Марк шагал на крымском валу. Третьяковка приглашает полюбоваться картинами марка шагала

Марк Шагал. Над городом. 1918 г. , Москва

Картины Марка Шагала (1887-1985 гг.) сюрреалистичны, неповторимы. Его ранняя работа «Над городом» – не исключение.

Главные герои, сам Марк Шагал и его возлюбленная Белла, летят над их родным Витебском (Белоруссия).

Шагал изобразил самое приятное чувство на свете. Чувство взаимной влюбленности. Когда не чуешь под ногами землю. Когда становишься единым целым с любимым. Когда ничего не замечаешь вокруг. Когда просто летишь от счастья.

Предыстория картины

Когда Шагал начал писать картину «Над городом» в 1914 году, они были знакомы с Беллой уже 5 лет. Но 4 из которых они провели в разлуке.

Он – сын бедного еврея-разнорабочего. Она – дочь богатого ювелира. На момент знакомства совершенно неподходящая кандидатура для завидной невесты.

Он уехал в Париж учиться и делать себе имя. Вернулся и добился своего. Они поженились в 1915 году.

Вот это счастье и написал Шагал. Счастье быть с любовью всей своей жизни. Несмотря на разницу в социальном статусе. Несмотря на протесты семьи.

Главные герои картины

С полетом все более-менее понятно. Но у вас может возникнуть вопрос, почему же влюблённые не смотрят друг на друга.

Возможно, потому что Шагал изобразил души счастливых людей, а не их тела. И в самом деле, не могут же тела летать. А вот души вполне могут.

Марк Шагал. Над городом (фрагмент). 1918 г. Третьяковская галерея, Москва

А душам смотреть друг на друга не обязательно. Им главное чувствовать единение. Вот мы его и видим. У каждой души по одной руке, как будто они и вправду уже почти слились в единое целое.

Он, как носитель более сильного мужского начала, написан более грубо. В кубической манере. Белла же по-женски изящна и соткана из округлых и плавных линий.

А ещё героиня одета в мягкий синий цвет. Но с небом она не сливается, ведь оно серого цвета.

Пара хорошо выделяется на фоне такого неба. И создаётся впечатление, как будто это очень естественно – летать над землёй.

Проверьте себя: пройдите онлайн-тест

Образ города

Вроде мы видим все признаки городка, вернее большого села, которым был 100 лет назад Витебск. Здесь и храм, и дома. И даже более помпезное здание с колоннами. И, конечно, много заборов.

Марк Шагал. Над городом (деталь). 1918 г. Третьяковская галерея, Москва

Но все же город какой-то не такой. Домики намеренно скособочены, как будто художник не владеет перспективой и геометрией. Этакий детский подход.

Это делает городок более сказочным, игрушечным. Усиливает наше ощущение влюбленности.

Ведь в этом состоянии мир вокруг существенно искажается. Все становится радостней. А многое и вовсе не замечается. Влюблённые даже не замечают зеленую козу.

Почему коза зелёная

Марк Шагал любил зелёный цвет. Что не удивительно. Все-таки это цвет жизни, юности. А художник был человеком с позитивным мировоззрением. Чего только стоит его фраза «Жизнь – это очевидное чудо».

Он был по происхождению евреем-хасидом. А это особое мировоззрение, которое прививается с рождения. Оно зиждется на культивировании радости. Хасиды даже молиться должны радостно.

Поэтому ничего удивительного, что он себя изобразил в зеленой рубашке. И козу на дальнем плане – зелёной.

Марк Шагал. Фрагмент с зеленой козой на картине «Над городом».

На других картинах у него даже лица зеленые встречаются. Так что зелёная коза – это не предел.

Марк Шагал. Зелёный скрипач (фрагмент). 1923-1924 гг. Музей Гуггенхайма, Нью-Йорк

Но это не значит, что если коза, то непременно зелёная. У Шагала есть автопортрет, где он рисует тот же пейзаж, что и в картине «Над городом».

И там коза – красная. Картина создана в 1917 году, и красный цвет – цвет только что вспыхнувшей революции, проникает в палитру художника.

Марк Шагал. Автопортрет с палитрой. 1917 г. Частная коллеция

Почему так много заборов

Заборы сюрреалистичны. Они не обрамляют дворы, как положено. А тянутся бесконечной вереницей, как реки или дороги.

В Витебске на самом деле было много заборов. Но они, конечно, просто окружали дома. Но Шагал решил их расположить в ряд, тем самым выделив их. Сделав их чуть ли не символом города.

Нельзя не упомянуть этого бысстыжего мужика под забором.

Вроде сначала смотришь на картину. И накрывают чувства романтичности, воздушности. Даже зелёная коза не сильно портит приятное впечатление.

И вдруг взгляд натыкается на человека в неприличной позе. Ощущение идиллии начинает улетучиваться.

Марк Шагал. Деталь картины «Над городом».

Зачем же художник намеренно добавляет в бочку мёда ложку … дегтя?

Потому что Шагал не сказочник. Да, мир влюблённых искажается, становится похожим на сказку. Но это все равно жизнь, со своими обыденными и приземлёнными моментами.

И ещё в этой жизни есть место юмору. Вредно все воспринимать слишком серьёзно.

Почему Шагал так неповторим

Чтобы понять Шагала, важно понимать его, как человека. А его характер был особенным. Он был человеком легким, отходчивым, говорливым.

Он любил жизнь. Верил в настоящую любовь. Умел быть счастливым.

И у него действительно получалось быть счастливым.

Везунчик, скажут многие. Я думаю, дело не в везении. А в особом мироощущении. Он был открыт миру и доверял этому миру. Поэтому волей-неволей притягивал к себе правильных людей, правильных заказчиков.

Отсюда – счастливый брак с первой женой Беллой. Удачная эмиграция и признание в Париже. Долгая-очень долгая жизнь (художник прожил почти 100 лет).

Конечно, можно вспомнить очень неприятную историю с Малевичем, который буквально «отобрал» у Шагала его школу в 1920 году. Переманив всех его учеников очень яркими речами о супрематизме*.

В том числе из-за этого художник с семьей уехал в Европу.

Posta-Magazine собрал

самые интересные факты о художнике и о его работах.

За прошедшую четверть века панно, написанные для Еврейского театра, объездили весь мир, от тихоокеанского побережья Соединенных Штатов до Японии, побывали в 46 городах. А вот в Москве выставлялись лишь дважды: они были показаны после реставрации в 1991 году и на ретроспективной выставке Марка Шагала 2005 года. И вот, впервые за эти годы, у города появилась возможность включить их в состав постоянной экспозиции Третьяковской галереи.

Марк Шагал получил заказ на оформление театра в 1920 году, после переезда ГОСЕТа из Петрограда в Москву. Летопись гласит, что художник отозвался тогда на заказ с большим энтузиазмом. «Вот возможность перевернуть старый еврейский театр с его психологическим натурализмом и фальшивыми бородами. Наконец-то я смогу развернуться, и здесь, на стенах, выразить то, что считаю необходимым для возрождения национального театра», - говорил он.

Всего за два месяца мастером было создано 9 панно, из которых сохранились, однако, только 7. После закрытия театра в 1949 году панно были переданы Третьяковской галерее и позднее отреставрированы. Сейчас экспозиция занимает зал № 9, а полюбоваться ею можно будет до середины декабря. После чего работы отправятся в Монреаль, на крупную выставку Марка Шагала, а затем снова вернутся домой.

Пока вы размышляете, стоит ли посмотреть на эти работы, Posta-Magazine собрал самые интересные факты о художнике.

Будущий знаменитый художник-авангардист появился на свет в маленьком белорусском городе Витебске - там до сих пор жива легенда о том, что однажды в этом месте родится мальчик, который прославит город. В тот день, 7 июля 1887 года, в Витебске случился большой и страшный пожар, спаливший полгорода. Стихия не тронула лишь несколько домов, в том числе и тот, где родился Шагал. Позже художник расскажет, что именно по этой причине он всю жизнь испытывал тягу к перемене мест (кроватку с младенцем во время пожара постоянно переносили из угла в угол) и так часто на своих картинах изображал огонь, пощадивший его. Стихию он рисовал в виде петуха с растущим из туловища птицы огненным деревом. А красный цвет с тех пор означал для художника и жизнь и смерть одновременно.

Легенда гласит, что Марк Шагал с Казимиром Малевичем враждовали всю жизнь. И что именно автор «Черного квадрата» изгнал «коллегу» из родного Витебска, заполонив весь город футуристическими плакатами и бюстами, что сильно оскорбило Шагала. «Гипсовые бюсты, которые наперебой заказывали скульпторам-недоучкам из моей школы. Боюсь, их всех давно размыло витебскими дождями. Бедный мой Витебск!» - писал он в своей книге.

Большую часть жизни Марк Шагал прожил во Франции. Но сначала уехал в Москву, причем по несколько более банальной причине - его вынудили на это захватившие власть красные комиссары. Тогда, в 1920-м году, художнику и заказали расписать Еврейский камерный театр, которым в то время руководил Алексей Грановский. Сорок дней потребовалось Шагалу, чтобы создать шедевр, но руководство театра осталось недовольно - за работу ему не заплатили. Позже так же с ним поступил и Станиславский во МХАТе.

Разочарованный Шагал вскоре после этих событий покинул родину и отправился во Францию. Но, как известно, «нет худа без добра», со временем Шагал стал единственным в мире художником, чьими витражами украшены культовые сооружения сразу нескольких конфессий: синагоги, лютеранские храмы, католические костелы - всего 15 зданий в США, Европе и Израиле.

Специально по заказу президента Франции Шарля де Голля Шагал оформил плафон Гранд-опера в Париже, а вскоре после этого написал два панно нью-йоркскому Метрополитен-опера. В июле 1973 года в Ницце открылся музей, получивший название «Библейское послание», украшенный работами художника, который через некоторое время был удостоен правительством статуса национального.

Кстати, работы Марка Шагала, наряду с полотнами Пабло Пикассо и Хуана Миро, считаются самыми востребованными среди похитителей картин - на сегодняшний день пропавшими без вести числятся более полутысячи его работ. А это ли не главный признак популярности автора?

Любвеобильного Шагала называют еще и зачинщиком сексуальной революции в живописи - за любовь к изображению обнаженных женщин. Первую натурщицу художника звали Тея Брахман. Она была дочерью известного витебского врача Вольфа Брахмана и первой любовью Шагала. У него не было денег на натурщиц, поэтому барышня позировала юному дарованию бесплатно.

Кстати, именно Тея познакомила Марка Шагала с его будущей женой и любовью всей жизни Беллой Розенфельд. Которая тоже вначале ему позировала, потом ждала возвращения из Парижа, а потом, как шутил сам художник, «все закончилось свадебным венцом». Они родили дочь Иду и прожили в любви и согласии 19 лет, пока Белла не скончалась в Америке. Шагал погоревал и вскоре связал свою жизнь с разведенной женой ирландского художника Вирджинией Хаггард, с которой родил мальчика по имени Дэвид. Но Вирджиния оставила мужа, влюбившись в фотографа, и Шагал через несколько лет снова женился - на Валентине Бродской, дочери фабриканта и сахарозаводчика. Как и все другие его жены, она была из богатой семьи.

Еще одна легенда гласит, что когда Марк Шагал был без настроения, он любил рисовать либо библейские сцены с непременным распятием, либо полевые цветы, среди которых особенно выделял чертополох и васильки. Обыватели предпочитали покупать вторые, чем сильно расстраивали художника.

Марка Шагала часто называют нарушителем гравитации. Эти его летающие образы влюбленных людей, кажется, не оставляют равнодушным никого. Очередное предание гласит, что некая цыганка в свое время нагадала художнику, что тот проживет долгую и насыщенную жизнь, будет любить необыкновенных женщин и умрет в полете. И что вы думаете - предсказание сбылось: 28 марта 1985 года 98-летний художник вошел в лифт, чтобы подняться на второй этаж своего французского особняка, и во время этого короткого полета его сердце остановилось.

Выставка малоизвестного графического наследия Марка Шагала (1887-1985). На выставке «Марк Шагал. Истоки творческого языка художника» творчество художника представлено в контексте поиска истоков его искусства

Шагал принадлежал к поколению художников, которые в начале ХХ века в попытке обретения себя, собственного образного строя и пластического языка, обращались к народному искусству. Шагал не получил последовательного профессионально образования, его первым и главным учителем стала естественная среда - еврейское, русское, белорусское, литовское, французское окружение, "та живая вода", которая "заряжала" и вдохновляла мастера на протяжении всей жизни.

Реальные и невероятные события, запечатленные художником, прочно соединены с земной средой ключевыми для него предметами быта, приметами места, ставшими характерными шагаловскими "паролями": от наивной вывески парикмахера в Витебске или молочника в Париже до креста православного собора или химер парижского Нотр-Дам, от простенькой вышивки до семисвечника и Торы, от покосившейся крестьянской избы до Вильнюсской синагоги и ворот еврейского кладбища, от лубков и иллюстраций народных изданий, бродячих музыкантов до знамен революции. Художник утверждал: "Неправда, что мое искусство фантастично! Я реалист, я люблю землю!".

Основу экспозиции в Третьяковской галерее составляют произведения из собраний семьи художника: уникальные, никогда не экспонировавшиеся в России, произведения "семейного круга" - автопортреты, портреты матери, бабушки, кузенов, сестры, жены Беллы и дочери Иды, исполненные в конце 1900-х - 1910-х годах. В этих работах перед зрителем предстает своеобразная автобиография художника, летопись его семьи (У окна. Мать и дочь. 1908; Кольцо. 1908-1909; Модель. Сестра художника. 1910; Рождение. 1911 и другие). Гравированная история жизни Шагала запечатлена в листах серии "Моя жизнь" (1922). Своеобразным лейтмотивом выставки предстает образ его любимого города - Витебска, присутствующий в том или ином виде во всех картинах мастера.

Из французского собрания поступила и группа работ 1960-1970-х годов в редкой технике коллажа (Триумф музыки. Эскиз панно для Метрополитен Опера, Линкольн Арт Центр. 1966, Клоун и его тень (Синий скрипач). 1964. Лиловая обнаженная. 1967. Гимн Набережной часов. 1968).

ГМИИ им. А.С. Пушкина предоставил на выставку созданные в России в 1910 году "Пейзаж с козой (Лиозно)" (1910), "В зале Теи" (1910), "Комната на Гороховой" (1910), подаренные музею Идой Шагал. Произведения первого парижского периода, примеры интерпретации Шагалом современного французского искусства, - "Обнаженная с цветами", "Лежащая обнаженная" (обе - 1911) - предоставлены фондом Sepherot Foundation (Лихтенштейн).

Впервые московскому зрителю будут показаны недавно приобретенные во Франции юношеские альбомы Шагала, происходящие из архива Блеза Сандрара, писателя и поэта, друга и переводчика мастера, введшего молодого художника в круг парижских авангардистов (коллекция Т. и И.Манашеровых, Москва).

Помимо оригинальных рисунков в состав выставки включены и выполненные по инициативе парижского галериста и издателя серии "Книга художника" Амбруаза Воллара иллюстрации к "Мертвым душам" Н.В.Гоголя (1923-1925) из собрания Третьяковской галереи, полученные в дар от автора в 1927 году.

Открытиями для отечественной публики станут и знаменитый "Свадебный сервиз" (1951-1952. Керамика, белая эмаль, роспись), созданный Шагалом в честь свадьбы дочери Иды (частная коллекция, Париж) и две мраморные скульптуры для фонтана - "Рыба" и "Птица" (1964. Коллекция Фонда Пьера Джанадда, Мартини, Швейцария). Представленные на выставке предметы народного искусства из Российского этнографического музея (Санкт-Петербург) и Музея истории евреев в России (Москва) дополнят представление зрителей об истоках образной системы Шагала.

Ну что же? Должен сознаться — c"est captivant. [Это чарующе (франц.).] Ничего не поделаешь. Это то искусство, которое как раз мне должно претить в чрезвычайной степени. Это то, что во всех других сферах жизни я ненавижу (я еще не разучился ненавидеть), с чем я, несмотря на всю свою душевную усталость, еще не могу примириться — и все же это пленит, я бы даже сказал — чарует, если держаться точного смысла этого слова. В искусстве Шагала заложены какие-то тайные чары, какое-то волшебство, которое, как гашиш, действует не только помимо сознания, но и наперекор ему <...>

Шагал удостоился премии Карнеги. Это уже своего рода мировая consecration. [Признание (франц.).] Но и до того он вот уже десятки лет принадлежит к тем художникам, имена которых получили всесветную известность, про которых критики не пишут иначе, как пользуясь готовыми штампованными формулами, а это является выражением величайшего почитания. Шагал настоящая ведетта, вроде, ну скажем, Чаплина. И эта признанность может считаться вполне заслуженной. Он действительно подошел к эпохе, он шевелит в людях такие чувства, которые почему-то тянет испытывать. Можно еще найти в этом искусстве элементы бесовского наваждения или действия сил нечистых, однако об этом говорить не позволяется, а если разрешается, то не иначе как в ироническом тоне, или как о некоей “аллегории”. Несомненно есть что-то общее между творчеством Шагала и творчеством всяких художников — демониаков средневековья, часть которых упражнялась в “украшении” священнейших соборов всякой скульптурной чертовщиной, другая окружала миниатюры молитвенников самыми безрассудными и столь ехидными гримасами. Той же чертовщиной увлекались такие великие мастера живописи, как Босх или старший Брейгель, как Шонгауэр и как Грюневальд, — и со всеми ими у Шагала есть по крайней мере то общее, что он всецело подчиняется произволу своей фантазии; что он пишет то, что в голову взбредет; что он вообще во власти чего-то такого, что не поддается какому-либо разумному определению. Однако просто от вздора и шалости и от бредового творчества сумасшедших творения Шагала отличаются именно своими подлинными чарами.

Нынешняя выставка (открытая в галерее Май, 12, рю Бонапарт) лишний раз подтвердила во мне мое отношение к искусству Шагала (я был одним из первых, кто четверть века назад оценил это искусство), и в то же время она рассеяла прокравшееся в меня сомнение; не снобичен ли Шагал; не стал ли он шарлатанить, не превратился ли он, толкаемый к тому успехом, в банального трюкиста, который торгует тем, что когда-то давало ему подлинное вдохновение? Такие вопросы могли вполне естественно закрасться в душу, так как репертуар Шагала все такой же ограниченный, и он только и делает, что повторяет одни и те же темы.

Так и на данной выставке мы снова увидели все тех же летающих бородатых иудеев, возлежащих на диване любовников, белых невест, акробатов, нежных эфебов с букетами, порхающих ангелочков, согбенных жалких скрипачей, и все это вперемежку с какими-то музицирующими козлами, с гигантскими курицами, с телятами и апокалиптическими конями. Да и в смысле фона это опять то же черное небо с разноцветными ореолами светила, те же домишки грязной дыры из ужасного захолустья, тот же талый снег, или же рамы окон, зеленеющие кусты, стенные часы, семисвечники, торы. Меняется лишь расположение этих разнообразных элементов, и меняется формат картины. Видно, без иных из этих обязательных деталей художник просто не может обойтись, и они нет-нет да и пролезут в его композицию, которая ему кажется незаконченной, пока именно какой-либо такой козел-скрипач или крылатый вестник не нашли себе места.

Я шел на выставку без большой охоты, в предвидении именно этих повторений, успевших за годы моего знакомства с творчеством Шагала сильно приесться. Но вот эта новая демонстрация “упражнения с ограниченным количеством реквизитов” не только меня не огорчила, но она пленила меня, а, главное, не получилось от этого сеанса впечатления трюкажа или хотя бы до полного бесчувствия зазубренного фокуса. В каждой картине, в каждом рисунке Шагала все же имеется своя жизнь, а, следовательно, свой raison d"etre. Каким-то образом все это, даже самое знакомое, трогает; не является и сожаление вроде того, что “вот такой замечательный талант, а так себя разменивает, так себя ограничивает”. Шагал просто остался верен себе, а иначе он творить не может. Но когда он берется за кисти и краски, на него что-то накатывается, и он делает то, что ему велит распоряжающееся им божество — так что выходит, что вина божества, если получается все одно и то же.

Но только божество это, разумеется, не Аполлон. Самое прельстительное и безусловно прельстительное в Шагале, это — краски, и не только их сочетание, но самые колеры, каждый колер, взятый сам по себе. Прелестна эта манера класть краски, то, что называется фактурой. Но и эти красочные прелести отнюдь не аполлонического происхождения. Нет в них ни стройной мелодичности, ни налаженной гармонии, нет и какой-либо задачи, проведения какой-либо идеи. Все возникает как попало, и невозможно найти в этой сплошной импровизации каких-либо намерений и законов. Вдохновения — хоть отбавляй, но вдохновение это того порядка, к которому художники, вполне владеющие своим творчеством, относятся несколько свысока. Почему не быть и такому искусству, почему не тешиться им? Тешимся же мы рисунками детей или любителей, наслаждаемся же мы часто беспомощными изделиями народного творчества — всем тем, в чем действует непосредственный инстинкт и в чем отсутствует регулирующее сознание. Мало того, этим наслаждаться даже полезно, это действует освежающе, это дает новые импульсы. Но аполлоническое начало начинается лишь с того момента, когда инстинкт уступает место воле, знанию, известной системе идей и, наконец, воздействию целой традиционной культуры.

Это все и почиталось до начала XX века настоящим искусством; с историей этого искусства знакомят нас музеи, и из-за такого искусства эти музеи приобрели в современной жизни значение бесценных хранилищ, чуть ли не храмов. Мы общаемся в них с высочайшими и глубочайшими умами (хотя бы эти умы и выражались подчас в очень несуразных, странных формах, а то и просто снисходили до шутки, до балагурства). Но странное впечатление будут производить в этих же музеях картины Шагала и других художников, рожденные нашей растерянной, не знающей, a quel saint se vouer [Какому святому поклониться (франц.).] эпохой. Выражать свою эпоху они, разумеется, будут и будут даже делать это лучше, нежели всякие картины более разумного и трезвого характера, или же такие картины, которые выдают большую вышколенность. Однако я сомневаюсь, что будущие поколения преисполнятся уважения к нашей эпохе после такого ознакомления с ней, и станут на нас оглядываться так, как мы оглядываемся на разные пройденные фазисы человеческого прошлого — с нежностью, с умилением, а то и завистью. Люди благочестивые среди этих будущих (сколь загадочных!) поколений, вычитывая душу нашего времени из этих типичнейших для него произведений (из живописи Шагала, среди многого другого), скорее почтут за счастье, что подобный кошмар рассеялся, и обратятся к небесам с мольбой, чтобы он не повторялся.

Мне хочется выделить одну из картин на настоящей выставке Шагала. Если она не менее кошмарна, нежели прочие, если она и очень характерна для Шагала, если и в ней доминирует импровизационное начало, то все же она, как мне кажется, серьезнее всего прочего, она, несомненно, выстрадана, и чувствуется, что, создавая ее, художник, вместо того, чтобы прибегать к привычному творческому возбуждению, имеющему общее с кисловато-сладостной дремотой, был чем-то разбужен, не на шутку напуган и возмущен. Несомненно и то, что поводом к созданию этого видения были реальные события <…> Однако самый смысл представленного символа мне непонятен. Почему именно бледный труп пригвожденного к кресту Христа перерезает в белом сиянии наискось мрак, разлитый по картине?! Непонятны и разные другие символы (непонятны именно в качестве символов), что разбросаны по картине. Однако в целом это “видение” поражает и подчиняет внимание. Следует ли толковать присутствие Христа, как луч надежды? Или перед нами искупительная жертва? Или же сделана попытка обличения виновника бесчисленных бед? Считали же иные что все беды, обрушившиеся на человечество за долгие века христианской эры, — прямые плоды того учения, которое, проповедуя милость и любовь, на реальном опыте повлекло за собой более жестокие и злобные последствия, нежели все, ему предшествовавшее.

Как решить задачу, я не знаю. Картина сама по себе не содержит ответа, а обращаться за изустными комментариями к самому творцу (если бы он пожелал их дать) я не намерен. Но одно, во всяком случае, остается бесспорным. В картине “Христос” представлено нечто в высшей степени трагическое и такое, что вполне соответствует мерзости переживаемой эпохи. Это — документ души нашего времени. И это — какой-то вопль, какой-то клич, в этом и есть подлинный пафос! Быть может, эта картина означает и поворот в самом творчестве Шагала, желание его отойти от прежних “соблазнительных потех”, и в таком случае можно ожидать от него в дальнейшем других подобных же откровений. Шагал — художник подлинный, и то, что он со всей искренностью еще скажет, будет всегда значительно и интересно.

Ретроспектива Марка Шагала (1887-1985), посвященная 125-летию со дня рождения белорусского и французского художника, открывается сегодня в Третьяковской галерее. В Инженерном корпусе на Лаврушинском переулке разместились более 150 графических работ, а также живопись, авторская скульптура, произведения прикладного искусства из зарубежных коллекций, российских музейных и частных собраний. Выставка раскрывает малоизвестное наследие Шагала - почти не известные у нас рисунки, акварели и гуаши - от ранних витебских зарисовок до поздних парижских коллажей, а также печатную графику Шагала - выполненные в технике офорта знаменитые иллюстрации к Библии (1931–1956) и "Басням" Лафонтена (1950–1952).

"Автопортрет перед домом", (1914), картон, наклеенный на холст, масло. Частное собрание, Париж

Экспозиция в Третьяковской галерее основана на работах из собраний семьи художника: уникальные, никогда не экспонировавшиеся в России, произведения "семейного круга" - автопортреты, портреты матери, бабушки, кузенов, сестры, жены Беллы и дочери Иды, исполненные в конце 1900-10-х годах. Эти полотна составляют своеобразную автобиографию Шагала, летопись его семьи. А лейтмотивом выставки предстает образ любимого художником Витебска, который так или иначе присутствует во всех его картинах.

Многие экспонаты привезены из Франции, в частности, группа работ 1960–1970-х годов в редкой технике коллажа ("Триумф музыки. Эскиз панно для Метрополитен Опера", "Клоун и его тень (Синий скрипач)", "Лиловая обнаженная", "Гимн Набережной часов"). Впервые московскому зрителю покажут и недавно приобретенные во Франции юношеские альбомы Шагала, происходящие из архива Блеза Сандрара, писателя и поэта, друга и переводчика мастера, введшего молодого художника в круг парижских авангардистов.

"Свадебный сервиз", (1951–1952), керамика, белая эмаль, роспись

Открытием для российской публики станет и знаменитый "Свадебный сервиз", созданный Шагалом в честь свадьбы дочери Иды (частная коллекция, Париж), а также две мраморные скульптуры для фонтана - "Рыба" и "Птица" (1964. Коллекция Фонда Пьера Джанадда, Мартини, Швейцария).

Проект включен в программу Года французского языка и литературы в России, обозначив тем самым одну из основных особенностей творчества Марка Шагала - его интернациональность. Выставка продлится до 30 сентября 2012 года.

"Гимн Набережной часов", (1968), бумага, коллаж, смешанная техника. Частное собрание, Париж

Текст: Дарья Горшкова