Кто вы, полковник най-турс? Белая гвардия (1924) Офицер-дроздовец Евгений Тарусский.

Статья Бориса Соколва о загадке полковника Феликса Феликсовича Най-Турса, - на мой взгляд, одного из самых интересных героев русской (да и не только русской) литературы.

"Если есть среди советских писателей большой талант, которого советская тирания губит и, без сомнения, в конце концов погубит, то это - Михаил Булгаков. Булгаков органически не может вывернуть шиворот-навыворот по "марксистскому" образцу свою талантливую и чуткую душу. Угрозами, доносами, яростью и ненавистью встретила советская наемная критика первую часть "Белой гвардии", романа, под которым за малыми купюрами - подписался бы любой белогвардейский писатель".

Офицер-дроздовец Евгений Тарусский

Роман Михаила Булгакова "Белая гвардия" до сих пор сохраняет читательскую популярность. Дотошные литературоведы давно уже установили практически всех прототипов этого автобиографического произведения. Вот только такой значимый персонаж, как полковник Най-Турс, до сих пор оставался образом сугубо собирательным, не имеющим реальных двойников. Своему другу Павлу Попову Булгаков говорил: "Най-Турс - образ отдаленный, отвлеченный, Идеал русского офицерства. Каким бы должен быть в моем представлении русский офицер". Из этого признания делался вывод, что у Най-Турса не могло быть прототипов. Не было-де настоящих героев у Белого движения.

Между тем мне кажется, что на самом деле у Най-Турса был, по крайней мере, один вполне конкретный прототип. На эту мысль натолкнуло знакомство с "Биографическим справочником высших чинов Добровольческой армии и Вооруженных Сил Юга России", составленным парижским историком Николаем Рутычем и изданным "Российским архивом" в Москве в 1997 г. Одна из биографий там поразительно совпала с биографией Най-Турса. Убедитесь сами: "Шинкаренко Николай Всеволодович (лит. псевдоним - Николай Белогорский) (1890-1986). Генерал-майор... В 1912-1913 гг. участвовал добровольцем в болгарской армии в войне против Турции... Был награжден орденом "За храбрость" - за проявленное отличие при осаде Адрианополя. На фронт Первой мировой войны вышел в составе 12-го Уланского белгородского полка, командуя эскадроном... Георгиевский кавалер и подполковник в конце войны. В Добровольческую армию прибыл одним из первых в ноябре 1917 г. В феврале 1918 г. был тяжело ранен, заменяя пулеметчика в бронепоезде в бою у Новочеркасска".

Комментаторы давно уже установили, что Белградского гусарского полка, в котором Най-Турс командовал эскадроном и заслужил Георгия, в русской армии не существовало. За образец в данном случае Булгаков как раз и взял реальный 12-й уланский Белгородский полк. Совпадают и обстоятельства гибели Най-Турса, и ранения Шинкаренко: оба с пулеметом прикрывали отступление своих.

Но откуда автор "Белой гвардии" узнал о Шинкаренко? Для ответа на этот вопрос надо обратиться к дальнейшей биографии Николая Всеволодовича. Тогда, в феврале 18-го, он выжил, но остался на советской территории, где вынужден был скрываться вплоть до возвращения Добровольческой армии на Дон весной 18-го. Шинкаренко возглавил отряд, а потом полк кавказских горцев в Сводно-Горской дивизии. Он стал полковником, а в июне 1919 г. временно возглавил Сводно-Горскую дивизию, с которой отличился под Царицыным. Осенью 19-го Сводно-Горская дивизия была переброшена на Северный Кавказ для борьбы с начавшимся на территории Чечни и Дагестана антиденикинским восстанием. Согласно Боевому составу Вооруженных сил Юга России, на 5/18 октября 1919 г. эта дивизия числится среди войск Северного Кавказа. Как хорошо известно, Михаил Булгаков был на Северном Кавказе с осени 19-го до весны 20-го. Правда, нам неизвестно, был ли тогда Шинкаренко вместе со своей дивизией. В романах "Тринадцать щепок крушения" и "Вчера" он (точнее, автобиографический герой полковник Подгорцев-Белогорский) после ранения под Царицыным пребывает в госпитале (уж не во владикавказском ли, где работал тогда Булгаков?), а на Северном Кавказе весной 20-го оказался в рядах Кубанской армии в районе Сочи, где ее основная часть капитулировала. Шинкаренко, однако, вместе с частью кубанцев и горцев удалось эвакуироваться в Крым. Кстати, одним из отрядов белых в районе Сочи в январе 1920 г. командовал полковник Мышлаевский - не отсюда ли фамилия одного из героев "Белой гвардии"?

Оговорюсь, что романы Белогорского - это все-таки художественные произведения, где документально точные описания ряда боев соседствуют с вымыслом, о чем сам автор предупреждает читателей специальным примечанием. Вообще о событиях своей жизни после Царицына и вплоть до прибытия в Крым Белогорский-Шинкаренко рассказывает крайне скупо. Может быть, он считал, что борьба с восставшими горцами не была славной страницей белого движения, тем более что теми же горцами ему и приходилось командовать. Но что любопытно: в романе "Вчера", написанном уже после Второй мировой войны, рассказывается об антисоветском восстании на Северном Кавказе в конце 20-х годов. При этом очень точно описываются как раз те районы Чечни, где был доктор Булгаков осенью 19-го. Может быть, Шинкаренко все же побывал там в ту пору?

В любом случае Булгаков мог тогда либо лично встречаться с Николаем Всеволодовичем, либо слышать о нем от офицеров Сводно-Горской дивизии. Какова же была дальнейшая судьба Шинкаренко? За отличия в боях в Северной Таврии Врангель произвел его в генерал-майоры и наградил Орденом Св. Николая. Перед эвакуацией из Крыма Николай Всеволодович командовал Туземной горской дивизией. В некрологе, опубликованном в 1969 г. в февральском номере парижского журнала "Часовой", отмечалось: "Тяжелая и серая эмигрантская жизнь не удовлетворяла генерала Шинкаренко, и он рвался к действию. Сначала были попытки работать в России. Когда же вспыхнула гражданская война в Испании, он одним из первых прибыл в армию генерала Франко, был определен в войска "Рекеттэ" (красные береты), тяжело ранен в голову на Северном фронте и произведен в поручики (лейтенанты). После окончания войны непрерывно проживал в Сан-Себастьяне (Испания) и отдался литературной деятельности". 21 декабря 1968 г. Николай Всеволодович был сбит грузовиком и погиб в возрасте 78 лет. Добавлю, что Шинкаренко, как и Най-Турс, как и сам Булгаков, не отличался почтением к штабам. В эмиграции он в ряде брошюр критиковал руководство основанного Врангелем Русского Обще-Воинского Союза. Шинкаренко ратовал за сохранение кадров белых армий в качестве вооруженных формирований в войсках одной из стран, готовой принять такие условия со стороны русской эмиграции. Шинкаренко-Белогорский утверждал, что руководители эмиграции живут только прошлым. В 1930 г. "Часовой" дал критический ответ на одну из брошюр Белогорского, где, в частности, указал, что под псевдонимом Белогорский скрывается генерал Шинкаренко. Тем не менее разногласия не помешали Николаю Всеволодовичу в 1939 г. опубликовать в "Часовом" очерки о войне в Испании. Тогда же единственный раз было напечатано его фото. Оно подтверждает, что Най-Турс "Белой гвардии" обладал портретным сходством с Шинкаренко. Оба - брюнеты (или темные шатены), среднего роста и с подстриженными усами. Да и в остальном они оказались похожи. Вот что, например, писал в декабре 1929 г. один из соредакторов "Часового" бывший офицер-дроздовец Евгений Тарусский о книге Белогорского "Тринадцать щепок крушения", посвященной Гражданской войне в России и созданной на автобиографическом материале: "Белогорский - псевдоним, скрывающий имя одного из блестящих кавалерийских генералов нашей армии. "Тринадцать щепок крушения" проникнуты духом подлинного рыцарства и мужества, это художественный трактат о том, каким должен быть настоящий мужчина во всех жизненных обстоятельствах и в особенности в отношении женщины. Его герои особенно привлекательны этой своей мужественностью, мужским благородством, неизменно сохраняющими свою высокую ценность равно во времена Росбаха, взятия Трои или царицынских боев нашей гражданской войны". Разве эти слова не относятся и к Най-Турсу? И тот же Тарусский в ноябре 1929-го утверждал, касаясь булгаковской "Белой гвардии": "Если есть среди советских писателей большой талант, которого советская тирания губит и, без сомнения, в конце концов погубит, то это - Михаил Булгаков. Булгаков органически не может вывернуть шиворот-навыворот по "марксистскому" образцу свою талантливую и чуткую душу. Угрозами, доносами, яростью и ненавистью встретила советская наемная критика первую часть "Белой гвардии", романа, под которым за малыми купюрами - подписался бы любой белогвардейский писатель". Несовпадение, очевидно, сводилось лишь к тому, что Булгаков принимал Советскую власть как неизбежную длительную реальность, тогда как Шинкаренко, Тарусский и некоторые другие эмигранты все еще мечтали о ее свержении вооруженным путем. Насчет же героизма рядовых участников Белого движения, бестолковости штабов и разложения "белого тыла" у Булгакова с эмигрантами разногласий не было.

Назвать Най-Турса какой-нибудь украинской фамилией, близкой к фамилии прототипа, Булгаков не мог, потому что сражаться белградскому гусару приходилось против украинцев Петлюры и его украинская фамилия выглядела бы слишком нарочито. Выскажу в связи с этим одну гипотезу насчет фамилии Най-Турс. Эту фамилию при желании можно прочесть и как "найт Урс", т.е. "рыцарь Урс", ведь "найт" по-английски и значит "рыцарь". Урс (по латыни - медведь) - имя одного из героев романа Генрика Сенкевича "Камо грядеши", раба-поляка, действующего как настоящий рыцарь. Кстати, у Най-Турса распространенное польское имя Феликс (по латыни - счастливый), а сам Сенкевич прямо упоминается в "Белой гвардии", которая даже начинается парафразом начала романа Сенкевича "Огнем и мечом".

(c) "Независимая газета" (НГ), электронная версия (ЭВНГ). Номер 152 (1968) от 19 августа 1999 г., четверг. Полоса 16. Перепечатка за рубежом допускается по соглашению с редакцией. Ссылка на "НГ" и ЭВНГ обязательна. Справки по адресу [email protected]

Характеристика литературного героя Полковник, начальник отряда, в котором воюет Николай Турбин. Н. – один из лучших героев произведения, человек, сохраняющий свою честь и всей душой переживающий за жизнь доверенных ему ребят. Он прихрамывающий, картавый, с негнущейся шеей, но Н. умеет убеждать людей, располагать их к себе. Этот полковник заботится о своих солдатах. Он находит в себе мужество спорить с самим генералом, чтобы добиться теплого обмундирования для своих солдат, а в конце разговора даже угрожает генералу пистолетом.

Он заявляет: “Валенки сию минуту давайте”. И в подтверждение своих слов вызывает взвод солдат в склад, заставляя генерала выдать положенное солдатам имущество. Поведение Н. вводит генерала в замешательство, можно сказать в состояние шока. “Я впервые слышу такую вещь… Это бунт”, – говорит удивленный такой решительностью генерал. Когда Н. понял, что Город не удержать он, стараясь сохранить жизни солдат, отдает приказ уходить, срывает погоны с одного из них и прикрывает их отход, стреляя из пулемета. Ценой своей жизни, возможно, спасая несколько других. Смерть полковника Булгаков сравнивает с танцем: “Он подпрыгнул на одной ноге, взмахнул другой, как будто в вальсе, и по бальному оскалился неуместной улыбкой. Затем полковник оказался лежащим у ног Николки… Тут он увидел, что из полковника через левый рукав стала вытекать кровь, а глаза у него зашли к небу”. Н. умер, спасая своих солдат. После он снится Алексею Турбину. Турбин видит Н. в раю в шлеме и кольчуге. Это видение говорит о рыцарской сущности Н.

(Пока оценок нет)

Другие сочинения:

1. Действие романа М. Булгакова “Белая гвардия” происходит в сложную переломную эпоху: только что совершилась революция, идет гражданская война. Судьбы людей на сломе времен – такова главная тема романа. Полковник Най-Турс и Николка Турбин – олицетворение лучших, качеств интеллигенции: мужества, самоотверженности, Read More ......
2. Алексей Турбин Характеристика литературного героя Алексей Турбин – самый старший в семье, военный врач, ему 28 лет. Понятие чести для А., как и для всех Турбиных, превыше всего. Это один из лучших представителей белого движения. Он борется с новыми порядками Read More ......
3. Белая гвардия Зима 1918/19 г. Некий Город, в котором явно угадывается Киев. Город занят немецкими оккупационными войсками, у власти стоит гетман “всея Украины”. Однако со дня на день в Город может войти армия Петлюры – бои идут уже в двенадцати Read More ......
4. Малышев Характеристика литературного героя Полковник, один из лучших представителей белого офицерства. Ему не чуждо понятие о чести и совести, он искренне заботится о солдатах, попавших в его отряд. Именно он первым принимает решение о капитуляции белой гвардии. М. вовремя узнает Read More ......
5. Тальберг Характеристика литературного героя Тальберг Сергей Иванович – муж Елены Турбиной, предатель и приспособленец. Видя грядущие перемены, Т. решает бежать за границу, оставив жену и родственников. Елена знала, что он не вернется, что он первым сдастся, испугается и бежит, оставив Read More ......
6. Елена Турбина Характеристика литературного героя Сестра Алексея и Николки, хранительница домашнего очага и уюта. Это была приятная нежная женщина двадцати четырех лет. Исследователи говорят, что Булгаков списывал ее образ со своей сестры. Е. заменила Николке мать. Она преданна, но несчастлива Read More ......
7. Фамилия героя указывает на автобиографические мотивы, присутствующие в этом образе: Турбины – предки Булгакова по материнской линии. Фамилию Турбина в сочетании с тем же именем-отчеством (Алексей Васильевич) носил персонаж утраченной пьесы Булгакова “Братья Турбины”, сочиненной в 1920-1921 гг. во Владикавказе Read More ......
8. Действие романа происходит зимой 1918/19 г. в некоем Городе, в котором явно угадывается Киев. Город занят немецкими оккупационными войсками, у власти стоит гетман “всея Украины”. Однако со дня на день в Город может войти армия Петлюры – бои идут уже Read More ......

Най-Турс (Белая гвардия Булгаков)

28.06.2006: "ЗНАЕШЬ ЦАРЯ - ТАК ПСАРЯ НЕ ЖАЛУЙ!" - 3
Завершаем публикацию, начатую в "Русском вестнике" в №№ 5 и 7 ("Знаешь Царя - так псаря не жалуй!"), рассказывавшую - напомним - о генерале от кавалерии графе Ф. А. Келлере (1857-1918), одном из немногих в марте 1917 года оставшихся верным своему Государю, и о бароне Г. К. Маннергейме (1867-1951), предпочевшем званию генерала Русской Императорской Армии именование маршалом Финляндии.
Чисто внешне имя Маннергейма с 1918 г. не сходило со страниц как мировой, так и советской прессы. Граф Келлер, наоборот, был вроде бы прочно забыт. Но оказалось, что это не так. Федор Артурович неожиданно стал близким и понятным человеком многим русским людям. Его полюбили, пусть и не ведая его настоящего имени. Причем речь идет не только о рядовых советских "винтиках", но и о самом вожде. Совершил это чудо русский писатель Михаил Афанасьевич Булгаков, написавший роман "Белая гвардия" и пьесу "Дни Турбиных"...

РЫЦАРЬ "БЕЛОЙ ГВАРДИИ" ПОЛКОВНИК НАЙ-ТУРС
"Велик был год и страшен год по Рождестве Христовом 1918, от начала же революции второй"1), - так неторопливо и торжественно, словно древняя хроника, начинается роман "Белая гвардия" М. А. Булгакова.
Роман "Белая гвардия" был написан М. А. Булгаковым в 1923-1924 гг., частично опубликован заграницей в 1925-м.
"Год писал роман "Белая гвардия", - признавался в октябре 1924 г. писатель. - Роман этот я люблю больше всех других моих вещей"2).
Михаил Афанасьевич Булгаков (1891-1940) был уроженцем города Киева. Родился он в семье профессора богословия Киевской духовной академии. Дед его был священником в Орловской губернии. 6 апреля 1916 г. будущий писатель окончил медицинский факультет Императорского университета св. Владимира в Киеве и был "утвержден в степени лекаря с отличием", отправившись осенью к месту назначения - в Смоленскую губернию.
М. А. Булгаков вернулся в Киев в феврале 1918 г. "...По счету киевлян, - писал он в одном из первых своих имевших успех фельетонов, - у них было 18 переворотов. Некоторые из теплушечных мемуаристов насчитали их 12; я точно могу сообщить, что их было 14, причем 10 из них я лично пережил"3).
Будучи врачом, он дважды мобилизовывался: сначала в армию гетмана Скоропадского, потом - петлюровцами. Отсюда весьма точно описанные в романе известные нам исторические эпизоды: взрывы в гетманском Киеве, покушение на германского генерал-фельдмаршала Эйхгорна, зверское убийство русских офицеров на позициях. По свидетельству ученых, постоянно появляющиеся мемуары и документы лишь подтверждают удивительную достоверность художественных образов булгаковской прозы [...] Наверно, это происходит потому, что автор книги - очевидец, участник событий, позднее собравший множество фактов и устных рассказов, целую библиотеку книг, вырезок, полевых карт"4).
Самым героическим персонажем романа, без сомнения, является полковник Най-Турс. Это обстоятельство да еще, пожалуй, некоторая загадочность Най-Турса, во многом обусловленная его необычной фамилией, приковывало к нему интерес многих литературоведов, пытавшихся найти исторический прототип полковника.
Многих соблазняет странная фамилия: Най-Турс...
Израильская исследовательница М. Каганская усмотрела в ней самую, как она пишет, "спрятанную тему романа: это тема не только великой русской революции, но и великой французской, гибели двух монархий..." Вторую часть его фамилии она производит от французского таурс (башни), отчества матери "Францевна" - "от истинного отечества Най-Турсов - Франции". Справедливо указав, что фамилия эта "для русского уха совершенно непостижимая", Каганская на той же странице противоречит самой себе, утверждая, что "корни ее не только галльские, но и славянские: "буй-тур Всеволод", мужественный воитель печенегов, каковыми печенегами... несомненно, представлены петлюровцы"5). Последнее и впрямь удивительно: эк, куда занесло "русистку", сочиняющую на иврите.
Эту тему у Каганской подхватил Е. А. Яблоков, внеся в это, правда, и своё: перекличку "Белой гвардии" с "Войной и миром". Для него "картавость Ная ассоциативно" связывается "с толстовским Денисовым"6). Согласно такой "логике" остается включить в эту компанию "вождя мирового пролетариата". "Французская" (и шире "романская") тема в "Белой гвардии", - пишет он далее, - отчетливо проявлена в связи с Най-Турсом и членами его семьи. Уже сама эта фамилия представляется отчасти связанной с французским языком (таурс - башни); имя Ная, Феликс, означает "счастливый", а, учитывая еще и отчество - Феликсович, можно сказать, что Булгаков (возможно, не без иронии) назвал героя "счастливейшим". Мать Ная - Мария Францевна - ассоциируется с Марией Французской: скорее всего Антуанеттой, поскольку актуализированы связи с эпохой великой французской революции"7).


Еще один современный исследователь Б. В. Соколов интерпретирует фамилию Най-Турс как сочетание английского слова (рыцарь) и латинского урс (медведь), выводя из этого своего "рыцаря Медведя". Далее, используя известный сборник биографий белых генералов Н. Рутыча, он приходит к выводу о сходстве обстоятельств гибели Най-Турса и ранения генерал-майора Н. В. Шинкаренко (того самого, что приезжал к графу Келлеру с бароном Маннергеймом в марте 1917 г. в Оргеев!): "Оба с пулеметом прикрывали отступление своих"8). Но кто не прикрывал с "максимом" отход "своих". Та же, например, Анка-пулеметчица. Правда, она, конечно, не была белым генералом и... мужчиной. Но всё же серьезность выдвигаемых Соколовым аргументов трудно принять к делу.
Едва ли М. А. Булгаков знал и о существовании турсов - так звали великанов в древнеисландских песнях о богах и героях, собранных в "Старшей Эдде", хотя это созвучие как будто даже ближе к делу.
То, как препарируют произведения Булгакова коновалы от литературоведения, хорошо видно на примере американского еврейского "булгакоеда" С. Иоффе. Ничтоже сумняся, сей ученый муж "разоблачает" мнимый камуфляж булгаковского романа "Собачье сердце": Чугункин - это Сталин, профессор Преображенский - Ленин, доктор Борменталь - Троцкий, кухарка Дарья Петровна Иванова - Дзержинский, машинистка Зинаида Бунина - Зиновьев, большая квартира на Пречистенке - Кремль, чучело совы со стеклянными глазами - Крупская, портрет профессора Мечникова, учителя Преображенского - Карл Маркс и т. д.9)
После всего этого наукообразного бреда трудно удивляться таким, к примеру, толкованиям:
Най-Турс прихрамывает, а "хромота маркирует нечистую силу".
Он погибает на перекрестке, а "согласно традиционным представлениям перекресток - это роковое "нечистое" место, принадлежащее демонам, место пребывания душ умерших, особенно заложных покойников".
И, наконец, "фонетическая близость первой части фамилии полковника - "Най" - слову "навь", обозначающему мифологическое воплощение души умершего, "живого мертвеца"10).
Нечего сказать, ловко "отделали" гусара. Только зачем?
Характерно, что даже правильно определивший исторический прототип полковника исследователь утверждает: "...Фамилия Най-Турс, как и фамилия Келлер, является прусско-курляндской"11). На чем основано сие утверждение, нам неведомо...
Между тем подобная фамилия (речь, подчеркнем, мы ведем о фамилии, а не о прототипе булгаковского героя) была известна в России, но имела отношение к... Сиаму.
Дело в том, что в Императорский Пажеский корпус в начале века поступил принц Чакрабон (1883-1920), второй сын Сиамского короля, с которым Государь Николай 2, еще будучи Наследником Российского Престола, познакомился во время Своего Восточного путешествия.
"Когда я принял Пажеский корпус, - вспоминал ген. Н. А. Епанчин, - в нем воспитывался Сиамский принц Чакрабон, второй сын Короля, и два сиамца: Най-Пум и Малапа; принц и Най-Пум были в специальных классах, а Малапа - в общих, он был значительно моложе первых двух. Государь весьма интересовался воспитанием этих юношей, а относительно принца Чакрабона Его Величество сказал мне, чтобы я смотрел на него, как на Его сына. Сиамцы были помещены в Зимнем дворце, получали стол от Двора, придворный экипаж, прислугу и все прочие удобства; одним словом, они были обставлены по-царски. [...] По окончании курса специальных классов корпуса принц и Най-Пум в августе 1902 г. были произведены в корнеты Гусарского Его Величества полка"12).
Такое особое, помимо принца, отношение ко второму сиамцу породило в Петербурге взгляд, что "компаньон Принца простым смертным быть не может, получает одинаковое содержание из Бангкока, стало быть, он внебрачный сын кого-либо из братьев Сиамского короля, если не его самого"13). Ведь у короля только официальных жен было три.
Принц Чакрабон был пажом Государыни Александры Феодоровны, изъявив к тому настоятельное желание14), а Най-Пум (ок. 1884-1947) - вдовствующей Императрицы Марии Феодоровны15), что, конечно, также было завидной честью.
"Принц Чакрабон, - вспоминал его сотоварищ С. Х. Рооп (1882-1956), - окончил курс первым и записан на мраморную доску вместе с гр. Келлером, т. к. у них обоих были равные баллы"16). Речь, напомним, идет о гр. Ф. Э. Келлере - двоюродном брате генерала Федора Артуровича. И далее: "1902 г. 10 августа принц Чакрабон и Най-Пум были произведены в корнеты Л.-Гв. Гусарского Его Величества полка, а в 1906 г. января 23, ввиду окончания военного образования в России, принц Чакрабон был отозван Его Величеством королем Сиама... на родину"17).
После выпуска из Пажеского корпуса, еще до возращения домой, принц Чакрабон, помимо службы в полку, учился в Николаевской академии Генерального штаба. В это время он и познакомился с приехавшей в 1904 г. в Петербург своей будущей супругой Екатериной Ивановной Десницкой (1886-1960), поступившей на курсы сестер милосердия. Окончив их, юная сестра отправилась на Дальний Восток, где шла русско-японская война. Возвратилась оттуда она с тремя наградами, в том числе и с Георгиевским крестом18).
"В Царские дни, - свидетельствовал ген. Н. А. Епанчин, - принц и сиамцы, по собственному желанию, присутствовали на молебствиях в корпусной церкви"19).
Это принесло свои плоды. Во-первых, известно, что принц Чакрабон, будучи буддистом, венчался со своей русской избранницей в Константинополе. Не креститься при этом он не мог... Как бы то ни было, он станет первым в Сиамской королевской семье, кто напрочь откажется от традиции многоженства. Ну, а во-вторых, сотоварищ принца по Пажескому корпусу Най-Пум изъявит желание креститься.
Сам Император Николай 2 станет крестным отцом Най-Пума20), к имени которого в крещении Николай прибавится отчество Николаевич. Вскоре поручик Н. Н. Най-Пум, по его настоятельному ходатайству, получит русское подданство. Его фотография имеется в альбоме, который получил каждый участник Исторического костюмированного бала в Зимнем Дворце 22 января 1903 г. То был, как известно, последний большой придворный бал в истории Российской Империи, на котором Государь явился одетым в наряд Царя Алексея Михайловича, а Государыня - в платье Царицы Марии Ильиничны, супруги Тишайшего. Корнет Най-Пум запечатлен на одной из фотографий среди офицеров охраны Высочайших Особ. Известно, что лейб-гусар из Сиама владел секретами восточных единоборств, которым обучал царскую охрану21).
Что касается Екатерины Ивановны Десницкой, то по приезде в Сиам она стала именоваться принцессой На Питсанулок. Первой из королевских невесток 28 марта 1908 г. она родила сына. Принц Чула Чакрабон стал писателем и ученым-историком, автором обширного эссе об Императрице Екатерине 2 и монографии о Сиамской королевской династии Чакри, имел чин генерала22).
Следует подчеркнуть, что по чисто житейским обстоятельствам принцесса была связана с Киевом. После кончины отца (1888), а потом и матери (1904) она была связана с семьей своего дяди, инженера путей сообщения Михаила Ивановича Хижнякова, главного инженера правления Юго-Западной железной дороги, проживавшей в Киеве. Туда Высокие супруги приезжали во время своих нечастых визитов в Россию23). Вот почему именно киевские газеты особенно усердствовали в распространении небылиц о "русской королеве в Сиаме". В таком искаженном виде эта история необыкновенного замужества нашла, например, отражение в повести К. Г. Паустовского "Далекие годы". Не мог не знать об этом и киевлянин М. А. Булгаков, вряд ли не заинтересовавшийся столь экзотической историей. Не мог он не слышать, разумеется, и имени офицера Най-Пума, кстати говоря, полковника и гусара, как и его Най-Турс.
Во время Великой войны Н. Н. Най-Пум командовал третьим эскадроном Л.-Гв. Гусарского полка, "был популярен среди рядовых за ум и личную храбрость, и после революции его переизбрали на командирскую должность в солдатском совете"24). После гражданской войны Николай Николаевич жил в эмиграции сначала во Франции, а затем переехал в Англию.
Принц Чакрабон скончался 11 июня 1920 г. в Сингапуре. Принцесса На Питсанулок, Екатерина Ивановна Десницкая, - в 1960 г. в Париже. Полковник Най-Пум скоропостижно умер 21 ноября 1947 г. в графстве Корнуэлл в Англии25).
+ + +
О графе Ф. А. Келлере как одном из прототипов полковника Най-Турса в романе стали писать в последнее время, в том числе и после публикации новых документов. Печатая отрывок из воспоминаний юнкера Михайловского артиллерийского училища В. В. Киселевского, доктор филологических наук В. Сахаров отмечает: "Его самого и его историю Булгаков не знал, но личность студента-юнкера из хорошей семьи угадал замечательно. А тот не остался в долгу и как-то весело и безшабашно, с милыми интонациями "золотой" дворянской молодежи рассказал свою версию описанных в "Белой гвардии" событий, особенно историю последнего боя горстки добровольцев, возглавляемых выдающимся кавалерийским командиром Ф. А. Келлером, столь многое передавшим героическому булгаковскому Най-Турсу, печальному рыцарю безнадежного "белого дела"26).
Графа Ф. А. Келлера М. А. Булгаков, по всей вероятности, знал еще до Киевских событий. После окончания университета все лето 1916 г., вплоть до сентября, когда М. А. Булгаков получил назначение в деревню Никольское Смоленской губернии, молодой врач проработал в киевских больницах, а затем в качестве добровольца Красного Креста во фронтовых госпиталях Каменец-Подольска и Черновиц.

Но именно в июне 1916 г. Федор Артурович, как известно, был ранен. "Генерала сразу же доставили в Каменец-Подольский военный госпиталь, - пишет современный украинский исследователь Ярослав Тинченко, - где оказали медицинскую помощь. Именно в это время в госпитале работал не кто иной, как Михаил Афанасьевич Булгаков. Генерал Келлер был настолько известной и выдающейся личностью, что у нас не остается сомнений в том, что будущий писатель мог его видеть или же даже с ним встречаться"27).
Позднее, в 1919 г., в качестве "армейского хирурга в резерве" Михаил Афанасьевич был направлен в распоряжение штаба Терского казачьего войска в Пятигорск, где находился его брат. Туда же как раз в это время был переброшен 5-й гусарский Александрийский полк, входивший в состав Войск Северного Кавказа*. Окончательно сформированный в июле 1919 г. в Грозном, он принимал участие в усмирении Чечни, описанном впоследствии М. А. Булгаковым в "Необыкновенных приключениях доктора".
"С 24 октября 1919 по 9 января 1920 года, - писал сослуживец гр. Келлера полк. С. А. Топорков, - Александрийский гусарский полк, шестиэскадронного состава, с конно-пулеметной командой и при трех штаб-офицерах, шести ротмистрах и 21 обер-офицере, победоносно прошел Чечню и половину Дагестана, не зная ни одного неудачного боя"28). Память о бывшем своем славном командире среди офицеров "безсмертных гусар" была жива, а пребывание молодого армейского хирурга в Киеве как раз во время гибели графа Келлера не могло не вызвать ответного интереса.
Целый ряд характеристик полковника Най-Турса в романе заставляет нас вспомнить о генерале гр. Ф. А. Келлере.
Фамилия, грассирование Най-Турса в романе - все это призвано свидетельствовать о нерусскости его происхождения.
"Гусар"29) и даже, более того, "боевой армейский гусар"30). "Гладко выбритый с траурными глазами кавалерист в полковничьих гусарских погонах", "с вытертой георгиевской ленточкой на плохой солдатской шинели"31). Что ж, все это не противоречит облику графа - кавалериста, гусара, Георгиевского кавалера, запечатленному на фотографиях в солдатской кавалерийской шинели.
Най-Турс "прихрамывает", не может поворачивать голову, "потому что после ранения у него была сведена шея, и в случае необходимости посмотреть вбок он поворачивался всем корпусом"32). Все это опять-таки точное описание результатов ранений, полученных графом Келлером во время революции 1905 г. в Царстве Польском и на полях Великой войны. Как работавший в Каменец-Подольском лазарете Булгаков мог знать о них...
Полковник Най-Турс был командиром второго эскадрона Белградского гусарского полка33). В том же полку младшим врачом был Алексей Турбин34). В романе помянута славная атака второго эскадрона белградских гусар на Виленском направлении в 1916 г. Булгаковедами давно установлено, что ни полка такого, ни такой атаки в 1916 г. на Виленском направлении не было. Исследователи полагают, что эта атака была отзвуком знаменитого боя под Ярославицем 10-й кавалерийской дивизии гр. Ф. А. Келлера в августе 1914 г., именующегося военными историками последним кавалерийским боем мировой истории.
Полковник Най-Турс гибнет в день вступления петлюровцев в Киев, прикрывая отход юнкеров. Смерть его в сознании Николки Турбина была исполнена особого значения. Добравшись домой, ночью того же дня он "зажег верхний фонарь в своей угловой комнате и вырезал у себя на двери большой крест и изломанную надпись под ним перочинным ножом: "п. Турс. 14-го дек. 1918 г. 4 ч. дня"35). Точное время "боя в сумерках" графа Ф. А. Келлера!

Именно Николка Турбин разыщет потом мать и сестру полковника Най-Турса, опознает его в морге среди десятков погибших в эти дни и положит в часовне "с аршином пестрой георгиевской ленты, собственноручно Николкой уложенной под рубаху на холодную его вязкую грудь". "Най стал радостнее и повеселел в гробу"36)
Сущность полковника Най-Турса в каком-то смысле раскрывается в сне Алексея Турбина:
"Он был в странной форме: на голове светозарный шлем, а тело в кольчуге и опирался он на меч, длинный, каких уже нет ни в одной армии со времен крестовых походов. Райское сияние ходило за Наем облаком"37). Глаза - "чисты, бездонны, освещены изнутри"38).
На вопрос Алексея Турбина Най-Турс подтвердил, что он действительно находится в раю. На недоумение по поводу "странной формы" ("Вы, позвольте узнать, полковник, остаетесь и в раю офицером?") последовал ответ уже вахмистра Жилина, "заведомо срезанного огнем вместе с эскадроном белградских гусар в 1916 году на Виленском направлении": "Они в бригаде крестоносцев теперича, господин доктор..."39)
Знамя, шитое крестами, в саван выцвело
А и будет ваша память - белы-рыцари.
И никто из вас, сынки! - не воротится.
А ведет ваши полки - Богородица!**
Первоначальное авторское название романа М. А. Булгакова было "Белый Крест". При этом нельзя не вспомнить белый крест Келлера - и нарукавный православный для монархической Северной армии, и мальтийский в Русской Западной Добровольческой армии кн. П. М. Бермондта-Авалова40). И тот, и другой - осьмиконечные!
Эта рыцарственность Най-Турса резко выделяет его среди других положительных героев романа, которым, при всей их нравственной безупречности, присуще все же повышенное жизнелюбие. Спасая чужие жизни, они не забывали при этом и о своей. "Единственный был..."41), - говорит о нем капитан Мышлаевский. Именно готовность не на словах, а на деле пожертвовать собой ради других не только - повторимся - выделяет Най-Турса из среды положительных персонажей романа, но и отделяет его от них. И дело тут, понятно, не в одной лишь физической смерти.
Характерно, что сам М. А. Булгаков признавался своему другу П. С. Попову, что Най-Турс в его представлении - это "отдаленный, отвлеченный идеал русского офицерства, каким должен быть в моем представлении русский офицер"42).
В романе спасение жизней поверивших бежавшему гетману молодых юнкеров и офицеров досталось полковнику Най-Турсу (вспомним, что именно спасение офицеров подвигнуло графа Келлера принять над ними команду 1 декабря 1918 г. - дело заранее обреченное на неудачу).
"- Юнкегга! Слушай мою команду: сгывай погоны, когагды, подсумки, бгосай огужие! По Фонагному пегеулку сквозными двогами на Газъезжую, на Подол! На Подол!! Гвите документы по догоге, пгячтесь, гассыпьтесь, всех по догоге гоните с собой-о-ой!
Затем, взмахнув кольтом, Най-Турс провыл, как кавалерийская труба:
- По Фонагному! Только по Фонагному! Спасайтесь по домам! Бой кончен! Бегом магш!"43) Так в романе.
"...Нам неизвестно, - пишут булгаковеды, - что говорил граф Келлер своим подчиненным, но то, что он советовал им бежать на Подол - это факт. Печерск был занят повстанцами еще утром, а центр украинские войска захватили только что. По логике, оставался свободным от частей Директории только Подол. Так что основная мысль речей графа Келлера и Най-Турса сходятся (распыление и бегство на Подол)"44).
В пьесе миссия Най-Турса достается полковнику Алексею Турбину. В ней, по словам уже упомянутого друга М. А. Булгакова П. С. Попова (несомненно пользовавшегося консультациями писателя), автопортретный образ Алексея Турбина из романа, слившись с полковником Най-Турсом, дал в пьесе новый комбинированный образ - более сложный и структурный45). Правда, в своем выступлении в театре Мейерхольда в феврале 1927 г. сам писатель расставляет иные акценты: "...Тот, кто изображен в моей пьесе под именем полковника А. Турбина, есть не кто иной, как изображенный в романе полковник Най-Турс, ничего общего с врачом в романе не имеющий"46). Позднее, отвечая на вопрос о предпочтительности для него повествовательной или драматической формы, Михаил Афанасьевич говорил: "Тут нет разницы, обе формы связаны так же, как левая и правая рука пианиста"47).
Известно, что в апреле 1925 г. МХАТ обратился к Михаилу Афанасьевичу с предложением инсценировать роман. В 1926 г. пьеса, получившая название "Дни Турбиных", была написана.
Премьера "Дней Турбиных" состоялась 5 октября 1926 г. В том месяце пьесу давали 13 раз, в следующем - 14. За последующие 14 лет пьеса была сыграна 900 раз. Успех был ошеломляющий, но и злобу вызвала она не меньшую. Уже в день генеральной репетиции в сентябре 1926 г. писателя допрашивали сотрудники ОГПУ. А в 1927 г. пьеса была запрещена. Помогло заступничество К. Е. Ворошилова48). Того самого, о котором В. М. Молотов вспоминал: "Мы все трое были певчими в церкви. И Сталин, и Ворошилов, и я. В разных местах, конечно. Сталин - в Тбилиси, Ворошилов - в Луганске, я - в своем Нолинске. [...] Сталин неплохо пел. [...] Ворошилов пел. У него хороший слух. Вот мы трое пели. "Да исправится молитва твоя..." - и так далее. Очень хорошая музыка, пение церковное"49). И далее: "...Церковные песни мы иногда пели. После обеда. Бывало, и белогвардейские пели"50). Так и вспоминается квартира Турбиных в Киеве и юнкерская песня в исполнении Николки:
Безкозырки тонные,
Сапоги фасонные,
То юнкера-гвардейцы идут...
Пьеса не только была разрешена в "придворном" МХАТе, это была любимейшая сталинская пьеса. В январе 1932 г. по его личному распоряжению ее постановка была возобновлена. Известно, что И. В. Сталин смотрел мхатовские "Дни Турбиных" почти двадцать раз! Исполнителю роли Алексея Турбина Н. П. Хмелеву Иосиф Виссарионович как-то сказал: "Хорошо играете Алексея. Мне даже снятся ваши черные усики (турбинские). Забыть не могу"51).
Литературовед В. Я. Лакшин подметил, что в первые самые тяжелые дни войны, подыскивая слова для знаменитой своей речи 3 июля 1941 г., И. В. Сталин "сознательно или безсознательно использовал фразеологию и интонацию монолога Алексея Турбина на лестнице в гимназии: "К вам обращаюсь я, друзья мои..."52).
Но были и другие зрители. И не только "неистовые ревнители" в СССР. Оказались такие и за рубежом.

Уроженец Финляндии, во время гражданской войны сражавшийся с большевиками в рядах Северо-Западной армии, капитан Кирилл Николаевич Пушкарев в письме от 3 апреля 1934 г. сообщал баронессе М. Врангель (матери покойного генерала):
"...В конце февраля нас посетила Н. В. Плевицкая, давшая 5 концертов при переполненном зале, публика устраивала артистке овации, 2 раза был фельдм[аршал] бар[он] Маннергейм.
Давали у нас пьесу Булгакова "Дни Турбиных" (Белая гвардия), публике пьеса не понравилась, все, может, и правда, но не стоило бередить старых ран: бегство ген. Скоропадского из Киева и нежелание многих офицеров идти на позиции, а представление замерзать в окопах небольшому количеству энтузиастов. Булгаков писатель советский, и пьеса, хоть и немного сдобренная Тарусским***, все же носит душок советский. Ген. бар. Маннергейм тоже был, но после 3 акта уехал"53).
Вот так: овации секретной сотруднице НКВД Плевицкой, участвовавшей в похищении двух председателей Российского общевоинского союза, и прохладное отношение к "Белой гвардии" "советского" М. А. Булгакова. Что нам правда, нам подавай песни о России в исполнении советской чекистки.
Однако более замечателен уход из зала барона Маннергейма.
Благодаря указанию на третий акт мы практически безошибочно можем определить то место, которое активно не понравилось барону. Это картина первая. Обращение к юнкерам в Александровской гимназии полковника Алексея Васильевича Турбина, заменившего в пьесе, как мы помним, полковника Феликса Феликсовича Най-Турса из романа - прообраз графа Федора Артуровича Келлера. А, значит, их беседа в Оргееве в марте 1917 года, когда барон приезжал убедить графа подчиниться "временщикам", как бы продолжилась через семнадцать лет...
"Алексей. Приказываю дивизиону внимательно слушать то, что я ему объявляю.
Тишина.
За ночь в нашем положении, в положении всей Русской армии, я бы сказал, в государственном положении Украины произошли резкие и внезапные изменения... Поэтому я объявляю вам, что наш дивизион я распускаю.
Мертвая тишина.
Борьба с Петлюрой закончена. Приказываю всем, в том числе и офицерам, снять с себя погоны, все знаки отличия и немедленно же бежать и скрыться по домам. (Пауза.) Я кончил. Исполнять приказание!
Студзинский. Господин полковник, Алексей Васильевич!
Алексей. Молчать, не рассуждать!
3-й офицер. Что такое? Это измена! [...]
2-й офицер. Арестовать его! Он передался Петлюре! [...]
Алексей. Да... Очень я был бы хорош, если бы пошел в бой с таким составом, который мне послал Господь Бог в вашем лице. Но, господа, то, что простительно юноше-добровольцу, непростительно (3-му офицеру) вам, господин поручик! Я думал, что каждый из вас поймет, что случилось несчастье, что у командира вашего язык не поворачивается сообщить позорные вещи. Но вы недогадливы. Кого вы желаете защищать? Ответьте мне.

Молчание.
Отвечать, когда спрашивает командир! Кого?
3-й офицер. Гетмана обещали защищать.
Алексей. Гетмана? Отлично! Сегодня в три часа утра гетман бросил на произвол судьбы армию, бежал, переодевшись германским офицером, в германском поезде, в Германию. Так что, в то время как поручик собирается защищать его, его давно уже нет.
Юнкера. В Берлин! О чем он говорит?! Не хотим слушать!
Гул. В окнах рассвет.
Алексей. Но этого мало. Одновременно с этой канальей бежала по тому же направлению другая каналья, его сиятельство командующий армией князь Белоруков. Так что, друзья, мои, не только некого защищать, но даже и командовать нами некому. Ибо штаб князя дал ходу вместе с ним.
Гул.
Юнкера. Быть не может! Быть не может этого! Это ложь!
Алексей. Кто крикнул "ложь"? Кто крикнул "ложь"? Я только что из штаба. Я проверил все эти сведения. Я отвечаю за каждое мое слово! Итак... Вот мы, нас двести человек. А там - Петлюра. Да что я говорю - не там, а здесь. Друзья мои, его конница на окраинах города! У него двухсоттысячная армия, а у нас на месте мы, четыре пехотных дружины и три батареи. Понятно? [...] Ну, так вот-с. Если при таких условиях вы все вынесли бы постановление защищать... что? кого?.. Одним словом, идти в бой, - я вас не поведу, потому что в балагане я не участвую, и тем более, что за этот балаган заплатите своею кровью и совершенно безсмыленно - вы. [...]
1-й офицер. [...] Юнкера, слушайте: если то, что говорит полковник, верно, равняться на меня! На Дон! На Дон! Достанем эшелоны и к Деникину! [...]
Студзинский. Алексей Васильевич, верно, надо все бросить. Вывезем дивизион на Дон!
Алексей. Капитан Студзинский! Не сметь! Я командую дивизионом! Молчать! На Дон! Слушайте вы, там, на Дону, вы встретите то же самое, если только на Дон проберетесь. Вы встретите таких же генералов и ту же штабную ораву. [...] Они вас заставят драться с собственным народом. А когда он вам расколет головы, они убегут за границу... Я знаю, что в Ростове то же самое, что и в Киеве. Там дивизионы без снарядов, там юнкера без сапог, а офицеры сидят в кофейнях. Слушайте меня, друзья мои!.. Мне, боевому офицеру, поручили вас толкнуть в драку. Было бы за что! Но не за что. Я публично заявляю, что я вас не поведу и не пущу! Я вам говорю: белому движению на Украине конец. Ему конец в Ростове-на-Дону, всюду! Народ не с нами. Он против нас. Значит, кончено! Гроб! Крышка! И вот я, кадровый офицер, Алексей Турбин, вынесший войну с германцами, чему свидетели капитаны Студзинский и Мышлаевский, на свою совесть и ответственность принимаю все, все принимаю и, любя вас, посылаю домой.
Рев голосов. Внезапный разрыв.
Срывайте погоны, бросайте винтовки и немедленно по домам!"54)
Вот эти-то слова и заставили барона Маннергейма, финского фельдмаршала, председателя Совета обороны страны, в своей столице встать и покинуть зал...
А ведь за этими словами стояла не только логика истории, но Промысел Божий, Его святая воля.
Даже такой всеми признанный строгий ревнитель Церкви Христовой, как архиепископ Волоколамский Феодор (Поздеевский), пришел к выводу о долговечности власти большевиков. "Как-то в конце лета 1919 года, - вспоминал очевидец, - трое каменщиков, ремонтировавших колонны Троицкого собора [Даниловского монастыря в Москве], сели отдохнуть на лавочке у "черного хода" настоятельского дома. Среди них зашел разговор о недолговечности советской власти. Неожиданно из сеней дома вышел владыка Феодор в простом сереньком подряснике. Очевидно, он что-то мастерил в сенях. Он остановился около каменщиков и сказал: "Я невольно слышал ваш разговор. Те, кто думает, что советская власть недолговечна, - ошибаются. Эта власть - всерьез и надолго, потому что ее поддерживает большинство народа. Если вообще когда-либо произойдет замена этой власти другою, то это может случиться очень не скоро, через несколько поколений и только тогда, когда ее руководители оторвутся от народа"55).
"...Тяжкий грех богоотступничества и богоборчества, - говорил в 1974 г. архиепископ Зарубежной Церкви Аверкий (Таушев), - мог быть очищен поистине только огненным испытанием, слезами и кровью. Вот почему и Белое движение и все другие попытки свергнуть иго лютого безбожия, воцарившегося над несчастным заблудшим русским народом, не привели к желанной цели. Мало было одного освобождения внешнего от сатанинской власти. Ничего бы не дало русскому человеку, в душе которого продолжал бы жить этот яд змеиный. Только путем таких тяжких страданий мог очиститься русский народ от этого страшного яда. И эти страдания даны русскому народу: даны ему на пользу"56).

Сергей ФОМИН

СНОСКИ
* До июля 1919 г. именовались Войсками Терско-Дагестанского края. Входили в состав Вооруженных Сил Юга России.
** Марина Цветаева. Лебединый стан.
*** Режиссер самодеятельного русского театра в Гельсингфорсе. - С. Ф.

ПРИМЕЧАНИЯ
1) Булгаков М. А. Белая гвардия. Театральный роман. Мастер и Маргарита. Романы. М. 1978. С. 13.
2) Булгаков М. А. Письма. Жизнеописание в документах. М. 1989. С. 95.
3) Булгаков М. А. Повести. Рассказы. Фельетоны. М. 1988. С. 78.
4) Сахаров В. Последний бой Най-Турса // Источник. М. 2003. № 1. С. 32.
5) Каганская М. Москва - Ершалаим - Москва // Литературное обозрения. 1991. № 5. С. 99.
6) Яблоков Е. А. Роман М. Булгакова "Белая гвардия". М. 1997. С. 38.
7) Там же. С. 81.
8) Соколов Б. В. Кто вы, полковник Най-Турс? // НГ М. 1999. 19 августа. С. 16.
9) Иоффе С. Тайнопись в "Собачьем сердце" Булгакова // Новый журнал. Нью-Йорк. 1987. Кн. 11-12. С. 260-274.
10) Яблоков Е. А. Роман М. Булгакова "Белая гвардия". С. 98.
11) Тинченко Я. Белая Гвардия Михаила Булгакова. Киев-Львов. 1997. С. 143.
12) Епанчин Н. А. На службе трех Императоров. Воспоминания. М. 1996. С. 295-296, 297.
13) Скворцов В. Принцесса Катя Десницкая // Огонек. М. 1986. № 41. С. 30.
14) Епанчин Н. А. На службе трех Императоров. С. 296.
15) Пажи - рыцари России. Духовное наследие Пажеского Его Императорского Величества корпуса. Сост. А. Б. Григорьев, О. А. Хазин. М. 2004. С. 206.
16) Там же.
17) Там же.
18) Скворцов В. Принцесса Катя Десницкая // Огонек. М. 1986. № 41. С. 29.
19) Епанчин Н. А. На службе трех Императоров. С. 297.
20) Скворцов В. Принцесса Катя Десницкая // Огонек. М. 1986. № 41. С. 29.
21) То же // Огонек. М. 1986. № 42. С. 27.
22) То же // Огонек. М. 1986. № 41. С. 29.
23) Епанчин Н. А. На службе трех Императоров. С. 298.
24) Скворцов В. Принцесса Катя Десницкая // Огонек. М. 1986. № 41. С. 29.
25) Незабытые могилы. Т. 5. М. 2004. С. 30.
26) Сахаров В. Последний бой Най-Турса. С. 32.
27) Тинченко Я. Белая Гвардия Михаила Булгакова. С. 148-149.
28) Топорков С. А. Александрийцы у г. Святой Крест 12 января 1920 г. // Военная быль. № 43. Париж. 1960. Июль. С. 15.
29) Булгаков М. А. Белая гвардия. Театральный роман. Мастер и Маргарита. Романы. С. 26.
30) Там же. С. 57.
31) Там же. С. 133.
32) Там же. С. 133, 134.
33) Там же. С. 133.
34) Там же. С. 82.
35) Там же. С. 162.
36) Там же. С. 248.
37) Там же. С. 68.
38) Там же. С. 69.
39) Там же. С. 68.
40) Подробнее см. об этом в ст.: Фомин С. В. "Интересы России не допускают отторжения Прибалтики" // Русский вестник. 2005. № 17.
41) Булгаков М. А. Белая гвардия. Театральный роман. Мастер и Маргарита. Романы. С. 198.
42) Соколов Б. В. Кто вы, полковник Най-Турс?
43) Булгаков М. А. Белая гвардия. Театральный роман. Мастер и Маргарита. Романы. С. 149.
44) Тинченко Я. Белая Гвардия Михаила Булгакова. С. 154.
45) Соколов Б. В. Кто вы, полковник Най-Турс?
46) Булгаков М. А. Письма. Жизнеописание в документах. С. 122.
47) Там же. С. 537.
48) Там же. С. 125.
49) Сто сорок бесед с Молотовым. Из дневника Ф. Чуева. М. 1991. С. 123.
50) Там же. С. 270.
51) Соколов Б. В. Сталин, Булгаков, Мейерхольд... Культура под сенью великого кормчего. М. 2004. С. 213.
52) Там же.
53) Иоффе Э. Линии Маннергейма. Письма и документы. Тайны и открытия. СПб. 2005. С. 226.
54) Булгаков М. А. Избранные сочинения. Т. 3. Пьесы. М. 2003. С. 165-168.
55) Россия перед Вторым Пришествием. Сост. С. и Т. Фомины. Т. 2. СПб. 1998. С. 220.
56) Там же. С. 219.

Странные перетасовки, переброски, то стихийно боевые, то связанные с приездом ординарцев и писком штабных ящиков, трое суток водили часть полковника Най-Турса по снежным сугробам и завалам под Городом, на протяжении от Красного Трактира до Серебрянки на юге и до Поста-Волынского на юго-западе. Вечер же на четырнадцатое декабря привел эту часть обратно в Город, в переулок, в здание заброшенных, с наполовину выбитыми стеклами, казарм. Часть полковника Най-Турса была странная часть. И всех, кто видел ее, она поражала своими валенками. При начале последних трех суток в ней было около ста пятидесяти юнкеров и три прапорщика. К начальнику первой дружины генерал-майору Блохину в первых числах декабря явился среднего роста черный, гладко выбритый, с траурными глазами кавалерист в полковничьих гусарских погонах и отрекомендовался полковником Най-Турсом, бывшим эскадронным командиром второго эскадрона бывшего Белградского гусарского полка. Траурные глаза Най-Турса были устроены таким образом, что каждый, кто ни встречался с прихрамывающим полковником с вытертой георгиевской ленточкой на плохой солдатской шинели, внимательнейшим образом выслушивал Най-Турса. Генерал-майор Блохин после недолгого разговора с Наем поручил ему формирование второго отдела дружины с таким расчетом, чтобы оно было закончено к тринадцатому декабря. Формирование удивительным образом закончилось десятого декабря, и десятого же полковник Най-Турс, необычайно скупой на слова вообще, коротко заявил генерал-майору Блохину, терзаемому со всех сторон штабными птичками, о том, что он, Най-Турс, может выступить уже со своими юнкерами, но при непременном условии, что ему дадут на весь отряд в сто пятьдесят человек папахи и валенки, без чего он, Най-Турс, считает войну совершенно невозможной. Генерал Блохин, выслушав картавого и лаконического полковника, охотно выписал ему бумагу в отдел снабжения, но предупредил полковника, что по этой бумаге он наверняка ничего не получит ранее, чем через неделю, потому что в этих отделах снабжения и в штабах невероятнейшая чепуха, кутерьма и безобразье. Картавый Най-Турс забрал бумагу, по своему обыкновению, дернул левым подстриженным усом и, не поворачивая головы ни вправо, ни влево (он не мог ее поворачивать, потому что после ранения у него была сведена шея, и в случае необходимости посмотреть вбок он поворачивался всем корпусом), отбыл из кабинета генерал-майора Блохина. В помещении дружины на Львовской улице Най-Турс взял с собою десять юнкеров (почему-то с винтовками) и две двуколки и направился с ними в отдел снабжения. В отделе снабжения, помещавшемся в прекраснейшем особнячке на Бульварно-Кудрявской улице, в уютном кабинетике, где висела карта России и со времен Красного Креста оставшийся портрет Александры Федоровны, полковника Най-Турса встретил маленький, румяный странненьким румянцем, одетый в серую тужурку, из-под ворота которой выглядывало чистенькое белье, делавшее его чрезвычайно похожим на министра Александра II, Милютина, генерал-лейтенант Макушин. Оторвавшись от телефона, генерал детским голосом, похожим на голос глиняной свистульки, спросил у Ная: - Что вам угодно, полковник? - Выступаем сейчас, - лаконически ответил Най, - прошу срочно валенки и папахи на двести человек. - Гм, - сказал генерал, пожевав губами и помяв в руках требования Ная, - видите ли, полковник, сегодня дать не можем. Сегодня составим расписание снабжения частей. Дня через три прошу прислать. И такого количества все равно дать не могу. Он положил бумагу Най-Турса на видное место под пресс в виде голой женщины. - Валенки, - монотонно ответил Най и, скосив глаза к носу, посмотрел туда, где находились носки его сапог. - Как? - не понял генерал и удивленно уставился на полковника. - Валенки сию минуту давайте. - Что такое? Как? - генерал выпучил глаза до предела. Най повернулся к двери, приоткрыл ее и крикнул в теплый коридор особняка: - Эй, взвод! Генерал побледнел серенькой бледностью, переметнул взгляд с лица Ная на трубку телефона, оттуда на икону божьей матери в углу, а затем опять на лицо Ная. В коридоре загремело, застучало, и красные околыши алексеевских юнкерских бескозырок и черные штыки замелькали в дверях. Генерал стал приподниматься с пухлого кресла. - Я впервые слышу такую вещь... Это бунт... - Пишите тгебование, ваше пгевосходительство, - сказал Най, - нам некогда, нам чегез час выходить. Непгиятель, говогят, под самым гогодом. - Как?.. Что это?.. - Живей, - сказал Най каким-то похоронным голосом. Генерал, вдавив голову в плечи, выпучив глаза, вытянул из-под женщины бумагу и прыгающей ручкой нацарапал в углу, брызнув чернилами: "Выдать". Най взял бумагу, сунул ее за обшлаг рукава и сказал юнкерам, наследившим на ковре: - Ггузите валенки. Живо. Юнкера, стуча и гремя, стали выходить, а Най задержался. Генерал, багровея, сказал ему: - Я сейчас звоню в штаб командующего и поднимаю дело о предании вас военному суду. Эт-то что-то... - Попгобуйте, - ответил Най и проглотил слюну, - только попгобуйте. Ну, вот попгобуйте гади любопытства. - Он взялся за ручку, выглядывающую из расстегнутой кобуры. Генерал пошел пятнами и онемел. - Звякни, гвупый стагик, - вдруг задушевно сказал Най, - я тебе из кольта звякну в голову, ты ноги пготянешь. Генерал сел в кресло. Шея его полезла багровыми складками, а лицо осталось сереньким. Най повернулся и вышел. Генерал несколько минут сидел в кожаном кресле, потом перекрестился на икону, взялся за трубку телефона, поднес ее к уху, услыхал глухое и интимное "станция"... неожиданно ощутил перед собой траурные глаза картавого гусара, положил трубку и выглянул в окно. Увидал, как на дворе суетились юнкера, вынося из черной двери сарая серые связки валенок. Солдатская рожа каптенармуса, совершенно ошеломленного, виднелась на черном фоне. В руках у него была бумага. Най стоял у двуколки, растопырив ноги, и смотрел на нее. Генерал слабой рукой взял со стола свежую газету, развернул ее и на первой странице прочитал: "У реки Ирпеня столкновения с разъездами противника, пытавшимися проникнуть к Святошину..." Бросил газету и сказал вслух: - Будь проклят день и час, когда я ввязался в это... Дверь открылась, и вошел похожий на бесхвостого хорька капитан - помощник начальника снабжения. Он выразительно посмотрел на багровые генеральские складки над воротничком и молвил: - Разрешите доложить, господин генерал. - Вот что, Владимир Федорович, - перебил генерал, задыхаясь и тоскливо блуждая глазами, - я почувствовал себя плохо... прилив... хем... я сейчас поеду домой, а вы будьте добры без меня здесь распорядитесь. - Слушаю, - любопытно глядя, ответил хорек, - как же прикажете быть? Запрашивают из четвертой дружины и из конно-горной валенки. Вы изволили распорядиться двести пар? - Да. Да! - пронзительно ответил генерал. - Да, я распорядился! Я! Сам! Изволил! У них исключение! Они сейчас выходят. Да. На позиции. Да!! Любопытные огоньки заиграли в глазах хорька. - Четыреста пар всего... - Что ж я сделаю? Что? - сипло вскричал генерал, рожу я, что ли?! Рожу валенки? Рожу? Если будут запрашивать - дайте - дайте - дайте!! Через пять минут на извозчике генерала Макушина отвезли домой. В ночь с тринадцатого на четырнадцатое мертвые казармы в Брест-Литовском переулке ожили. В громадном заслякощенном зале загорелась электрическая лампа на стене между окнами (юнкера днем висели на фонарях и столбах, протягивая какие-то проволоки). Полтораста винтовок стояли в козлах, и на грязных нарах вповалку спали юнкера. Най-Турс сидел у деревянного колченогого стола, заваленного краюхами хлеба, котелками с остатками простывшей жижи, подсумками и обоймами, разложив пестрый план Города. Маленькая кухонная лампочка отбрасывала пучок света на разрисованную бумагу, и Днепр был виден на ней разветвленным, сухим и синим деревом. Около двух часов ночи сон стал морить Ная. Он шмыгал носом, клонился несколько раз к плану, как будто что-то хотел разглядеть в нем. Наконец негромко крикнул: - Юнкег?! - Я, господин полковник, - отозвалось у двери, и юнкер, шурша валенками, подошел к лампе. - Я сейчас лягу, - сказал Най, - а вы меня газбудите чегез тги часа. Если будет телефоног"амма, газбудите пгапогщика Жагова, и в зависимости от ее содегжания он будет меня будить или нет. Никакой телефонограммы не было... Вообще в эту ночь штаб не беспокоил отряд Ная. Вышел отряд на рассвете с тремя пулеметами и тремя двуколками, растянулся по дороге. Окраинные домишки словно вымерли. Но, когда отряд вышел на Политехническую широчайшую улицу, на ней застал движение. В раненьких сумерках мелькали, погромыхивая, фуры, брели серые отдельные папахи. Все это направлялось назад в Город и часть Ная обходило с некоторой пугливостью. Медленно и верно рассветало, и над садами казенных дач над утоптанным и выбитым шоссе вставал и расходился туман. С этого рассвета до трех часов дня Най находился на Политехнической стреле, потому что днем все-таки приехал юнкер из его связи на четвертой двуколке и привез ему записку карандашом из штаба. "Охранять Политехническое шоссе и, в случае появления неприятеля, принять бой". Этого неприятеля Най-Турс увидел впервые в три часа дня, когда на левой руке, вдали, на заснеженном плацу военного ведомства показались многочисленные всадники. Это и был полковник Козырь-Лешко, согласно диспозиции полковника Торопца пытающийся войти на стрелу и по ней проникнуть в сердце Города. Собственно говоря, Козырь-Лешко, не встретивший до самого подхода к Политехнической стреле никакого сопротивления, не нападал на Город, а вступал в него, вступал победно и широко, прекрасно зная, что следом за его полком идет еще курень конных гайдамаков полковника Сосненко, два полка синей дивизии, полк сечевых стрельцов и шесть батарей. Когда на плацу показались конные точки, шрапнели стали рваться высоко, по-журавлиному, в густом, обещающем снег небе. Конные точки собрались в ленту и, захватив во всю ширину шоссе, стали пухнуть, чернеть, увеличиваться и покатились на Най-Турса. По цепям юнкеров прокатился грохот затворов, Най вынул свисток, пронзительно свистнул и закричал: - Пгямо по кавагегии!.. залпами... о-гонь! Искра прошла по серому строю цепей, и юнкера отправили Козырю первый залп. Три раза после этого рвало штуку полотна от самого неба до стен Политехнического института, и три раза, отражаясь хлещущим громом, стрелял най-турсов батальон. Конные черные ленты вдали сломались, рассыпались и исчезли с шоссе. Вот в это-то время с Наем что-то произошло. Собственно говоря, ни один человек в отряде еще ни разу не видел Ная испуганным, а тут показалось юнкерам, будто Най увидал что-то опасное где-то в небе, не то услыхал вдали... одним словом, Най приказал отходить на Город. Один взвод остался и, перекатывая рокот, бил по стреле, прикрывая отходящие взводы. Затем перебежал и сам. Так две версты бежали, припадая и будя эхом великую дорогу, пока не оказались на скрещении стрелы с тем самым Брест-Литовским переулком, где провели прошлую ночь. Перекресток умер совершенно, и нигде не было ни одной души. Здесь Най отделил трех юнкеров и приказал им: - Бегом на Полевую и на Богщаговскую, узнать, где наши части и что с ними. Если встгетите фугы, двуколки или какие-нибудь сгедства пегедвижения, отступающие неогганизованно, взять их. В случае сопготивления уг"ожать оружием, а затем его и пгименить... Юнкера убежали назад и налево и скрылись, а спереди вдруг откуда-то начали бить в отряд пули. Они застучали по крышам, стали чаще, и в цепи упал юнкер лицом в снег и окрасил его кровью. За ним другой, охнув, отвалился от пулемета. Цепи Ная растянулись и стали гулко рокотать по стреле беглым непрерывным огнем, встречая колдовским образом вырастающие из земли темненькие цепочки неприятеля. Раненых юнкеров подняли, размоталась белая марля. Скулы Ная пошли желваками. Он все чаще и чаще поворачивал туловище, стараясь далеко заглянуть во фланги, и даже по его лицу было видно, что он нетерпеливо ждет посланных юнкеров. И они, наконец, прибежали, пыхтя, как загнанные гончие, со свистом и хрипом. Най насторожился и потемнел лицом. Первый юнкер добежал до Ная, стал перед ним и сказал, задыхаясь: - Господин полковник, никаких наших частей нет не только на Шулявке, но и нигде нет, - он перевел дух. - У нас в тылу пулеметная стрельба, и неприятельская конница сейчас прошла вдали по Шулявке, как будто бы входя в Город... Слова юнкера в ту же секунду покрыл оглушительный свист Ная. Три двуколки с громом выскочили в Брест-Литовский переулок, простучали по нему, а оттуда по Фонарному и покатили по ухабам. В двуколках увезли двух раненых юнкеров, пятнадцать вооруженных и здоровых и все три пулемета. Больше двуколки взять не могли. А Най-Турс повернулся лицом к цепям и зычно и картаво отдал юнкерам никогда ими не слыханную, странную команду... В облупленном и жарко натопленном помещении бывших казарм на Львовской улице томился третий отдел первой пехотной дружины, в составе двадцати восьми человек юнкеров. Самое интересное в этом томлении было то, что командиром этих томящихся оказался своей персоной Николка Турбин. Командир отдела, штабс-капитан Безруков, и двое его помощников - прапорщики, утром уехавши в штаб, не возвращались. Николка - ефрейтор, самый старший, шлялся по казарме, то и дело подходя к телефону и посматривая на него. Так дело тянулось до трех часов дня. Лица у юнкеров, в конце концов, стали тоскливыми... эх... эх... В три часа запищал полевой телефон. - Это третий отдел дружины? - Да. - Командира к телефону. - Кто говорит? - Из штаба... - Командир не вернулся. - Кто говорит? - Унтер-офицер Турбин. - Вы старший? - Так точно. - Немедленно выведите команду по маршруту. И Николка вывел двадцать восемь человек и повел по улице. До двух часов дня Алексей Васильевич спал мертвым сном. Проснулся он словно облитый водой, глянул на часики на стуле, увидел, что на них без десяти минут два, и заметался по комнате. Алексей Васильевич натянул валенки, насовал в карманы, торопясь и забывая то одно, то другое, спички, портсигар, платок, браунинг и две обоймы, затянул потуже шинель, потом припомнил что-то, но поколебался, - это показалось ему позорным и трусливым, но все-таки сделал, - вынул из стола свой гражданский врачебный паспорт. Он повертел его в руках, решил взять с собой, но Елена окликнула его в это время, и он забыл его на столе. - Слушай, Елена, - говорил Турбин, затягивая пояс и нервничая; сердце его сжималось нехорошим предчувствием, и он страдал при мысли, что Елена останется одна с Анютою в пустой большой квартире, - ничего не поделаешь. Не идти нельзя. Ну, со мной, надо полагать, ничего не случится. Дивизион не уйдет дальше окраин Города, а я стану где-нибудь в безопасном месте. Авось бог сохранит и Николку. Сегодня утром я слышал, что положение стало немножко посерьезнее, ну, авось отобьем Петлюру. Ну, прощай, прощай... Елена одна ходила по опустевшей гостиной от пианино, где, по-прежнему не убранный, виднелся разноцветный Валентин, к двери в кабинет Алексея. Паркет поскрипывал у нее под ногами. Лицо у нее было несчастное. На углу своей кривой улицы и улицы Владимирской Турбин стал нанимать извозчика. Тот согласился везти, но, мрачно сопя, назвал чудовищную сумму, и видно было, что он не уступит. Скрипнув зубами, Турбин сел в сани и поехал по направлению к музею. Морозило. На душе у Алексея Васильевича было очень тревожно. Он ехал и прислушивался к отдаленной пулеметной стрельбе, которая взрывами доносилась откуда-то со стороны Политехнического института и как будто бы по направлению к вокзалу. Турбин думал о том, что бы это означало (полуденный визит Болботуна Турбин проспал), и, вертя головой, всматривался в тротуары. На них было хоть и тревожное и сумбурное, но все же большое движение. - Стой... ст... - сказал пьяный голос. - Что это значит? - сердито спросил Турбин. Извозчик так натянул вожжи, что чуть не свалился Турбину на колени. Совершенно красное лицо качалось у оглобли, держась за вожжу и по ней пробираясь к сиденью. На дубленом полушубке поблескивали смятые прапорщичьи погоны. Турбина на расстоянии аршина обдал тяжелый запах перегоревшего спирта и луку. В руках прапорщика покачивалась винтовка. - Пав... пав... паварачивай, - сказал красный пьяный, - выса... высаживай пассажира... - Слово "пассажир" вдруг показалось красному смешным, и он хихикнул. - Что это значит? - сердито повторил Турбин, - вы не видите, кто едет? Я на сборный пункт. Прошу оставить извозчика. Трогай! - Нет, не трогай... - угрожающе сказал красный и только тут, поморгав глазами, заметил погоны Турбина. - А, доктор, ну, вместе... и я сяду... - Нам не по дороге... Трогай! - Па... а-звольте... - Трогай! Извозчик, втянув голову в плечи, хотел дернуть, но потом раздумал; обернувшись, он злобно и боязливо покосился на красного. Но тот вдруг отстал сам, потому что заметил пустого извозчика. Пустой хотел уехать, но не успел. Красный обеими руками поднял винтовку и погрозил ему. Извозчик застыл на месте, и красный, спотыкаясь и икая, поплелся к нему. - Знал бы, за пятьсот не поехал, - злобно бурчал извозчик, нахлестывая круп клячи, - стрельнет в спину, что ж с него возьмешь? Турбин мрачно молчал. "Вот сволочь... такие вот позорят все дело", - злобно думал он. На перекрестке у оперного театра кипела суета и движение. Прямо посредине на трамвайном пути стоял пулемет, охраняемый маленьким иззябшим кадетом, в черной шинели и наушниках, и юнкером в сером. Прохожие, как мухи, кучками лепились по тротуару, любопытно глядя на пулемет. У аптеки, на углу, Турбин уже в виду музея отпустил извозчика. - Прибавить надо, ваше высокоблагородие, - злобно и настойчиво говорил извозчик, - знал бы, не поехал бы. Вишь, что делается! - Будет. - Детей зачем-то ввязали в это... - послышался женский голос. Тут только Турбин увидал толпу вооруженных у музея. Она колыхалась и густела. Смутно мелькнули между полами шинелей пулеметы на тротуаре. И тут кипуче забарабанил пулемет на Печерске. Вра... вра... вра... вра... вра... вра... вра... "Чепуха какая-то уже, кажется, делается", - растерянно думал Турбин и, ускорив шаг, направился к музею через перекресток. "Неужели опоздал?.. Какой скандал... Могут подумать, что я сбежал..." Прапорщики, юнкера, кадеты, очень редкие солдаты волновались, кипели и бегали у гигантского подъезда музея и у боковых разломанных ворот, ведущих на плац Александровской гимназии. Громадные стекла двери дрожали поминутно, двери стонали, и в круглое белое здание музея, на фронтоне которого красовалась золотая надпись: "На благое просвещение русского народа", вбегали вооруженные, смятые и встревоженные юнкера. - Боже! - невольно вскрикнул Турбин, - они уже ушли. Мортиры безмолвно щурились на Турбина и одинокие и брошенные стояли там же, где вчера. "Ничего не понимаю... что это значит?" Сам не зная зачем, Турбин побежал по плацу к пушкам. Они вырастали по мере движения и грозно смотрели на Турбина. И вот крайняя. Турбин остановился и застыл: на ней не было замка. Быстрым бегом он перерезал плац обратно и выскочил вновь на улицу. Здесь еще больше кипела толпа, кричали многие голоса сразу, и торчали и прыгали штыки. - Картузова надо ждать! Вот что! - выкрикивал звонкий встревоженный голос. Какой-то прапорщик пересек Турбину путь, и тот увидел на спине у него желтое седло с болтающимися стременами. - Польскому легиону отдать. - А где он? - А черт его знает! - Все в музей! Все в музей! - На Дон! Прапорщик вдруг остановился, сбросил седло на тротуар. - К чертовой матери! Пусть пропадет все, - яростно завопил он, - ах, штабные!.. Он метнулся в сторону, грозя кому-то кулаками. "Катастрофа... Теперь понимаю... Но вот в чем ужас - они, наверно, ушли в пешем строю. Да, да, да... Несомненно. Вероятно, Петлюра подошел неожиданно. Лошадей нет, и они ушли с винтовками, без пушек... Ах ты, боже мой... к Анжу надо бежать... Может быть, там узнаю... Даже наверно, ведь кто-нибудь же да остался?" Турбин выскочил из вертящейся суеты и, больше ни на что не обращая внимания, побежал назад к оперному театру. Сухой порыв ветра пробежал по асфальтовой дорожке, окаймляющей театр, и пошевелил край полуоборванной афиши на стене театра, у чернооконного бокового подъезда. Кармен. Кармен. И вот Анжу. В окнах нет пушек, в окнах нет золотых погон. В окнах дрожит и переливается огненный, зыбкий отсвет. Пожар? Дверь под руками Турбина звякнула, но не поддалась. Турбин постучал тревожно. Еще раз постучал. Серая фигура, мелькнув за стеклом двери, открыла ее, и Турбин попал в магазин. Турбин, оторопев, всмотрелся в неизвестную фигуру. На ней была студенческая черная шинель, а на голове штатская, молью траченная, шапка с ушами, притянутыми на темя. Лицо странно знакомое, но как будто чем-то обезображенное и искаженное. Печь яростно гудела, пожирая какие-то листки бумаги. Бумагой был усеян весь пол. Фигура, впустив Турбина, ничего не объясняя, тотчас же метнулась от него к печке и села на корточки, причем багровые отблески заиграли на ее лице. "Малышев? Да, полковник Малышев", - узнал Турбин. Усов на полковнике не было. Гладкое синевыбритое место было вместо них. Малышев, широко отмахнув руку, сгреб с полу листы бумаги и сунул их в печку. "Ага...а". - Что это? Кончено? - глухо спросил Турбин. - Кончено, - лаконически ответил полковник, вскочил, рванулся к столу, внимательно обшарил его глазами, несколько раз хлопнул ящиками, выдвигая и задвигая их, быстро согнулся, подобрал последнюю пачку листков на полу и их засунул в печку. Лишь после этого он повернулся к Турбину и прибавил иронически спокойно: - Повоевали - и будет! - Он полез за пазуху, вытащил торопливо бумажник, проверил в нем документы, два каких-то листка надорвал крест-накрест и бросил в печь. Турбин в это время всматривался в него. Ни на какого полковника Малышев больше не походил. Перед Турбиным стоял довольно плотный студент, актер-любитель с припухшими малиновыми губами. - Доктор? Что же вы? - Малышев беспокойно указал на плечи Турбина. - Снимите скорей. Что вы делаете? Откуда вы? Не знаете, что ли, ничего? - Я опоздал, полковник, - начал Турбин. Малышев весело улыбнулся. Потом вдруг улыбка слетела с лица, он виновато и тревожно качнул головой и молвил: - Ах ты, боже мой, ведь это я вас подвел! Назначил вам этот час... Вы, очевидно, днем не выходили из дому? Ну, ладно. Об этом нечего сейчас говорить. Одним словом: снимайте скорее погоны и бегите, прячьтесь. - В чем дело? В чем дело, скажите, ради бога?.. - Дело? - иронически весело переспросил Малышев, - дело в том, что Петлюра в городе. На Печерске, если не на Крещатике уже. Город взят. - Малышев вдруг оскалил зубы, скосил глаза и заговорил опять неожиданно, не как актер-любитель, а как прежний Малышев. - Штабы предали нас. Еще утром надо было разбегаться. Но я, по счастью, благодаря хорошим людям, узнал все еще ночью, и дивизион успел разогнать. Доктор, некогда думать, снимайте погоны! - ...а там, в музее, в музее... Малышев потемнел. - Не касается, - злобно ответил он, - не касается! Теперь меня ничего больше не касается. Я только что был там, кричал, предупреждал, просил разбежаться. Больше сделать ничего не могу-с. Своих я всех спас. На убой не послал! На позор не послал! - Малышев вдруг начал выкрикивать истерически, очевидно что-то нагорело в нем и лопнуло, и больше себя он сдерживать не мог. - Ну, генералы! - Он сжал кулаки и стал грозить кому-то. Лицо его побагровело. В это время с улицы откуда-то в высоте взвыл пулемет, и показалось, что он трясет большой соседний дом. Малышев встрепенулся, сразу стих. - Ну-с, доктор, ходу! Прощайте. Бегите! Только не на улицу, а вот отсюда, через черный ход, а там дворами. Там еще открыто. Скорей. Малышев пожал руку ошеломленному Турбину, круто повернулся и убежал в темное ущелье за перегородкой. И сразу стихло в магазине. А на улице стих пулемет. Наступило одиночество. В печке горела бумага. Турбин, несмотря на окрики Малышева, как-то вяло и медленно подошел к двери. Нашарил крючок, спустил его в петлю и вернулся к печке. Несмотря на окрики, Турбин действовал не спеша, на каких-то вялых ногах, с вялыми, скомканными мыслями. Непрочный огонь пожрал бумагу, устье печки из веселого пламенного превратилось в тихое красноватое, и в магазине сразу потемнело. В сереньких тенях лепились полки по стенам. Турбин обвел их глазами и вяло же подумал, что у мадам Анжу еще до сих пор пахнет духами. Нежно и слабо, но пахнет. Мысли в голове у Турбина сбились в бесформенную кучу, и некоторое время он совершенно бессмысленно смотрел туда, где исчез побритый полковник. Потом, в тишине, ком постепенно размотался. Вылез самый главный и яркий лоскут - Петлюра тут. "Пэтурра, Пэтурра", - слабенько повторил Турбин и усмехнулся, сам не зная чему. Он подошел к зеркалу в простенке, затянутому слоем пыли, как тафтой. Бумага догорела, и последний красный язычок, подразнив немного, угас на полу. Стало сумеречно. - Петлюра, это так дико... В сущности, совершенно пропащая страна, - пробормотал Турбин в сумерках магазина, но потом опомнился: - Что же я мечтаю? Ведь, чего доброго, сюда нагрянут? Тут он заметался, как и Малышев перед уходом, и стал срывать погоны. Нитки затрещали, и в руках остались две серебряных потемневших полоски с гимнастерки и еще две зеленых с шинели. Турбин поглядел на них, повертел в руках, хотел спрятать в карман на память, но подумал и сообразил, что это опасно, решил сжечь. В горючем материале недостатка не было, хоть Малышев и спалил все документы. Турбин нагреб с полу целый ворох шелковых лоскутов, всунул его в печь и поджег. Опять заходили уроды по стенам и по полу, и опять временно ожило помещенье мадам Анжу. В пламени серебряные полоски покоробились, вздулись пузырями, стали смуглыми, потом скорчились... Возник существенно важный вопрос в турбинской голове - как быть с дверью? Оставить на крючке или открыть? Вдруг кто-нибудь из добровольцев, вот так же, как Турбин, отставший, прибежит, - ан укрыться-то и негде будет! Турбин открыл крючок. Потом его обожгла мысль: паспорт? Он ухватился за один карман, другой - нет. Так и есть! Забыл, ах, это уже скандал. Вдруг нарвешься на них? Шинель серая. Спросят - кто? Доктор... а вот докажи-ка! Ах, чертова рассеянность! "Скорее", - шепнул голос внутри. Турбин, больше не раздумывая, бросился в глубь магазина и по пути, по которому ушел Малышев, через маленькую дверь выбежал в темноватый коридор, а оттуда по черному ходу во двор.

Создание

Роман «Белая гвардия» был написан Булгаковым в 1922-1924 годах. В конце 1920-х годов автор, делясь своими мыслями с литературоведом Павлом Поповым , так описал причину появления Най-Турса в этом своём произведении:

Най-Турс - образ отдалённый, отвлечённый. Идеал русского офицерства. Каким бы должен был быть в моем представлении русский офицер.

- Соколов Б. В. М. А. Булгаков в жизни и творчестве

Реальные прототипы персонажа

В среде литературоведов ведётся дискуссия на тему, кто является реальным прототипом полковника Най-Турса. Ряд исследователей (Всеволод Сахаров , Ярослав Тинченко и другие) склоняется к мысли, что прототипом с высокой вероятностью мог являться генерал от кавалерии граф Фёдор Келлер . В пользу этой версии указывается иностранное происхождение фамилии Най-Турса, совпадение описанных в романе ранений реальным ранениям Келлера, полученным в 1905 и 1916 годах, совпадение даты и времени смерти Най-Турса в романе (14 декабря 1918 года, 4 часа дня) и смерти Келлера, а также возможность личного знакомства Булгакова с Келлером во время работы автора в Каменец-Подольском военном госпитале во время Первой мировой войны .

По мнению критика, историка и литературоведа Бориса Соколова , прототипом Най-Турса мог быть Николай Шинкаренко , русский офицер, участник Белого движения (в Добровольческой армии), в эмиграции - литератор (псевдоним Николай Белогорский). Исследователь воспринимает установленным факт, что прототипом авторского «Белградского гусарского полка» (в реальности не существовавшего), в котором Най-Турс командовал эскадроном и получил орден Святого Георгия , у Булгакова являлся 12-й уланский Белгородский полк , в котором служил Шинкаренко. Также Соколов отмечает совпадение обстоятельств гибели Най-Турса и ранения Шинкаренко: оба с пулемётом прикрывали отступление своих сил .

Най-Пум во время учёбы в Пажеском корпусе, 1901 год

Попытки анализа имени героя

Булгаковым использована несуществующая в реальности фамилия «Най-Турс». Соколов выдвигает гипотезу, что фамилия может быть прочитана как «найт Урс» (англ. knight - рыцарь, лат. urs(us) - медведь), то есть «рыцарь Урс». «Урс - пишет Соколов - имя одного из героев романа Генрика Сенкевича „Камо грядеши“ , раба , действующего как настоящий рыцарь. У Най-Турса распространенное польское имя Феликс (на латыни - „счастливый“), а сам Сенкевич упоминается в „Белой гвардии“, которая даже начинается парафразом начала романа Сенкевича „Огнём и мечом“ ».

Слияние образа с другими персонажами

Литературоведами отмечаются параллели между образом Най-Турса и главным героем романа, Алексеем Турбиным, а также командиром мортирного дивизиона полковником Малышевым, выраженной в пьесе «Дни Турбиных» . Сам Булгаков отмечал на диспуте в театре Мейерхольда, что персонаж, изображенный в пьесе под именем Алексея Турбина, «есть не кто иной, как полковник Най-Турс, ничего общего в романе с врачом не имеющий». При этом, фактически в пьесе реплики Най-Турса принадлежат полковнику Малышеву. Если в октябре 1926 года , при обработке первой редакции пьесы, которая в то время ещё носила название «Белая гвардия», Най-Турс брал на себя командование, прикрывал не желающего бежать Николку и погибал: сцена соответствовала роману, то в более поздних версиях Булгаков передавал реплики Най-Турса Малышеву, сохраняя в них характерную только для Най-Турса картавость. В заключительной реплике Малышев говорил: «Я умигаю», после чего произносил: «У меня сестга» (в итоге эти слова были Булгаковым вычеркнуты). Но, второй редакции пьесы произошло уже «соединение» Малышева и Турбина. О причинах такого соединения говорил сам Булгаков: «Это произошло опять-таки по чисто театральным и глубоко драматическим соображениям, два или три лица, в том числе и полковник, были соединены в одно…» .

В кино

• Телесериал «Белая гвардия» (2012) - Алексей Серебряков .

Примечания

Литература

• Фомин Сергей. Последний Бой Рыцаря Най-Турса (Отрывок из книги «Граф Келлер») (рус.) // Русская линия : информационное агентство. - 2012, 3 марта.
• Соколов Б. В. Кто вы, полковник Най-Турс? (рус.) // Книжное обозрение «Ex libris НГ». Независимая газета . - 1999, 19 августа.
• Сахаров В. И. Последний бой Най-Турса (Рассказывает Николка Турбин) // Источник (приложение к журналу Родина) . - 2003. - В. 1. - С. 31-35.

Wikimedia Foundation . 2010 .