ГЛАВНЫЙ ГЕРОЙ (герои) всегда в центре произведения.
Главный герой активно осваивает и преображает художественную реальность. Его характер (см. выше) предопределяет события.

Аксиома – главный герой должен быть ярким, то есть его структура должна быть прописана досконально, никакие пробелы не допустимы.

ВТOРОСТЕПЕННЫЕ ПЕРСОНАЖИ находятся хоть и рядом с главным героем, но несколько позади, на заднем, так сказать, плане художественного изображения.
Характеры и портреты второстепенных персонажей редко детализируются, чаще проявляются пунктирно. Эти герои помогают главным раскрыться и обеспечивают развитие действия.

Аксиома – второстепенный персонаж не может быть ярче главного.
В противном случае он перетянет одеяло на себя. Пример из смежной области. Фильм «Семнадцать мгновений весны». Помните девицу, которая приставала к Штирлицу в одной из последних серий? («Про нас математиков говорят, что мы ужасные сухари…. А в любви я Эйнштейн…»).
В первой редакции фильма эпизод с ней был гораздо более длинным. Актриса Инна Ульянова была так хороша, что перетянула на себя все внимание и исказила сцену. Напомню, там Штирлиц должен был получить важную шифровку из центра. Однако уже никто не помнил про шифровку, все упивались яркой клоунадой ЭПИЗОДИЧЕСКОГО (совершенно проходного) персонажа. Ульянову, конечно, жаль, но режиссер Лиознова приняла совершенно верное решение и вырезала эту сцену. Пример для обдумывания, однако!

ЭПИЗОДИЧЕСКИЕ ГЕРОИ находятся на периферии мира произведения. Они могут вообще не иметь характера, выступать в роли пассивных исполнителей авторской воли. Их функции чисто служебные.

ПОЛОЖИТЕЛЬНЫЕ и ОТРИЦАТЕЛЬНЫЕ ГЕРОИ обычно разделяют систему персонажей произведения на две враждующих группировки («красные»- «белые», «наши» - «фашисты»).

Интересна теория деления персонажей ПО АРХЕТИПАМ.

Архетип – это первичная идея, выраженная в символах и образах и лежащая в основе всего.
То есть каждый персонаж в произведении должен служить символом чего-либо.

По классике, архетипов в литературе семь.
Так, главный герой может быть:
- Протагонистом – тем, кто «ускоряет действие», настоящим Героем.
- Антагонистом – полностью противоположным Герою. То бишь, Злодеем.
- Стражем, Мудрецом, Наставником и Помощником – тем, кто содействует Протагонисту

Второстепенные персонажи бывают:
- Закадычным другом – символизирует поддержку и веру в Главного героя.
- Скептиком – подвергает сомнению все происходящее
- Разумным – принимает решения, основываясь исключительно на логике.
- Эмоциональным – реагирует только эмоциями.

Для примера – романы Роулинг про Гарри Поттера.
Главный герой – несомненно сам Гарри Поттер. Ему противостоит Злодей – Волан-де-Морт. Периодически появляется профессор Дамблдор=Мудрец.
А друзья Гарри – разумная Гермиона и эмоциональный Рон.

В заключении хочется поговорить о количестве персонажей.
Когда их много – это плохо, так как они начнут дублировать друг друга (архетипов-то всего семь!). Конкуренция среди персонажей вызовет раскоординацию в сознании читателей.
Самое разумное – тупо проверить своих героев по архетипам.
Например, у вас в романе три старушки. Первая веселая, вторая умная, а третья – просто одинокая бабка с первого этажа. Задайте себе вопрос – что они воплощают? И поймете, что одинокая старушка – лишняя. Ее фразы (если таковые вообще есть) вполне можно передать второй или первой (старушкам). Этим вы избавитесь от лишнего словесного шума, сконцентрируетесь на идее.

Ведь «Идея – тиран произведения» (с) Эгри.

© Copyright: Конкурс Копирайта -К2, 2013
Свидетельство о публикации №213010300586
рецензии

Лилия Чернец

доктор филологических наук,
Московский государственный университет имени М.В.Ломоносова,

филологический факультет, кафедра теории литературы, профессор

Литературные персонажи

В художественном мире эпических, драматических, лироэпических произведений всегда есть система персонажей — субъектов действия, за взаимоотношениями которых следит читатель. В эпике и лироэпике персонажем может быть и повествователь, если он участвует в сюжете (Николенька Иртеньев в «Детстве», «Отрочестве» и «Юности» Л.Н. Толстого; Аркадий Долгорукий в романе «Подросток» Ф.М. Достоевского); в таких случаях повествование обычно ведется от первого лица, а повествователя принято называть рассказчиком.

Синонимами персонажа в современном литературоведении являются литературный герой, действующее лицо (преимущественно в драме). В этом ряду слово персонаж — семантически наиболее нейтральное. Его этимология (франц. personnage, от лат. persona — особа, лицо, маска) напоминает об условности искусства — об актерских масках в античном театре, в то время как героем (от греч. herds — полубог, обожествленный человек) называют реального человека, проявившего мужество, совершившего подвиг. Таково прямое, основное значение этого слова. В художественном произведении долгое время героем называли главного положительного персонажа. Инерция такого понимания слова побудила У. Теккерея дать своему роману «Ярмарка тщеславия» (1848) подзаголовок: «Роман без героя».

Персонаж — это вид художественного образа, и принципы изображения могут быть разными. Ведущей в литературе разновидностью персонажа является, конечно, человек, человеческий индивид (от лат.: individuum — неделимое, особь). Наиболее широкие возможности для создания развернутого образа человека предоставляет эпический род, где речь повествователя легко вбирает в себя множество описательных и психологических деталей. Значимо место героя в системе персонажей. Второстепенные и эпизодические лица часто представлены немногими чертами, используются как композиционные «скрепы». Так, в повести А.С. Пушкина «Станционный смотритель» вокруг главного героя, Самсона Вырина, сменяются эпизодические лица: лекарь, подтвердивший болезнь Минского; ямщик, везший Минского и Дуню и показавший, что «во всю дорогу Дуня плакала, хотя, казалось, ехала по своей охоте»; военный лакей Минского в Петербурге и др. В финале появляется «оборванный мальчик, рыжий и кривой» — один из тех, с кем незадолго до смерти «возился» смотритель, так и не узнавший, что в Петербурге у него растут внуки. Этот персонаж, оттеняя одиночество Вырина, выполняет в то же время композиционную функцию: сообщает рассказчику о приезде на станцию «прекрасной барыни». Так читатели узнают о судьбе Дуни и ее поздних слезах на могиле отца.

Однако в литературе используются и другие разновидности персонажа, в том числе фантастические образы, в чем проявляется условность искусства, «право» писателя на вымысел. Наряду с людьми в произведении могут действовать, разговаривать антропоморфные персонажи, например животные. Как правило, введение персонажей-животных есть знак односторонней типизации. В басне нравственные качества, преимущественно пороки, четко распределены между персонажами: лиса хитра, волк жаден, осёл упрям, глуп и т.д. В отличие от мифа, где природное и культурное еще не разграничены (Зевс, например, мог обернуться быком, лебедем), «в басне животные выступают как отличные от человека существа...<...> начинают дублировать поведение человека, подменяя его как некий условный и, главное, обобщающий, типизирующий код»1. На основе басенной и других традиций создается животный эпос, где представлены более сложные характеры. К ним можно отнести главного героя «Романа о Лисе» — плута, неистощимого в озорстве, вызывающего возмущение и восхищение одновременно.

Антропоморфными персонажами могут быть также растения, вещи, роботы и т.д. (а, «До третьих петухов» В.М. Шукшина, «Солярис» Ст. Лема).

Персонажами в литературоведении считаются не только отдельные субъекты (индивиды), но и собирательные образы (их архетип — хор в античной драме). Образ как бы «собирается» из многих лиц, часто безымянных, представленных одной чертой, одной репликой; так создаются массовые сцены. Приведем фрагмент из повести Н.В. Гоголя «Тарас Бульба», где описывается многолюдная площадь в Запорожской Сечи. Тарасу и его сыновьям открывается живописное зрелище: «Путники выехали на обширную площадь, где обыкновенно собиралась рада. На большой опрокинутой бочке сидел запорожец без рубашки; он держал в руках ее и медленно зашивал на ней дыры. Им опять перегородила дорогу целая толпа музыкантов, в средине которых отплясывал молодой запорожец, заломивши шапку чертом и вскинувши руками. Он кричал только: «Живее играйте, музыканты! Не жалей, Фома, горелки православным христианам!» И Фома, с подбитым глазом, мерял без счету каждому пристававшему по огромнейшей кружке. Около молодого запорожца четверо старых выработывали довольно мелко ногами, вскидывались, как вихорь, на сторону, и почти на голову музыкантам, и вдруг, опустившись, неслись вприсядку и били круто и крепко своими серебряными подковами плотно убитую землю. Земля глухо гудела на всю округу, и в воздухе далече отдавались гопаки и тропа-ки, выбиваемые звонкими подковами сапогов. Но один всех живее вскрикивал и летел вслед за другими в танце. Чуприна развевалась по ветру, вся открыта была сильная грудь; теплый зимний кожух был надет в рукава, и пот градом лил с него, как из ведра. «Да сними хоть кожух! — сказал, наконец, Тарас. — Видишь, как парит!» — «Не можно!» — кричал запорожец. «Отчего?» — «Не можно; у меня уж такой нрав: что скину, то пропью». А шапки уж давно не было на молодце, ни пояса на кафтане, ни шитого платка; все пошло куда следует. Толпа росла <...»> (глава II).
Стихия безудержного веселья, лихой пляски захватывает всех приходящих на площадь, казаки едины в охватившем их ликовании.

Наряду с персонажами, непосредственно изображенными в произведении (например, участвующими в сценическом действии в драме), можно выделить внесценических персонажей, расширяющих пространственно-временные рамки изображения и укрупняющих ситуацию («Мизантроп» Ж.-Б. Мольера, «Горе от ума» А.С. Грибоедова, «Стулья» Э. Ионеско). Влияние таких персонажей на поведение лиц, действующих на сцене, может быть очень велико. В «Вишневом саде» А.П. Чехова душевная усталость и беспомощность Раневской во многом объясняются гибелью сына Гриши «в этой реке», а также письмами, приходящими из Парижа. Сначала она рвет их, но в конце пьесы решает вернуться к любимому человеку, который, по словам Пети Трофимова, «обобрал» ее. При этом понимает, что идет «на дно»: «Это камень на моей шее, я иду с ним на дно, но я люблю этот камень и жить без него не могу» (д. 3).

О внесценических персонажах можно говорить применительно не только к драме, но и к эпике, где аналогом сцены является прямое (т.е. данное не в пересказе какого-то героя) изображение лиц. Так, в рассказе А.П. Чехова «Ванька» на сцене произведения — девятилетний мальчик, отданный в ученье к московскому сапожнику Аляхину и пишущий в ночь под рождество письмо «на деревню дедушке», Константину Макарычу (как он, подумав, дописывает на конверте). Все остальные лица, включая дедушку Ваньки, — внесценические.

Еще одна разновидность литературного героя — заимствованный персонаж, т.е. взятый из произведений других писателей и обычно носящий то же имя. Такие герои естественны, если сохраняется сюжетная схема, как в трагедии Ж. Расина «Федра», созданной на основе трагедий Еврипида «Ипполит» и «Федра» Сенеки; или как в «Каменном госте» А.С.Пушкина (сюжетная схема этой «маленькой трагедии» восходит к пьесам «Севильский озорник, или Каменный гость» испанского драматурга Тирсо де Молина, «Дон-Жуан, или Каменный гость» Ж.-Б. Мольера. При этом в названных трагедиях Расина и Пушкина персонажи, узнаваемые по имени и сюжетной роли, существенно отличаются по своему характеру от одноименных героев предшествующих пьес.

Но известный читателю герой (а к неизвестным в подобных случаях не обращаются) может вводиться в новый ансамбль персонажей, в новый сюжет. Заимствование персонажа в таких случаях, с одной стороны, обнажает условность искусства, с другой — способствует семиотической насыщенности изображения и его лаконизму: ведь имена «чужих» героев стали нарицательными, автору не нужно их как-то характеризовать.
Из русских классиков особенно часто обращался к этому приему М.Е. Салтыков-Щедрин («В среде умеренности и аккуратности», «Письма к тетеньке», «Современная идиллия» и т.д.). «...Взять литературного героя, литературный тип прошлого времени и показать его в жизни текущих дней — это любимый прием Щедрина. Его герои в 70-80-х годах — потомки Хлестакова, Молчалина, Митрофана Простакова, заполнившие всю жизнь с особенной силой после 81 г.» (Горький M. История русской литературы. — М., 1939. — С. 273.). Поражает свобода, с которой Щедрин обращается с известными литературными персонажами. «Домысливая» биографии героев, сатирик придумывает для них самые неожиданные занятия и должности, но с учетом конъюнктуры пореформенного времени. В «Письмах к тетеньке» Ноздрев издает и редактирует газету «Помои», где Репетилов ведет отдел хроники; в «Господах Молчалиных» (цикл «В среде умеренности и аккуратности») Молчалин вспоминает о десятилетнем директорстве в департаменте «Государственных Умопомрачений» не иного кого, как Чацкого, которому в пьесе Грибоедова было «прислуживаться тошно» (в стойкость дворянского либерализма сатирик не верил). Писатель устанавливает новые, непредсказуемые родственные связи: в «Господах Молчалиных» выясняется, что Рудин — племянник Репетилова, а Софья Фамусова вышла-таки за Чацкого, после же его смерти, из-за юридически безграмотного завещания, вынуждена судиться с Загорецким — «внучатым племянником» покойного. В том же произведении появляются новые лица с красноречивой родословной: адвокаты Балалайкин — побочный сын Репетилова (от Стешки-цыганки) и Подковырник-Клещ — побочный сын Чичикова (от Коробочки). За всей этой игрой воображения очевиден приговор, который Щедрин выносит своей современности, где сильно расширилось поприще комических героев Грибоедова и Гоголя. Как отметил один из персонажей: «Удивительно, как быстро растут люди в наше время! Ну, что такое был Ноздрев, когда Гоголь познакомил нас с ним, и посмотри, как он... вдруг вырос!!» («Письма к тетеньке». Письмо 12-е).

В произведениях, изображающих раздвоенное сознание героя, может появляться его фантомный двойник (от греч. fantasma — призрак), в котором тот — с ужасом или с радостью — узнает свое телесное и/или духовное подобие. Таковы, например, Голядкин-младший в повести Достоевского «Двойник», Черный монах в одноименном рассказе Чехова (этого монаха, который льстит Коврину, относя его к «избранникам божиим», видит только заболевший психически главный герой). Близок к данному приему очень древний сюжетный мотив превращения {метаморфозы) персонажа, резко нарушающий «жизнеподобие» изображения: «Человек-невидимка» Г. Уэллса, «Клоп» В.В.Маяковского, «Собачье сердце» М.А. Булгакова.
Выделенные разновидности персонажа, или устойчивые способы изображения, разумеется, не исчерпывают художественной практики.

Персонаж обычно наделен определенным характером (от греч. character — отпечаток, клеймо, начертание, отличительная черта). Персонаж и характер — понятия не тождественные, что было отмечено еще Аристотелем: «Действующее лицо будет иметь характер, если... в речи или действии обнаружит какое-либо направление воли, каково бы оно ни было...»3. Выполнение героем той или иной сюжетно-композиционной функции еще не делает его характером. Так, не всегда можно найти определенный характер в «вестниках» античных трагедий, чья задача — исполнить поручение, передать новость, но не оценивать ее.

Под характером имеются в виду общественно значимые черты, проявляющиеся с достаточной отчетливостью в поведении и умонастроении героя; совокупность этих черт образует его индивидуальность, отличает его от других героев. Характер может быть односторонним или многосторонним, цельным или противоречивым, статичным или развивающимся, вызывающим уважение или презрение и т.д. Как отмечено выше, есть корреляция между приемами изображения и характерами. Их односторонность очевидна в басенных персонажах-животных. На доминирующую черту в поведении персонажа часто указывают «говорящие» имена. Эта традиция восходит к греко-римской античности, где такие имена вместе с маской (Ярхо В.Н. Согласно сохранившемуся списку масок, используемых в античной комедии, «всего их насчитывалось сорок четыре, и среди них девять масок для ролей стариков, одиннадцать — для молодых людей, семь — для рабов, четырнадцать — для женщин» (Ярхо В.Н. Менандр. У истоков европейской комедии. — M., 2004.— С. 111)), которую носил актер, создавали в сознании зрителя очень конкретный горизонт ожидания.

В комических жанрах этот прием оказался очень устойчивым. Например, уже по списку действующих лиц ясны соотношение характеров и конфликт в комедии В.В. Капниста «Ябеда» (1798): Прямикову и Доброву противостоят Праволов (т.е. ловящий право), члены Гражданской палаты Кривосудов, Атуев, Булъбулъкин, секретарь Кохтин, прокурор Хватайко.

Долгое время в литературе характер главного героя и приемы его изображения определялись жанром. В высоких жанрах классицизма герои должны быть благородными и по нравственным качествам, и по происхождению, но при этом сохранять свою индивидуальность. Характер мыслился статичным. Как наставлял Н. Буало:

Герой, в ком мелко все, лишь для романа годен.
Пусть будет он у вас отважен, благороден,
Но все ж без слабостей он никому не мил:
Нам дорог вспыльчивый, стремительный Ахилл;
Он плачет от обид — нелишняя подробность,
Чтоб мы поверили в его правдоподобность;
Нрав Агамемнона высокомерен, горд;
Эней благочестив и в вере предков тверд.
Герою своему искусно сохраните
Черты характера среди любых событий.

Как видим, образцом для теоретика французского классицизма служит античная литература (эпопея, трагедия). О романе же Буало отзывается иронически, время расцвета этого жанра еще не пришло.

Изображение внутренних противоречий, сложной, часто двойственной природы человека стало программным в эпоху романтизма и было унаследовано реализмом. В повестях Р. Шатобриана «Атала» (1801) и «Рене» (1802), романах «Адольф» Б.Констана (1816), «Евгений Онегин» (1831) Пушкина, «Исповедь сына века» А.де Мюссе (1836), «Герой нашего времени» (1840) М.Ю.Лермонтова, в поэме Дж.Г. Байрона «Дон Жуан» (1817-1823) главные герои — личности противоречивые, рефлектирующие над собственным характером и его странностями, переживающие моральные взлеты и падения. Всех их сближает чувство разочарования, неудовлетворенности жизнью. Характеры героев, как правило, показаны в развитии, при этом не обязательно позитивном; так, М.Е. Салтыков-Щедрин в «Господах Головлевых», О. Уайльд в романе «Портрет Дориана Грея» изображают нравственную деградацию своего героя.

О текучести характера человека размышляет Л.Н.Толстой в романе «Воскресение»: «Люди как реки: вода во всех одинакая и везде одна и та же, но каждая река бывает то узкая, то быстрая, то широкая, то тихая, то чистая, то холодная, то мутная, то теплая. Так и люди. Каждый человек носит в себе зачатки всех свойств людских и иногда проявляет одни, иногда другие и бывает часто совсем непохож на себя, оставаясь все между тем одним и самим собою. У некоторых людей эти перемень бывают особенно резки. И к таким людям принадлежал Нехлюдов» (Ч. 1. Гл. LIX).

Символично название романа: его главные герои, Дмитрий Нехлюдов и Катюша Маслова, после многих испытаний приходят к нравственному воскресению.

В литературе, ориентированной на воплощение характеров (а именно такой является классика), последние составляют предмет рефлексии, споров читателей и критиков (Базаров в оценке М.А.Антоновича, Д.И.Писарева и Н.Н.Страхова; Катерина Кабанова в интерпретации Н.А. Добролюбова, П.И. Мельникова-Печерского, Д.И. Писарева). В одном и том же персонаже критики видят разные характеры.

Уяснение характеров и соответствующая группировка лиц — это акт не описания мира произведения, но его интерпретации. Число характеров и персонажей в произведении обычно не совпадает: персонажей значительно больше. Есть лица, не имеющие характера, выполняющие роль сюжетной пружины; есть однотипные характеры: Добчинский и Бобчинский в «Ревизоре» Гоголя; Беркутов и Глафира, составляющие контрастную пару по отношению к Купавиной и Лыняеву, в комедии «Волки и овцы» Островского.
Персонаж как характер, с одной стороны, и как образ — с другой, имеют разные критерии оценки. В отличие от характеров, подлежащих «суду» в свете тех или иных этических идеалов, образы оцениваются прежде всего с эстетической точки зрения, т.е. в зависимости от того, насколько ярко, полно в них выражена творческая концепция. Как образы Чичиков или Иудушка Головлев превосходны и в этом качестве доставляют эстетическое наслаждение. Но только в этом качестве.

Еще одно важное понятие, широко применяемое при изучении персонажной сферы произведений, — литературный тип (греч. typos — удар, оттиск). Оно часто используется как синоним характера. Однако целесообразно разграничить значения этих терминов.

Исследователи иногда используют слово «тип» для обозначения персонажей, односторонних по своему характеру, статичных, создаваемых преимущественно на ранних стадиях развития искусства. Так, Л.Я. Гинзбург указывает на «традиционные формулы (роли, маски, типы)», помогающие «дореалистической идентификации героя» (Гинзбург Л.Я. О литературном герое. — Л., 1979 — С. 75.). При такой трактовке слово тип в применении к позднейшей литературе, с ее сложными, неоднозначными характерами, оказывается недостаточно тонким инструментом. Но понятие тип используется и в другом значении: как основание для типологии персонажей, каждый из которых обладает индивидуальным, неповторимым характером. Иначе говоря, к типу следует относить ряд героев: их индивидуализация не мешает видеть общие черты, она демонстрирует многообразие вариантов типа, который выступает в качестве инварианта (Более подробно о соотношении понятий «тип» и «характер» см.: Чернец Л.В. Персонажная сфера литературных произведений: понятия и термины // Художественная антропология: Теоретические и историко-литературные аспекты / под ред. М.Л. Ремневой, О.А. Клинга, А.Я. Эсалнек. — М., 2011. — С. 22-35.).

Так, к самодурам в пьесах А.Н. Островского относятся и «ругатель» Дикой, органически неспособный справедливо и своевременно рассчитать работников («Гроза»), и Тит Титыч Брусков, которому пьяный кураж дороже денег, он готов платить за всякое свое безобразие («В чужом пиру похмелье»), и равнодушный к дочери Болынов («Свои люди — сочтемся!»), для которого главное — настоять на своем («За кого велю, за того и пойдет»), и даже чадолюбивый Русаков («Не в свои сани не садись»). А по поздним пьесам драматурга можно проследить формирование типа «делового человека», противопоставляющего «умные» деньги «бешеным», внешне учтивого, но расчетливого и неуклонно преследующего свои эгоистические цели: Васильков («Бешеные деньги»), Беркутов («Волки и овцы»), генерал Гневышев («Богатые невесты»), Прибытков («Последняя жертва»), Кнуров и Вожеватов («Бесприданница»). Каждый из этих героев — индивидуальность, живое лицо, благодарная роль для актера. И все-таки их можно объединить в одну группу.

Такое понимание типа в особенности соответствует эстетическим взглядам и творчеству писателей XIX века — времени создания наиболее глубоких, многогранных характеров. Знак типа — его устойчивая номинация: лишний человек («Дневник лишнего человека» И.С.Тургенева), самодур (благодаря статье Н.А.Добролюбова «Темное царство» это слово из пьесы «В чужом пиру похмелье» получило широкую известность), подпольный человек («Записки из подполья» Ф.М.Достоевского), новые люди («Что делать? Из рассказов о новых людях» Н.Г.Чернышевского), кающийся дворянин (так критик Н.К.Михайловский назвал автопсихологических героев Л.Н.Толстого). Введенные самим писателем или критиком — его истолкователем, эти номинации закрепились в литературной традиции и применяются к целой галерее персонажей. Номинацией типа является также собственное имя героя, если оно стало нарицательным: Фауст, Дон Жуан, Гамлет, леди Макбет, Молчалин, Чичиков, Базаров.

Долгая жизнь типов в литературе (ее показателем является сама частотность соответствующих номинаций в разных контекстах) объясняется масштабностью, высокой мерой общечеловеческого в художественном открытии. Обращаясь к читателю, автор «Мертвых душ» побуждает его задуматься: «... а кто из вас, полный христианского смирения, не гласно, в тишине, один, в минуты уединенных бесед с самим собой, углубит вовнутрь своей души сей тяжелый запрос: "А нет ли и во мне какой-нибудь части Чичикова?"» (гл. 11).
Характеры, в особенности в творчестве одного писателя, нередко суть вариации, развитие одного типа. Писатели возвращаются к открытому ими типу, находя в нем новые грани, добиваясь эстетической безупречности изображения. П.В. Анненков отметил, что И.С. Тургенев «в течение десяти лет занимался обработкой одного и того же типа — благородного, но неумелого человека, начиная с 1846 года, когда написаны были "Три портрета", вплоть до "Рудина", появившегося в 1856 году, где самый образ такого человека нашел полное свое воплощение» (Анненков П.В. Литературные воспоминания. — М., 1989. — С. 364.). Современный исследователь определяет лишнего человека как «социально-психологический тип, запечатленный в русской литературе первой половины XIX в.; его главные черты — отчуждение от официальной России, от родной среды (обычно дворянской), чувство интеллектуального и нравственного превосходства над ней и в то же время — душевная усталость, глубокий скептицизм, разлад слова и дела» (Манн Ю.В. Лишний человек // Литературный энциклопедический словарь. — М., 1987. — С. 204.). К этому типу отнесены герои из произведений Пушкина, Лермонтова, А.И. Герцена, предшествующие появлению Чулкатурина (главного героя тургеневского «Дневника лишнего человека»): Онегин, Печорин, Бельтов. Тургенев после «Дневника...» создает образы Рудина, Лаврецкого и др. В итоге возникает галерея лишних людей, представляющая тип в развитии. В ней можно выделять группы, одна из них — тургеневские герои.

В литературоведении есть еще один путь изучения персонажа — исключительно как участника сюжета, как действующее лицо. Применительно к архаичным жанрам фольклора, в частности к русской волшебной сказке (рассмотренной В.Я. Проппом в его книге «Морфология сказки», 1928), к ранним стадиям развития литературы такой подход в той или иной степени мотивирован материалом: характеров как таковых еще нет или они менее важны, чем действие.

С формированием личности именно характеры становятся основным предметом художественного познания. В программах литературных направлений ведущее значение имеет концепция личности. Утверждается в эстетике и взгляд на сюжет как на важнейший способ раскрытия характера, как на мотивировку его развития. «Характер человека может обнаружиться и в самых ничтожных поступках; с точки зрения поэтической оценки самые великие дела те, которые проливают наиболее света на характер личности» (Лессинг Г.Э. Гамбургская драматургия. — М.; Л., 1936. — С. 38-39.). Под этими словами великого немецкого просветителя могли бы подписаться многие писатели, критики, эстетики.

«Русский язык и литература для школьников» . – 2013 . - № 1 . – С. 3-14.

Герой литературного произведения - действующее лицо в художественном произведении, обладающее отчётливыми чертами характера и поведения, определённым отношением к другим действующим лицам и жизненным явлениям, показанным в произведении.

Героем часто называют всякое многосторонне изображённое действующее лицо в произведении. Такое основное или одно из основных действующих лиц может быть положительным художественным образом, положительным героем, выражающим в своих воззрениях, поступках, переживаниях черты передового человека своего времени и вызывающим у читателя стремление стать похожим на него, следовать ему в жизни. Положительными героями являются многие герои художественных произведений русских классиков, например: Чацкий, Татьяна Ларина, Мцыри, Тарас Бульба, Инсаров и другие. Героями для целого ряда поколений революционеров были герои романа Н. Г, Чернышевского «Что делать?» - Вера Павловна и Рахметов, герой романа А. М. Горького «Мать» - Павел Власов.

Основным или одним из основных действующих лиц может быть и образ отрицательный, в поведении и переживаниях которого писатель показывает людей с отсталыми или реакционными, враждебными народу взглядами, вызывающих гнев и отвращение своим отношением к родине, к людям. Такой отрицательный художественный образ помогает глубже разбираться в действительности, показывает, что осуждает писатель и тем самым что считает он положительным в жизни, вызывает стремление бороться с отрицательными явлениями в ней.

Русская классическая литература создала ряд отрицательных образов: Чичиков, Плюшкин, Хлестаков и другие в произведениях Н. В. Гоголя, Каренин («Анна Каренина» Л. Н. Толстого), Иудушка Головлёв («Господа Головлёвы» М. Е. Салтыкова-Щедрина), Маякин, Васса Железнова, Клим Самгин и другие в произведениях А. М. Горького.

Советские писатели создали галерею новых положительных героев, в образе которых отразились черты человека социалистического общества.

Таковы, например, Чапаев и Клычков в произведениях Д. Фурманова, Левинсон и другие в романе А. Фадеева «Разгром», коммунисты и комсомольцы-подпольщики в его романе «Молодая гвардия», Давыдов («Поднятая целина» М. А. Шолохова), Павел Корчагин и его боевые товарищи в произведении Н. Островского «Как закалялась сталь», Басов («Танкер "Дербент"» Ю. Крымова), Воробьёв и Мересьев в «Повести о настоящем человеке» Б. Полевого и др. Наряду с этим советские писатели (А. А. Фадеев, А. Н. Толстой, М. А. Шолохов, Л. М. Леонов и другие) создали ряд отрицательных образов - белогвардейцев, кулаков, фашистов, авантюристов, фальшивых людей и т. п.

Понятно, что в литературе, как и в жизни, человек выступает в процессе роста, в развитии, борьбе противоречий, в переплетении положительных и отрицательных свойств. Поэтому мы встречаем в литературе самые различные характеры, которые лишь в конечном счёте относим к положительным и отрицательным образам. В этих понятиях выражаются наиболее резко разграниченные виды образов. Практически в каждом данном литературном произведении они получают конкретное воплощение в самых различных формах и оттенках. Следует подчеркнуть, что в советской литературе, важнейшей задачей которой является изображение передовых борцов за коммунизм, - создание образа положительного героя имеет основное значение.

Правильнее будет называть героем лишь положительного героя произведения - действующее лицо, поступки и мысли которого могут явиться, с точки зрения писателя, примером поведения для человека. В отличие от положительных героев других изображённых в произведениях людей лучше называть художественными образами, действующими лицами или, если они не влияют на развитие событий в произведении, персонажами.