Смысл названия «Божественная комедия. Специфика жанра «Божественной комедии» Данте Данте алигьери божественная комедия анализ по песням
Данте создавал своё главное произведение на протяжении примерно четырнадцати лет (1306-1321) и в соответствии с канонами античной поэтики назвал его «Комедия», как произведение, которое грустно начинается, но имеет счастливую развязку. Эпитет «божественная» появился в названии позже, его ввёл Джованни Боккаччо, один из первых биографов и толкователей творчества своего знаменитого земляка.
«Божественная комедия» рассказывает о путешествии лирического героя, достигшего вершины своей жизни, в загробный мир. Это аллегорическое повествование о переоценке человеком, «прошедшим земную жизнь до половины», жизненных ценностей. Поэт сам указывает на аллегоричность своего произведения в песни девятой «Ада»:
О вы, разумные, взгляните сами,
И всякий наставленье да поймёт,
Сокрытое под странными стихами.
Аллегория — это художественный прием, построенный на изображении какого-либо абстрактного понятия в виде конкретного предмета или явления. Так, например, сумрачный лес, в котором оказался герой, — это аллегорическое представление иллюзий, заблуждений и пороков, из которых он стремится выйти к истине — «холму добродетели».
Произведение состоит из трёх частей: «Ад», «Чистилище» и «Рай» — в соответствии со средневековым христианским представлением о строении загробного мира. При чтении поэмы складывается впечатление, что вся структура мироздания продумана до мелочей, и это действительно так, не случайно издания поэмы обычно сопровождаются картами и схемами ада, чистилища и рая.
Большое значение для произведения Данте «Божественная комедия» имеет символика чисел: три, девять и тридцать три. Сакральное число три соответствует христианской троице, девять — это три раза по три, а тридцать три — число лет, прожитых Иисусом Христом на земле. Каждая из трёх частей — кантик «Божественной комедии» состоит из тридцати трёх песен-канцон, в свою очередь построенных из трёхстрочных строф — терцин. Вместе со вступлением (песнь первая «Ада») получается сто песен. Ад, Чистилище и Рай состоят из девяти кругов каждый, а вместе с преддверием и эмпиреем получается тридцать кругов. Герой в своих странствиях по загробному миру встречает Беатриче ровно посередине, то есть она оказывается в центре мироздания, олицетворяя гармонию и путь к просветлению.
Выбрав в качестве сюжета путешествие героя по загробному миру, Данте не придумывает нечто новое, а обращается к давней литературной традиции. Достаточно вспомнить древнегреческий миф о путешествии Орфея в Аид за своей возлюбленной Эвридикой. Весьма популярным был поучительный сюжет о путешествиях в ад, описывающих страшные муки грешников, и в Средние века.
На протяжении столетий творение Данте привлекало многие творческие личности. Иллюстрации к «Божественной комедии» делали многие выдающиеся художники, среди них Сандро Боттичелли, Сальвадор Дали и другие.
Путешествие героя начинается с того, что его душа попадает в Ад, все девять кругов которого он должен пройти, дабы очиститься и приблизиться к Раю. Данте приводит подробное описание мук каждого из кругов, в которых грешникам воздаётся сообразно совершённым грехам. Так, в первых пяти кругах мучаются те, кто грешил неосознанно или по слабости характера, в последних четырёх — истинные злодеи. В самый первый круг — Лимб, предназначенный для тех, кто не познал истинной веры и крещения, Данте помещает поэтов, философов, героев античности — Гомера, Сократа, Платона, Горация, Овидия, Гектора, Энея и других. Во втором круге несут наказание те, кто в жизни был движим лишь наслаждениями и страстями. В нём оказываются Елена Троянская, Парис, Клеопатра... Здесь же герой встречает тени несчастных влюблённых Франчески и Паоло, своих современников. В последнем, девятом круге — Джудекке — томятся самые отвратительные грешники — предатели и изменники. Посередине Джудекки находится сам Люцифер, своими тремя страшными пастями грызущий Иуду и убийц Цезаря — Кассия и Брута.
Проводником героя в Аду выступает любимый поэт Данте — Вергилий. Сначала он выводит героя из леса, а затем спасает от трёх аллегорически изображённых пороков — сладострастия (рысь), гордыни (лев) и алчности (волчица). Вергилий проводит героя по всем кругам Ада и выводит его в Чистилище — место, где души получают очищение от грехов. Здесь Вергилий исчезает, а вместо него появляется другой проводник — Беатриче. Античный поэт, аллегорически представляющий мудрость земную, не может продолжить путь к христианскому раю, его сменяет мудрость небесная. Очистившегося от грехов героя Беатриче уносит в «горние выси», к обители блаженных — Эмпирею, где ему открывается созерцание «небесной Розы» — высшей мудрости и совершенства.
«Божественная комедия» Данте, в особенности часть «Рай», отражает философию христианского богослова Фомы Аквинского, старшего современника поэта. На русский язык «Божественную комедию» переводили много раз. Самый первый перевод был сделан в начале XIX века П.А. Катениным, а один из последних — в конце XX века, однако лучшим считается перевод М.Л. Лозинского.
В основе поэмы Данте лежит признание человечеством своих грехов и восхождение к духовной жизни и к Богу. По мнению поэта, для обретения душевного покоя необходимо пройти все круги ада и отказаться от благ, а согрешения искупить страданиями. Каждая из трех глав поэмы включает в себя 33 песни. «Ад», «Чистилище» и «Рай» - красноречивые названия частей, из которых складывается «Божественная комедия». Краткое содержание дает возможность осмыслить основную идею поэмы.
Поэму Данте Алигьери создал в годы изгнания, незадолго до своей смерти. Она признана в мировой литературе как гениальное творение. Сам автор дал ей имя «Комедия». Так в те времена принято было называть любое произведение, имеющее счастливый конец. «Божественной» наименовал ее Боккаччо, таким образом, поставив высшую оценку.
Поэма Данте "Божественная комедия", краткое содержание которой школьники проходят в 9-м классе, с трудом воспринимается современными подростками. Подробный анализ некоторых песен не может дать полного представления о произведении, тем более с учетом сегодняшнего отношения к религии и человеческим грехам. Однако знакомство, пусть и обзорное, с творчеством Данте необходимо для создания полного представления о мировой художественной литературе.
«Божественная комедия». Краткое содержание главы "Ад"
Главный герой произведения - это сам Данте, к которому является тень известного поэта Вергилия с предложением совершить путешествие по Данте сначала сомневается, но соглашается после того, как Вергилий сообщает ему, что стать его проводником поэта попросила Беатриче (возлюбленная автора, к тому времени давно умершая).
Путь действующих лиц начинается с ада. Перед входом в него находятся жалкие души, которые при жизни не творили ни добра, ни зла. За воротами протекает река Ахерон, через которую Харон переправляет усопших. Герои приближаются к кругам ада:
Пройдя все круги ада, Данте и его спутник поднялись наверх и увидели звезды.
«Божественная комедия». Краткое содержание части "Чистилище"
Главный герой и его проводник попадают в чистилище. Здесь их встречает страж Катон, который посылает их к морю умыться. Спутники отправляются к воде, где Вергилий смывает с лица Данте копоть загробного мира. В это время к путешественникам подплывает челн, которым правит ангел. Он высаживает на берег души умерших, которые не попали в ад. С ними герои совершают путешествие к горе чистилища. По дороге они встречают земляка Вергилия - поэта Сорделло, который присоединяется к ним.
Данте засыпает и во сне переносится к вратам чистилища. Здесь ангел пишет на лбу поэта семь букв, обозначающих Герой проходит все круги чистилища, очищаясь от согрешений. После прохождения каждого круга ангел стирает со лба Данте букву преодоленного греха. На последнем круге поэту необходимо пройти через пламя огня. Данте боится, но Вергилий убеждает его. Поэт проходит испытание огнем и попадает в рай, где его ждет Беатриче. Вергилий умолкает и исчезает навсегда. Любимая омывает Данте в священной реке, и поэт чувствует, как в его тело вливаются силы.
«Божественная комедия». Краткое содержание части "Рай"
Возлюбленные возносятся к небесам. К удивлению главного героя, он смог взлететь. Беатриче объяснила ему, что души, не отягощенные грехами, легки. Влюбленные проходят все райские небеса:
- первое небо Луны, где находятся души монахинь;
- второе - Меркурия для честолюбивых праведников;
- третье - Венеры, здесь покоятся души любвеобильных;
- четвертое - Солнца, предназначенное для мудрецов;
- пятое - Марса, который принимает воителей;
- шестое - Юпитера, для душ справедливых;
- седьмое - Сатурна, где находятся души созерцателей;
- восьмое - для духов великих праведников;
- девятое - здесь находятся ангелы и архангелы, серафимы и херувимы.
После возвышения на последнее небо, герой видит деву Марию. Она находится среди сияющих лучей. Данте поднимает голову вверх на яркий и ослепляющий свет и обретает высшую истину. Он видит божество в его триединстве.
«Божественная комедия» (1307-1321) - один из величайших памятников мировой литераутры, синтез средневекового мировоззрения и предвестие Возрождения, ярчайшее воплощение «персональной модели» Данте - одной из самых влиятельных в мировой литературе.
Сюжет поэмы развивается в двух планах. Первый - рассказ о путешествии Данте по загробному миру, ведущийся в хронологической последовательности. Этот план позволяет развиться второму плану повествования - отдельным историям душ тех людей, с которыми встречается поэт.
Данте дал своей поэме название «Комедия» (средневековый смысл этого слова: произведение со счастливым финалом). Название «Божественная комедия» принадлежит Д. Боккаччо, великому итальянскому писателю эпохи Возрождения, первому исследователю творчества Данте. При этом Боккаччо вовсе не имел в виду содержания поэмы, где речь идет о путешествии по загробному миру и лицезрении Бога, «божественная» в его устах означало «прекрасная».
По жанру «Божественная комедия» связана с античной традицией (прежде всего, «Энеидой» Вергилия) и несет в себе черты средневекового жанра видения (ср. с «Видением Тнугдала» в разделе «Латинская литература»).
Черты средневекового мировоззрения обнаруживаются и в композиции «Божествен-" ной комедии», в которой велика роль мистических чисел 3, 9, 100 и др. Поэма делится на три кантики (части) - «Ад», «Чистилище», «Рай», в соответствии со средневековыми представлениями об устройстве загробного мира. В каждой кантике по 33 песни, итого вместе со вступительной песнью поэма состоит из 100 песен. Ад подразделяется на 9 кругов в соответствии с тяжестью и характером грехов. На 7 уступах Чистилища (горы на противоположной стороне Земли) наказываются 7 смертных грехов: гордость, зависть, гнев, уныние, корыстолюбие, чревоугодие и блуд (здесь грехи не столь тяжелы, поэтому наказание не вечно). У подножия Чистилища есть его преддверие, а на вершине горы - Земной рай, поэтому снова возникает мистическое число 9. Рай состоит из 9 сфер (Луны, Меркурия, Венеры, Солнца, Марса, Юпитера, Сатурна, звезд, Эмпирея - местопребывания Божественного света).
Число 3 присутствует и в строфике поэмы, которая разбита на терцины - трехстишия с рифмовкой aba bcb cdc ded и т. д. Здесь можно провести параллель с готическим стилем в средневековой архитектуре. В готическом соборе все элементы - архитектурные конструкции, скульптуры, помещенные в нишах, орнамент и т.д.- не существуют отдельно друг от друга, а вместе образуют движение по вертикали снизу вверх. Точно так же терцина оказывается незавершенной без следующей терцины, где нерифмованная вторая строка дважды поддерживается рифмой, зато появляется новая нерифмованная строка, требующая появления следующей терцины.
Учение о четырех смыслах, изложенное Данте в «Пире», применимо к его поэме. Ее буквальный смысл - изображение судеб людей после смерти. Аллегорический смысл заключается в идее возмездия: человек, наделенный свободой воли, будет наказан за совершенные грехи и вознагражден за добродетельную жизнь. Моральный смысл поэмы выражен в стремлении поэта удержать людей от зла и направить их к добру. Анагогический смысл «Божественной комедии», т. е. высший смысл поэмы, заключается для Данте в стремлении воспеть Беатриче и великую силу любви к ней, спасшую его от заблуждений и позволившую написать поэму.
В основе художественного мира и поэтической формы поэмы - аллегоричность и символичность, характерные для средневековой литературы. Пространство в поэме концентрично (состоит из кругов) и в то же время подчинено вертикали, идущей от центра Земли (одновременно центра Вселенной и низшей точки Ада, где наказывается Сатана) в две стороны - к поверхности Земли, где живут люди, и к Чистилищу и Земному раю на обратной стороне Земли, а затем - к сферам Рая вплоть до Эмпирея, местопребывания Бога. Время также двуедино: с одной стороны, оно ограничено весной 1300 г.. с другой - в историях душ, находящихся в загробном мире, концентрированно представлены
как античность (от Гомера до Августина), так и все последующие времена вплоть до современности; более того, в поэме есть предсказания будущего. Так, предсказание делает в сфере Марса прапрадед Данте Каччагвида, предрекающий поэту изгнание из Флоренции (тоже ложное предсказание, т. к. поэма писалась уже в изгнании) и будущий триумф поэта. Историзма как принципа в поэме нет. Люди, жившие в разные века, сопоставляются вместе, время исчезает, превращаясь или в точку, или в вечность.
Велика роль «Божественной комедии» в формировании нового взгляда на человека. Путешествующий по загробному миру поэт освобождается от грехов не традиционным церковным путем, не через молитвы, посты и воздержание, а ведомый разумом и высокой любовью. Именно этот путь приводит его к созерцанию Божественного света. Итак, человек не ничтожество, разум и любовь помогают ему достичь Бога, достичь всего. Данте, подводивший итог достижениям средневековой культуры, пришел к ренессансному антропоцентризму (представлению о человеке как центре мироздания), к гуманизму эпохи Возрождения*.
АДЬ
ПЕСНЬ ПЕРВАЯ
1 На полдороге странствий нашей жизни[††††††††††††††††††] Я заблудился вдруг в лесу дремучем[‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡],
Попытки ж выйти вспять не удались мне.
4 О, расскажу ли я о нем, могучем,
О диком лесе, лешей круговерти,
Іде бедный ум мой был страхом измучен?
7 Такая горечь - вряд ли слаще смерти;
Но через то я к добру приобщился И мир увидел в небывалом свете.
10 Не знаю, как в том лесу очутился,-
Во сне ль плутал по его бездорожью,
Когда с пути я истинного сбился, -
13 Но близ холма я, подойдя к подножью,
Которым площадь дола ограждалась,
Все с тем же страхом в сердце, с той же дрожью
16 Воззрился вверх - на небе разгоралась
Звезда, чей яркий луч, во мгле зажженный[§§§§§§§§§§§§§§§§§§],
Весь холм сияньем озарил, казалось.
«Ад» Песнь I (поэт в темном лесу, явление трех зверей, приход Вергилия). Рисунок итальянского художника XV в. Сандро Боттичели.
19 Тогда страх, не столь уж напряженный, Ослаб, в сердечной глубине стихая С исходом ночи, в муках проведенной.
22 И как пловец, что, тяжко грудь вздымая,
Из моря вышел и, стоя на бреге,
Глядит назад, где воет буря злая,
25 Вот так же дух мой, замедляясь в беге, Оборотился к пустынному долу,
Где жизнь едва ль не замерла навеки.
28 Дав отдых телу, я двинулся в гору,
Давя на землю окрепшей стопою И твердую в ней чувствуя опору.
31 Пройдя немного горною тропою,
Вижу: легкая пантера4 прыжками,
С пятнистой шкурой, кружит предо мною.
34 Пестрая, так и вьется пред глазами.
Путь преграждает - я хотел уж было Назад вернуться легкими шагами.
37 Был ранний час, и солнце восходило, Сопровождали его те же звезды,
С чьим дивным сонмом сопряглось светило,
40 Когда любовью этот мир был создан...
Не страшен зверь мне пестрый и нарядный, И сверх того - как вестник благ осознан
43 Рассвета час, столь путнику отрадный.
Но - снова ужас: вижу, возникает Лев предо мною, злой и беспощадный.
46 Ко мне вплотную никак подступает... Взбешенный гладом, взъерошена грива; Казалось, воздух рыком сотрясает.
49 За ним волчица, тоща и блудлива;
Чрез ее алчность, которой нет меры,
Жизнь многих стала горька и тосклива.
52 Так страшен взор был разбойницы серой,
Что, удрученным духом изнемогший,
В то, что взойду, я вмиг лишился веры.
55 Скупец, всю жизнь над богатствами сохший,
И, как бывает, вдруг расставшись с ними, Глоток мучений пьет едва ли горший,
58 Чем я, зверюгой подлою теснимый И вынужденный отступать бесславно Туда, где никнет солнца глас гасимый.
61 Я б был низвергнут, силы потеряв, но Явился некто к моему спасенью,
Немой свидетель сей борьбы неравной[*******************].
64 «О, помоги же мне, внемли моленью, - Раздался крик мой над долом постылым.
Кем бы ты ни был: человеком, тенью...»
67 Он отвечал: «Не человек, но был им;
Отец же мой и мать моя - ломбардцы, Мантую краем звали своим милым.
70 Рожден sub Julio3, не пришлось с ним знаться; Жил в Риме, коим правил добрый Август,- И лжебогам не мог не поклоняться.
73 Я был поэтом, воспевавшим благость Сына Анхиза”, что покинул Трою,
Когда сгорела ее величавость.
76 Почто ж обратной ты спешишь стезею?
Почто вершина сей горы прелестной -
Отрад отрада - презрена тобою?»
79 «Так ты Вергилий, источник чудесный Словес, что льются рекою широкой?» - Стыдясь, воззвал я к тени, мне любезной,
82 «О свет и слава поэтов, премногой
К твоим твореньям проникшись любовью,
Я изучать их честью счел высокой.
85 Учитель, мастер! Я себя готовлю
К тому, в чем частью преуспел: чтоб стих мой Твоих стихов был родствен краснословью.
88 Взгляни: тесним я этою волчихой;
Муж досточтимый, приди на подмогу;
Мне боязно, и трепет не утих мой...»
91 «Ты должен выбрать иную дорогу,-
Он, слезы видя мои, отвечает,-
И к дикому не возвращаться логу.
94 Зверь, что из уст крик твоих исторгает,
Стал как преграда на этой стезе и Всех проходящих тут же убивает.
97 Такой уж нрав: ни хуже нет, ни злее Ее, томимой ярыми алчбами,-
Чем больше жрет, тем она голоднее...
100 Живет в соитьях с разными зверями,
Многих склонит, но срок беспутств недолог: Грядый вгрызется Пес6 в нее зубами.
103 Не хлеб, не злато в сундуках тяжелых -
Но его мудрость, любовь, добродетель Его всподъемлют чрез Войлок-и-Войлок7.
106 Италии он станет благодетель,
Во имя коей погибли Камилла’,
Тури, Эвриал и Нись их сил в расцвете.
109 Из града в град он будет гнать страшило, Дабы низвергнуть его в бездну Ада, Откуда зависть его испустила.
112 Тебе ж за мною в путь пуститься надо:
В вечное царство тебя поведу я -
Иди ж смелее, заблудшее чадо8!
115 Услышишь ты, как вопиют тоскуя Древние духи, что в беде великой Громко и тщетно смерть зовут вторую.
118 Увидишь ты и огнь алоязыкой,
Іде те горят, кто не лишен надежды Жить в лучшем мире с радостью толикой.
121 Когда же к горним высям возградешь ты, Душа достойней моей тебя примет":
Со мной простясь, ты узришь ее вежды.
124 Творец, чье славить не умел я имя9,
Тех не допустит в область благоденства, Кто был как я, а также тех, кто с ними.
127 Всем миром правит его совершенство,
Там же, в столице его несказанной Лишь дети счастья вкушают блаженство».
130 И я ему: «О поэт увенчанный!
Ради Творца, чьей ты не ведал воли,
От худших зол, из сей глуши туманной,
133 Веди меня ко граду вечной боли.
Сподобь стоять у врат Петра святого; Спешим от этих пустынных юдолий!»
136 Он двинулся, я вслед, на все готовый.
ПЕСНЬ ВТОРАЯ
1 День уходил, и воздух потемневший Труждающимся сулил отдых сладкий От их забот; и я лишь, сон презревший,
4 Себя готовил к предстоящей схватке С превратностями тягостной дороги (Храни их, память, в выспренном порядке!).
7 О Музы! Вверю вам свои тревоги;
О разум, в строки рукописи вжатый, Созиждь сей очерк в надлежащем слоге10!
ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ
1 «Войдите мною в скорбный град мучений, Войдите мною слиться с вечной болью, Войдите мною к сонмам падших теней.
4 Прав мой создатель, движимый судьбою.
Я сотворен был силой всемогущей, Мудростью высшей и первой любовью.
7 Древней я всякой твари, в мире сущей,
Кроме лишь вечной, и пребуду вечен. Оставь надежду, чрез меня идущий».
10 Письмен сих чернью вход туда отмечен;
Я, не поняв их, в смуте и тревоге"
Сказал: «Учитель, страх мой бесконечен».
13 И он, наставник прозорливый, строгий:
«Здесь ты оставишь все свои сомненья, Здесь ты подавишь трепет свой убогий.
16 Мы посетим, я говорю, селенья,
Іде ты увидишь несчастных страдальцев, Навек лишенных блага разуменья».
19 И, сжав мне руку кончиками пальцев,
С лицом веселым, бодрость мне дарящим, Меня ввел к скопу бессрочных стояльцев...
22 Вздохам и плачу, возгласам скорбящим,
Что весь беззвездный эфир оглашали, Ответствовал я рыданьем стенящим.
25 Разноязыким был гомон печали,
Ужаса, боли, ярости безмерной:
Хрипы и всхлипы так и клокотали,
28 Носясь кругами в полумгле пещерной:
Словно песчинки в воздухе несутся,
Когда взмятет их ураган неверный.
31 В испуге я, не смея шевельнуться,
Спросил: «Учитель, кто это такие?
Каким страданьем так тяжко гнетутся?»
34 И он мне: «То ни добрые, ни злые -
Жалкие души; ни хвалы, ни брани Не заслужили их дела земные.
37 Они - в едином с ангелами стане,
С теми, что Богу не были полезны,
Хоть и не смели поддержать восстанье...
40 И не приемлет их приют небесный,
И отвергают их, брезгуя ими,
Мрачного Ада глубокие бездны»12.
43 И я: «Учитель, горькими такими
Почто слезами страдальцы исходят?»
Ответ - словами краткими, простыми:
46 «Желая смерти, ее не находят,
И бременит их жизнь сия тягчайше,
И скорби, коих горше нет, изводят.
49 Не помнит мир их дел, их лжи и фальши;
Нет милосердья к ним, нет правосудия:
Что рассуждать о них - взглянул - и дальше».
52 И стало видно, лишь посмел взглянуть я,-
Летят по кругу, воздух рассекая,
Чудовищного знамени лоскутья.
55 А вслед за ними толпа - и такая,
Что диву дашься, глядя на спешащих:
Ужель сразила стольких смерть лихая?
58 Я кой-кого из сих узнал скорбящих13;
Средь них и тот, кто отрекся позорно От высших целей, благ непреходящих14.
61 И мне понятно стало, что, бесспорно,
Как богу, так и недругам святыни Противна сущность этой секты вздорной.
64 Мертвы при жизни - и казнимы ныне:
Слепни кусают их и жалят осы -
Жалкой ватаги злобные врагини;
67 Бегут в смятеньи, и наги и босы,
Кровь с них стекает вкупе со слезами,
Ее ж глотают черви-кровососы.
70 А дальше, вижу своими глазами -
Великий скоп на берегу потока;
Я рек: «Учитель, какими судьбами
73 Здесь эти люди и в чем подоплека Того, что сонм их тесним неуклонно К реке, столь смутно видной издалека?»
76 И он: «Узнаешь о том беспрепонно,
Когда мы, к верной устремленны цели,
Вступим на грустный берег Ахерона».
79 Глаза потупив - стыдно, в самом деле,
Просить так часто всему объяснений, -
Я шел к реке; мы вовремя успели:
82 Встречь нам, на лодке, средь своих владений Плыл грозный старец, был он сед и древен, Кричал: «Будь проклят, сброд преступных теней!
85 Клянет вас небо, ваш удел плачевен:
К вечному мраку, к холоду и зною Вас на тот берег увезу я, гневен.
88 А ты, живой и телом и душою,-
Зачем стоишь здесь, коли ты не мертвый?»
Я был недвижен. Он, тряся брадою:
91 «А ну, давай-ка отсюда поверт(ы)вай!
Найди полегче лодку, и гляди же
Ко мне не суйся, раз конец не скор твой!»
94 Ему же вождь мой: «Эй, Харон, потише!
То воля тех, кто там, кому открыты Пути исполнить волю. Так молчи же!»
97 Сразу застыли шерстисты ланиты У лодочника сих болот свинцовых;
Огнь глаз, вращаясь, прыскал сквозь орбиты.
100 А мертвецы от слов его суровых Еще бледнее и страшнее стали,
И раздавался частый лязг зубов их.
103 Бога и предков своих проклинали,
Весь род людской, день своего рожденья,
Те силы, что им жизнь земную дали.
106 Потом собрались все без исключенья,
Громко рыдая возле вод загробных,
Сужденных тем, кто не чтит Провиденья.
109 Харон, бес, блеском глаз углеподобных И окриками их сзывает властно,
Веслом тяжелым бьет нерасторопных.
112 И будто листья осенью ненастной
С дерев слетают в грязь и в лужи прямо,-
Своей навстречу участи злосчастной
115 Стремится семя дурное Адама,
Как в сеть приманкой завлеченна птица,
К Харону в лодку, чтоб усесться тамо.
118 Средь мрачных волн сей струг унылый мчится,
И не успел свой путь закончить водный -
Уж новых ждущих сонм опять толпится...
121 «Мой сын, - сказал мне вождь мой благородный,- Все мертвецы, что прогневили Бога,
Сюда влекутся, в сей край безысходный.
124 И их торопит, манит их дорога;
В том - высший промысл, что в пучину страха Их гонит смута, толкает тревога.
127 И нет здесь душ, что созданы для блага,-
Вот почему так Харон и взъярился,
Тебя увидев в сей области мрака».
130 Едва он кончил, грохот прокатился Над темной степью, простор сотрясая; Холодным потом мой лоб увлажнился.
133 Дул ветер, землю скорби овевая;
Багровый пламень, вдруг над ней возжженный, Слепил мне очи, чувств меня лишая;
136 И пал я ниц, как тяжким сном сраженный.
ПЕСНЬ ЧЕТВЕРТАЯ
1 Мой сон глубокий вскоре был нарушен Тяжелым гулом; с трудом я очнулся,
Как человек, что насильно разбужен.
4 Встав на ноги, всем телом встрепенулся И, чтоб припомнить, что со мной и где я,
По сторонам не медля оглянулся.
7 Стояли мы, и возле нас, чернея.
Зияла пропасть; из глубин кромешных К нам несся гул - все громче, все слышнее.
1° Цто там творилось, в этих мглах безбрежных,- Понять пытаясь, взоры напрягая,
В усилиях я бился безуспешных.
13 «Мира слепого бездна роковая...-
Начал поэт и стал смертельно бледен, -
Иду туда. Ты ж - вслед, за мной шагая...»
16 Но вцдел я, что лик его бесцветен,
И рек: «Ну как же пойду за тобою,
Коль мне испуг твой внезапный заметен?»
19 И он: «Печали моей я не скрою О людях, коих мы вскоре увидим.
Не страх, не думай, скорбь владеет мною.
22 Идем, наш долог путь; в круг первый внвдем». ...Так мы сходили в чернь отверзтой бездны,
Чей первый пояс мне пока невидим...
25 Не плач, не стон, - там вздох царил бесслезный, Рождая трепет в извечном эфире,
В разлитой всюду темноте беззвездной.
28 Скорбью безбольной страждут в этом мире Женщины, дети - с мужчинами вместе,
Их тьмы и тьмы, их круг всех сборищ шире...15
31 Добрый учитель мне: «Не ждешь известий О том, какие здесь витают духи?
Узнай же, прежде чем уйти: к их чести,
34 Они безгрешны: но не впрок заслуги,
Коль их стяжавший не был окрещенным: Чуждым сей веры место в первом круге.
37 Им, до Христова Рождества рожденным,
Знать не дано, как должно славить Бога.
И я таким же был непосвященным.
40 Не за иное наказаны строго,
А лишь за это; вопреки желаньям,
Томимся в Лимбе вечною тревогой».
43 Стеснилось сердце мое состраданьем:
Славные люди в горести прискорбной Обречены здесь тяжким воздыханьям...
67 Недалеко от места отошли мы,
Іде спал я, и вдруг зрю: пылает пламя,
И отступает мрак, светом теснимый.
70 Издалека сей свет чуть виден нами,
Но ясно: место, где мерцают блики,
Занято было славными мужами.
73 «О светоч знаний и искусств великий!
Каких, поведай, мастеров маститых Обращены к нам почтенных лики?»
76 И он: «Мужей рад видишь именитых,
Чьей звонкой славы столп вознесся, пышен, Угодных небу, в мире знаменитых».
79 Тут некий голос мною был услышан:
«Отдайте почесть лучшему поэту,
Чей дух из мрака к нам грядет, возвышен».
82 И разглядел я, речь услышав эту:
Четыре тени шествуют степенно,
Сближаясь с нами, направляясь к свету.
85 Добрый учитель молвил вдохновенно:
«С мечом в руке, из мглистого тумана Выходит тот, чье имя ввек священно:
88 Гомер великий, вождь поэтов стана;
За ним Гораций, изощрен в сатире,
Дальше Овцдий, впереди Лукана*.
91 Я связан с ними, их собрат по лире,
И справедливо звучали глаголы,
Почтив хвалою славнейшего в мире6».
94 Так, вцдел я цвет величавой школы.
Творца высоких, дивных песнопений,
Чей несся орлий лет с небес на долы.
97 Вот поравнялся с нами рад их теней,
Приблизились ко мне они с приветом,
И улыбнулся мне МОЙ ВОЖДЬ и гений.
100 Я удостоен чести был - к поэтам
Примкнуть, в едином с ними ставши строе,-
И стал шестым я в сообществе этом.
103 Так шли мы к свету, говоря в покое Про то, о чем бы молчать надлежало,
Когда б от нас не отошло земное...
ПЕСНЬ ПЯТАЯ16
25 ...Вот слышу, как из скорбных душ излиты,
Несутся пени; вот в предел вступил я,
Іде стонут тени, ввек слезами сыты.
28 Лучей здесь тщетны зазвучать усилья,
И рокот глух - так воет хлябь морская
При встречных вихрях, враз скрестивших крылья.
31 То ветер адский, покоя не зная,
Уносит души страдальцев несчастных,
Их в затемненном пространстве вращая.
" Лукан - римский поэт I в. и. э. ь Славнейший в мире - Гомер.
34 Летя по кругу в мученьях ужасных,
Они скрежещут, и плачут, и стонут,
В угрозах Богу исходят напрасных.
37 В пучине скорби за то они тонут,
Что отдались во власть соблазнам плоти, Влекшим их разум в грехоблудный омут.
40 И как скворцов, чуть видимых в полете,
Хлад гонит к югу стаями большими,
Так сих дурных я зрел, теряясь в счете:
43 Вверху, внизу, и здесь, и там - что с ними?
И нет надежды им на облегченье,-
Чтоб муки были не такими злыми...
46 Как журавли, чье так тоскливо пенье,
Когда несутся в поднебесьи клином,
Они стенали в горестном томленье,
49 С тем же надрывом - грустным, журавлиным. Я рек: «Учитель, кто они такие,
Томящиеся в воздухе пустынном?»
52 «Из них одна - ты такую впервые
Узнаешь здесь,- ответил он солидно,- Много племен пред ней склоняли выи;
55 Распутничала так она бесстыдно,
Что блуд был признан всеобщим законом, Чтоб выглвдеть не так неблаговидно:
58 Семирамида[†††††††††††††††††††]! Ей мужем законным
Был Нин, который край жене оставил,
Что стал Султану краем покоренным.
61 Вот та, чьи дни пыл любовный убавил,-
Была неверной мертвому Сихеюь;
Вот Клеопатра", блудшая без правил.
64 Елену" видишь - много было с нею Хлопот и тягот, и видишь Ахилла,
Что пал, любовью поражен своею»17.
- И так о многих поведано было
70 Сколько имен мне назвал мой вожатый Донн, кавалеров, скорбями томимых,- Дрогнуло сердце, состраданьем сжато.
73 Я рек: «Поэт мой, средь сонма теснимых Порасспросить бы двух, летящих радом, Порывом ветра легко уносимых»1.
76 И он мне: «Ты за ними следуй взглядом;
Как будут ближе, обратись к ним с речью, Любви взывая к мукам и отрадам».
79 Ветер ускорил нашу с ними встречу,
И я воззвал: «О души удрученны,
Что пало вам на долю человечью?»
82 Как голубочки, зовом привлеченны Гнезда родного, крылышки расправив, Летят в свой сладкий приют незабвенный,
85 Так эти, свиту Двдоны оставив,
К нам устремились на глас мой зовущий, Мою к ним нежность охотно восславив:
- «О благодушный, ласковый живущий,
К нам, обагрившим землю кровью жгучей!
91 Если б вселенной царь был нашим другом, Ему б молились о твоем покое За состраданье твое к нашим мукам.
94 Вещать и слушать нам отрадней вдвое,
Коль просите об этом разговоре,
И смолкло бури завыванье злое.
97 Я родилась близ берегов, где в море
С семьей притоков быстрых По впадает, Стремясь в бескрайнем исчезнуть просторе.
100 Любовь внезапно сердце опаляет:
Его пленило прекрасное тело,
Что, в прах повергшись, ныне истлевает.
103 Любовь любимой возлюбить велела:
Меня пленил он так сильно, что верьте:
К нему я до сих пор не охладела.
106 Любовь к единой привела нас смерти,
Каина” примет нашего злодея»,-
Так говорили духи с нами эти.
109 О скорбных тенях горько сожалея,
Я голову на грудь склонил невольно.
Поэт спросил: «Ты что?» (был как во сне я).
112 Я отвечал: «О, как же это больно!
Какой восторг - сколь сладких упований - Их влек, в пучину бедствий своевольно!»
115 И, ожидая жалобных признаний,
Сказал: «Франческа, лью с тобою слезы, Твоих внимая повести страданий.
118 Скажи мне, в пору сладостнейшей грезы, Овеянную негой и любовью,
Тайных страстей вам кто внушил наркозы?»
121 И мне она: «Тот горшей страждет болью,
Кто вспоминает о времени дивном В несчастий, - как вождь, что здесь с тобою.
124 Кто разбудил нас, впервые открыв нам
Зов страсти нежной, - хочешь знать его ты? Ответ мой будет стоном заунывным.
127 Как-то читали вместе анекдоты
О Ланчелоте8, одержимом страстью:
Наедине, без страха, без заботы...
130 Тогда не знали - к счастью иль к несчастью Встречались наши взоры; мы бледнели...
Не устоять пред сладостной напастью:
133 Едва мы с ним о том прочесть успели,
Как поцелуем круг любви сомкнулся,
Тот, с кем доныне в этом я пределе,
136 Дрожа, устами уст моих коснулся.
И Галеотом[‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡] книга эта стала:
В тот день никто из нас к ней не вернулся».
139 Пока одна тень все это вещала,
Навзрыд другая плакала. Лишенный Всех сил - настолько душа сострадала,-
142 Упал я навзничь, как смертью сраженный. ПЕСНЬ ДЕСЯТАЯ"*
22 ...«Тосканец, градом пламени грядущий, Живой, в реченьях сдержанный пристойно, Здесь шаг замедли, вдаль тебя несущий.
25 Звучит твой говор над пучиной знойной,
Как эхо славной родины, что мною Ввергалась в вихри смуты беспокойной».
28 Внезапно речью грянула такою
Одна из рак, и, вздрогнув, я прижался К вождю, затем что оробел, не скрою.
31 И он сказал мне: «Что ж ты испугался?
То Фарината6; видишь, он, вставая,
Уже по пояс над ракой поднялся»,
34 Я так и замер, взор в него вперяя,
А он чело и грудь вздымал надменно, Казалось, бездну Ада презирая.
37 Меня повел МОЙ ВОЖДЬ непринужденно К нему, минуя могилы другие,
Сказав: «Беседуй ты с ним откровенно».
40 И тут, взглянувши на меня впервые,
Вопрос из гроба он небрежно кинул:
«А твои предки - кто были такие?»20
43 Я, отвечая, истины не минул,
Все рассказал и стремился быть точным. Он выслушал и брови молча сдвинул.
46 Потом: «Род этот был вредить охоч нам - Мне и собратьям моим, и двукратно Сражен напором был он нашим мощным».
49 «Но удавалось изгнанным обратно, -
Я рек, - вернуться; и дважды, не мене. Вот вашим хуже - счастие превратно»21.
52 И тут - соседней явление тени Радом из раки глава появилась,
Владелец коей привстал на колени".
55 Он осмотрелся - так, как если б, мнилось, Хотел увидеть кого-то со мною;
Когда ж надежда на это разбилась,
58 Рьщая, молвил: «Коль с этой слепою Тюрьмой тебя свел твой высокий разум, Скажи, где сын мой? Почто не с тобою?»6
61 И я ему: «Я здесь, ведом наказом Того, чей промысл выше разуменья,
Но вашим Гвидо был отвергнут разом».
64 Его слова, да и способ мученья Сказали, кто он, что ждет ответа,
И я ответил враз, без промедленья.
67 Он привскочил и вскричал; «Как же это?
Он был отвергнут? Нет в живых родного? Глаза не видят сладостного света?»"
«Ад». Песнь X (в середине -Данте с Фаринатой и Кавальканте Кавальканти; слева - Данте удаляется в печали). Рисунок Сандро Боттичели.
70 И не успел я вымолвить ни слова,
Как бы запнувшись прежде чем ответить, - Упал он вниз - и не возник уж снова.
73 Но тот, другой, тот гордец3, кого встретить Пришлось мне раньше, стоял, возвышаясь,
Все в той же позе, как я мог заметить.
76 И рек он, к прежней теме возвращаясь: «Мыслью, что нашим изменило счастье22,
Хуже, чем мукой здешнею, терзаюсь.
79 Но не успеет та, под чьей мы властью,
23
Полсотни раз свой лик возжечь державный,- Ты сам подавлен будешь злой напастью.
82 Тебе желаю в мир вернуться славный...
Скажи: за что всем моим это горе -
Гнетет их днесь ваш закон своенравный?»
85 И я: «На память о кровавом споре,
Арбию, как ты знаешь, обагрившем, -
Так молимся мы у себя в соборе».
88 И он со вздохом, унынье явившим:
«Я не один там был, и не напрасно Пришлось сражаться всем другим, там бывшим.
91 Но я один был, когда ежечасно
Могли Флоренцью превратить в обломки,
И защитил я город в миг опасный»24.
94 «О, если б ваши мир нашли потомки! - Воскликнул я, - но, молю вас, снимите Опутавшие разум мой постромки.
97 Вы прозорливо в грядущее зрите -
Лишь нынешнее - то, к чему близки мы, - Рисуется вам в искаженном виде».
100 «Мы, прозорливцы, только вдаль стремимы,- Сказал он мне, - лишь отдаленным светом Нам светит в очи наш вождь многочтимый25.
103 А то, что радом, что близко, - об этом Не нам судить; и как вам там живется -
То представляем по чужим наветам.
106 Итак, понятно, что сгинет, умрет все Знание наше в тот миг предреченный,
Как в будущее дверь навек замкнется».
109 Уколот чувством вины сокровенной,
Я рек: «Скажите упавшему радом[§§§§§§§§§§§§§§§§§§§] -
Жив его сын, жив его незабвенный.
112 Молчал про то, что сталось с его чадом,
Я потому лишь, что постигнуть тщился То, что постиг я днесь духовным взглядом».
115 Учитель рек, чтоб я поторопился.
Прощаясь с духом, я просил, чтоб он мне Назвал бы тех, с кем радом он томился.
118 И он: «Их больше тыщи; в этом сонме Тень Федерико второго сокрыта",
И кардинала...6 Остальных не вспомню».
121 Засим исчез. А древний мой пиита,
К кому шаги я обратил в тревоге,
Чуял, что смутой мысль моя повита.
124 Пошли мы вместе дальше по дороге,
И он спросил: «Ну что ты так потерян?»
Я объяснил. Мне мой наставник строгий:
127 «Об этом помни! Но и будь уверен,-
Он поднял палец в раздумье глубоком - Точнее будет жребий твой измерен
130 В сладчайшем свете всеведущим оком Той, от кого ты узнаешь наверно Свой путь земной, что предначертан роком»0.
133 /л
Он взял левее; мы шагали мерно Вдаль от стены, вниз, круга к середине,
И чувствовалось - пахло смрадно, скверно
136 Там, куда шли мы, - в мрачной котловине.
ПЕСНЬ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ”
43 Я рек: «Учитель! - Ты, непобедимым Прошедший весь путь, подступ исключая К вратам железным, бесами хранимым4, -
46 Кто сей огромный", что, пренебрегая
Жаром, лежит, столь мрачный и столь гордый; Под сим дождем не стонет размякая?»
49 А он, в упорстве нерушимо твердый,
Вопрос поняв мой, прокричал задорно: «Как жил, таким я и пребуду мертвый.
52 Зевсов кузнец пусть потеет у горна, Выделывая стрелы громовые -
Разить меня, как было встарь, упорно;
55 И пусть потеют мастера другие
На Монджибелло в кузнице померклой Под крик: "Вулка-ан! Помоги-моги-и!",
58 Как это было в оны дни над Флегрой",- Меня не сломит полновластный мститель, Сколь ни кидайся он лавой изверглой».
61 Тогда воскликнул страстно мой учитель,
Так громко, как я не слышал доныне:
«О Капаней, ты сам себе мучитель,
64 Ты непомерной исполнен гордыни,
Нет тебе пытки злей и непристойней,
Чем твоя ярость, - нет такой в помине».
67 И, повернувшись ко мне, поспокойней Промолвил: «Был из тех семи царей он, Что Фивам древле угрожали бойней;
70 Презирал Бога равно как теперь он;
Сказал ему я, что блюдет он строго Себя: все так же, мол, высокомерен.
73 Иди за мною, старайся дорогой
В песок горючий не ступить ногою, Держись близ леса - избежишь ожога».
ПЕСНЬ ДЕВЯТНАДЦАТАЯ’7
1 О Симон маг, о те, что заодно с ним!
Божьи деянья, чистоту святую Своекорыстьем оскверняя злостным,
4 Сребро ль несли вы? Монету златую?
Да грянет трубный глас вам поношенье,
В пазуху третью падшие клятую!
7 Еще одно под нами углубленье:
Такой же ров, над ним дуга такая ж,
И мы над ней, на самом возвышенье.
10 О высший разум, как ты проникаешь В небо, и в землю, и в мир нечестивый,
И как всеблагость свою проявляешь!..
13 И дно у рва и берега размыты,
Одеты камнем, дырами пестрели Вместимостью - коль видеть их могли вы -
16 Как круглые и крупные купели,
Те, что в прекрасном моем Сан-Джованни[********************] Многим крестимым послужить успели.
19 Одну из них разбил я в год недавний,
Когда тонул в ней тот, кого крестили,-28 Вот документ, мне в оправданье данный.
22 Из этих скважин торчащие были
Грешников ноги видны вверх ступнями,
И вглубь тела их, в камень уходили.
- Над каждой пяткой трепыхалось пламя;
- Как если б маслом намазать что-либо
Так огнь скользил от пят до пальцев сгиба.
31 «Кто сей, - спросил я, - кручина какая Его корежит больше всех жегомых,
И пляшет алый огнь, его кусая?»
34 И вождь: «Не стоит допускать нам промах; Давай спущу я тебя к нему ближе -
Ответит сам, за что в таких он жомах».
37 И я: «То благо для меня - ведь ты же
Сам того хочешь, вождь, в решеньях твердый; Коль склонен ты, то я склоняюсь ниже».
40 Пошли мы влево по дамбе четвертой И одолели трудный спуск к ложбине,
В ров дырчатый и тяжким камнем спертый.
43 Вождь, пекшись обо мне, словно о сыне,
Меня пустил, чуть только подошли мы К тому, ногами слезному, мужчине.
46 «О, кто бы ни был ты, вот так казнимый, Вбитый, как свая, вниз главою в землю29, Откликнись, если можешь, дух язвимый!» -
49 Сказал ему и, что ответит, внемлю,
Как исповедник, преданного казни Предгибельную исповедь приемлю.
52 Его ответ был всего несуразней:
«Ты здесь, ты здесь? До срока, Бонифаций?
А что же книга, обманула разве?
55 Иль, пресыщенный, ты решил расстаться С прекрасной донной, обманом добившись Ее и много заставив терзаться?»"
58 Тому подобно я стоял, смутившись,
Кто ничего не понял из ответа И поневоле молчит, устыдившись.
61 Вергилий мне: «А ты скажи на это:
«Не тот, не тот я, чье имя ты крикнул!»» И я ответил словами поэта,
64 Неугомонный дух ногами дрыгнул
И воздохнул, и, право, чуть не плача Сказал: «Зачем же ты меня окликнул?
67 Если ж узнать, кто я, - твоя задача,
И ты за этим шел тропой тревожной,
Знай: в пышной ризе, в мире много знача,
70 Медведицы был сын я - то не ложно! Алчен: да будут в силе медвежата6!
Ныне сам втиснут в кошель безнадежно...
73 Под головою моей в камень вжата
Тьма святокупцев, предтеч моих жадных, Симонианцев, стяжателей злата.
76 Туда ж сокроюсь от огней нещадных,
Чуть меня сменит здесь тот, кого жду я (Думал - дождался) в муках безотрадных.
79 Но мне здесь дольше, чем ему, танцуя В огне, придется проторчать позорно,
А почему так - тотчас объясню я.
82 После него к нам тот, с душою черной,
С Запада канет пастырь без закона -
И нас покроет своей тенью вздорной.
85 Новый Ясон[††††††††††††††††††††]! Как тот в Книге Закона (Зри Маккавеев) был царем ласкаем,-
Так нежна с этим Франции корона».
88 Я не был к смелым речам побуждаем,
Но тем не мене сказал свое слово:
«Скажи мне, был ли богатством прельщаем
91 Господь наш, ждал ли от Петра святого Сокровищ, когда тот, ключи имея,
"Иди за мною!" - слышал звуки зова.
94 Петр и другие злата от Матфея
Не брали, когда жребием решалось,
Чьим будет место павшего злодея6.
97 Казнись! Вина не зря твоя каралась;
И за деньгами присмотри построже,
Чья сумма против Карла набиралась".
100 Когда б ругаться не было негоже
Над высшей властью ключей, обретенных Тобою в день тот, для тебя погожий,
103 Излил я б много речей возмущенных;
Дано вам алчным, стяжателям истым, Угнесть благих и вознести зловонных.
106 Ваш сонм провиден был Евангелистом В той, что воссела над водами, много Блудя с царями в торжестве нечистом";
109 И семиглавой, и десятирогой,
Ей доставало силы и величья,
Пока супруг был жизни правой, строгой.
112 Ваш бог - сребро и злато. Все приличья Забыты: даже идолопоклонник Чтит одного, вы ж - сто, как мог постичь я.
115 О Константин, не тем ты плох, покойник,
Что обратился, но тем, что даянья От тебя принял богатый каноник!”»
118 Пока напевны словоизлиянья
Мои текли, он - гневаясь, стыдясь ли - Чинил все те же ногами ляганья.
121 В очах поэта, мелькнув, не погасли
Искры довольства: был он к справедливым Моим реченьям отчески участлив.
ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ”
1 В начале года, совсем молодого,
Солнцевы кудри Водолей8 ласкает И ночь полсуток охватить готова;
4 Повсюду иней на земле сверкает,
Белому брату" своему подобен,
Но, раньше колкий, теперь он сникает;
7 Крестьянин, тот, чей скудный хлеб несдобен,
И корму нет - гладь: поле побелело;
Плюнет с досады: «Будь ты неподобен»...
10 Бродит по дому, ворчит то и дело,
Растерян, бедный, и кряхтит и стонет;
Ан выйдет снова - все повеселело,
18 Весь мир нарядный в многоцветье тонет...
Рад и хозяин: берет хворостину -
Гуляйте, овцы! - и пастись их гонит.
16 Так мой учитель, впав сперва в кручину,
Меня печалил и очень тревожил,
Но лишь завидел он моста руину...
19 Приободрился в один миг и ожил,
Мне кинул взгляд - вот таким же он взором У гор подножья мои силы множил.
ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
1 Кто смог бы, даже в вольном изложенье,
Всей крови, горю всему и всей муке -
Тому, что видел я, дать исчисленье?
4 Любой язык бы споткнулся на звуке,
И речь - на слове, и на мысли - разум; Вместить такое бессильны науки.
7 И пусть сошлись бы все народы разом,
Не забытые Пулийской землею",
Которых знаем по многим рассказам;
10 Те, что томили длительной войною
Римлян, плативших дань кольцами павших, Как Ливий пишет, сильный правотою,
13 И толпы грозных бойцов, воевавших Под знаменами Руберта Гвискара,
И, прах кровавый сонмища топтавших
16 Близ Чеперано, где, не ждав удара,
Легли пулийцы, и у Тальякоццо Удался происк старого Алара31,
19 И я б увидел, сколько крови льется,
Зияет ран - все б был не так подавлен,
Как в рве девятом, где побыть придется.
22 Как бочка без дна, насквозь продырявлен -
От рта до туда, где исход фекалий,
Нутром один из них был взору явлен.
25 Кишки меж колен отвратно свисали,
Виднелось сердце и мешок желудка,
Набитый жвачкой, выпачканный в кале.
28 Вот под моим он взглядом вздрогнул чутко, Разверз руками грудь, сказав при этом:
«Ты видишь, как я весь разодран жутко!?
31 Видишь ли ты, что сталось с Магометом?
За мною, плача, вслед идет Али",
Ему весь череп разнесли кастетом.
34 А все другие - их ты видишь ли?
Они виновны в раздорах, в расколах Среди живых, вот их и рассекли.
37 Там сзади дьявол, в лапах он тяжелых Вращает меч и страшно нас калечит -
Уносим раны на телах и челах;
40 Лишь заживут, он снова нас увечит,
Когда дойдем по кольцевой дороге К нему опять, - боль нашу вековечит.
118 Вот, видел я, к нам близится, шагая,
Туловище без головы - и вскоре Сравнялось с нами, меж других ступая;
121 И срезанная, с ужасом во взоре,
Глава, рукою за кудри держима,
Вися, как фонарь, восклицала: «Горе!»
124 Ну и светильник... Нет, непостижимо;
Двое - в одном, и один - в двух; как можно? То знает тот, кто правит нерушимо.
127 Остановись под мостом, осторожно Он руку поднял с головой своею,
Чтоб лучше были нам речи тревожной
130 Звуки слышны, и рек: «Ты, разумею,
Жив - и глядишь на меня, неживого, Истерзанного мукою моею;
134 Коль обо мне ты хочешь слышать слово,
Знай: я Бертран де Борн”, тот, что затеял Учить дурному короля младого».
ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ "
1 Если бы стих мой был резкий и хриплый, Злобный - весь в эту дыру преглубоку8,
Куда кругами путь нисходит гиблый,
4 Я крепче бы и больше б выжал соку
Из содержанья; а так - скажем прямо -
И невпопад, и маловато проку;
7 Шуточное ли дело? эта ж яма -
Поди опиши ее! - дно вселенной!
Тут не сюсюкнешь: папа, мол, иль мама...
10 Музы, склонитесь к душе вдохновенной,
Как к Амфиону, воздвигшему ФивьГ,-
И да исполню труд, мне предреченный.
13 О чернь! дурные! Были зря людьми вы:
Во избежанье несказанной муки Были бы - козы, иль овцы пугливы...
16 Во мгле колодца мы простерли руки У стоп гиганта и спускались ниже,
И вдруг услышал я странные звуки,
19 Затем слова: «Ты бы топал потише По головам-то угнетенных братий И ноги, что ли, поднимал повыше!»
22 Я присмотрелся: просьба ж - как не внять ей? Озеро вижу под собой льдяное -
Раздолье стклянных, а не водных гладей.
34 Так, вмерзши в льдину до тайного уда,
Стуча зубами, словно клювом - аист, Торчали тени скорбные оттуда.
37 Они сгибались, лицами склоняясь;
Стужей свело им рты, печаль во взорах - Вцдать по всему, горевали, маясь.
124 Мы отошли. Вот льдяная могила.
Глянул - там двое нераздельно слиты, Одна голова другую накрыла.
127 И как голодный в хлеб, им раздобытый,
Так верхний вгрызся нижнему в загривок, Круша и шею и череп разбитый.
130 Хрустел дробимый зубами затылок,
Как Меналиппов лоб, когда с Тидеем Заканчивался смертный поединок33.
133 «Ты, неуемным представший злодеем!
Ты, одержимый яростью звериной! Признайся: твоим жестоким затеям
136 Что,- вопросил я,- явилось причиной? Если ж ты прав, то я, узнав, в чем дело,
В мире защитник буду твой единый,
139 Коль дара речи не лишусь всецело».
ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
1 Подняв уста от чудовищной яди,
Свирепый грешник утер их власами Главы, чей череп изглодан был сзади.
3 И молвил: «Хочешь былыми скорбями Сдавить мне сердце, чтоб несло их бремя, Прежде чем горе выскажу словами?
10 Не знаю, кто ты и какой стезею
Сюда пришел - и неторной и длинной,
Но твой тосканский говор... Нет, не скрою
13 Ты должен знать: я был граф У голино34, Архиепископ здесь со мной Руджьери[‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡]. Навек соседи мы небеспричинно!
16 Того достало бы, по крайней мере,
Что смертью своей я ему обязан,
Моей в него как в союзника вере.
19 Но никому из людей не рассказан
Весь ужас смерти, мне павшей на долю. Суди ж обо всем, незнаньем не связан!
99 п u
В душной темнице познал я неволю -
С тех пор зовется она Башней Глада, Других несчастных томит той же болью,-
25 В мою тюрьму свет лун несчетных падал Через решетку... Там, помню, мне снился Зловещий сон - в нем жребий мой угадан:
28 Затравленный волк с волчатами тщился Бежать от ловчих по дороге горной,
Іде вид на Пизу вдруг взору открылся.
31 С собачьей стаей, бегущей проворно,
Гвалацди вместе с Сисмонди, Ланфранки6 К своей добыче стремились упорно.
34 Собак задорил дух живой приманки:
Отца и детей, поймав, умертвили И растерзали бренные останки...
«Ад». Песнь XXXIV (три лика Саатаны). Фрагмент рисунка Сандро Боттичели.
37 Но тут же стоны меня разбудили
Моих детей; во сне бедняжки мучась,
Плакали, хлеба у меня просили.
40 Жесток же ты, коль их горькая участь Тебя не тронет: да была ль знакома Твоим зеницам слез кровавых жгучесть?
43 Но вот прервалась тягостная дрема...
Дадут ли пишу нам? Я сомневался:
Дурных предчувствий томила истома.
46 И вдруг за дверью - слышим - стук раздался. Вход забивают... Наши с жизнью счеты Прервутся скоро. Разум мой мешался;
49 К плачущим детям став вполоборота,
На. них глядел я. Ансельмушка бедный Крикнул мне: "Папа! Что смотришь так? Что ты?
52 Окаменевший, безмолвный и бледный,
Без слез, без мыслей, уст разжать не в силах, Чтоб звук хотя бы проронить ответный,
55 Я через день лишь очнулся и милых Сынов увцдел, скорчившихся в муке,
Когда луч смутный слабо осветил их.
58 В тоске я начал кусать себе руки,
Они ж, подумав, что собственным мясом Себя насытить пытаюсь, в испуге:
61 «Отец, - сказали, - нам легче, коль разом Ты съешь нас; ты же дал нам плоть земную - Возьми обратно». Чтоб в тот страшный час им
64 Не видеть, как я мучусь и тоскую,
Утих я... Двое суток миновали...
О, хоть бы землю разверзло сырую!
67 Четвертого дня приход мы встречали,
Как губы навзничь упавшего Гаддо;
«Отец, помоги же мне», - прошептали;
70 Как ты меня здесь, так я в Башне Глада Видел детей, как гаснули, слабея,
Как каждый мертвым к ногам моим падал.
73 Уже ослепший, около двух дней я Бродил меж ними и щупал их трупы.
Потом... но голод был горя сильнее».
76 Глаза скосивши, он вновь свои зубы,
Как пес голодный, вонзил с озлобленьем В тот жалкий череп, истерзанный грубо.
79 О Пиза, стыд твой покроет презреньем
Страну счастливцев, чья речь сладкогласна35. Тебе сосед не грозит истребленьем -
82 Так пусть Капрайя с Горгоною" властно Со дна восстанут, Арно запрудивши,
Чтоб утонул весь народ твой злосчастный!
" Капрайя - остров при впадении Арно в море, Горгона - остров в Тиренском Море.
ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
28 Князь тьмы, над коим весь Ад громоздится, Наполовину грудь из льда возвысил;
И гигант в ровню мне скорей годится,
31 Чем его руке (чтобы ты исчислил,
Каков он во весь рост, и мощь виденья Явившегося нам вполне осмыслил).
34 Древле красив, днесь само отвращенье,
Он на творца свой поднял взор предерзкий - Он всех пороков и зла воплощенье!
37 И нужно ж было вцд иметь столь мерзкий - Его главу три оснащали лика!
Первый, над грудью, красный, изуверский;
40 И по бокам два, место же их стыка По-над плечами; взглядом озверелым Всяк лик окрестность оглядывал дико.
43 Правый, казалось, был изжелта-белым,
А левый - как у тех, что долго жили Близ водопадов Нила, - почернелым36.
46 Под каждым - пара широчайших крылий,
Как подобает птице столь могучей;
Не зрел ввек щеглы при таком ветриле*.
49 Без перьев, будто у мыши летучей;
Вращал он ими, и три ветра, вея,
Летели, каждый - струею тягучей;
52 От этих струй стыл Коцит, леденея.
Шесть глаз рыдали; три пасти сквозь губы Слюной сочились, кровью розовея.
55 И тут, и здесь, и там терзали зубы По грешнику; их, значит, всего трое,
И они муки терпят пресугубы.
58 Из них в особом средний непокое:
Когтями кожу со спины сдирает Ему грызущий - пытка тяжче вдвое.
61 «Вот этот дух, что больше всех страдает, - Иуда, - молвил вождь, - Искариотский, Чью спину коготь, главу - зуб терзает.
64 Другому ноги разжевал, как клецки,
Сей, черноликий; это душа Брута -
Язык проглотив, корчится уродски.
67 А это Кассий - вишь, все тело вздуто.
Но смерклось; ты уж видел все, что надо. Готовься: будет нисхожденье круто».
ЧИСТИЛИЩЕ
(Пройдя Ад, Данте с Вергилием попадают в Чистилище; оно помещается на противоположном земном полушарии, покрытом Великим океаном, и представляет собой остров, на котором возвышается высочайшая гора; гора разделена на семь уступов, или кругов, в каждом из которых происходит очищение от одного из семи смертных грехов: гордости, зависти, гнева, уныния, корыстолюбия, чревоугодия и блуда. Перед вступлением в первый круг путники проходят еще преддверие, пройдя же седьмой круг, они попадают в Земной рай, где Вергилий покидает Данте, и где Данте вновь встречается с Беатриче.)
ПЕСНЬ ПЕРВАЯ
1 Для лучших волн я днесь подъемлю парус Над скорым в беге челном разуменья, Оставив воды, коим имя - ярость”;
4 Второго царства[§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§] я пою селенья,
Откуда горний мир благих небес не Заказан душам после очищенья.
" Воды, коим имя - ярость: Ад. ь Второе царство - Чистилище.
13 Сапфирной сини сладостная сила, Восточной неги чище и нежнее,
Снова мне очи светом упоила, -
16 Кругозор первый тем предстал светлее, Что выскользнул я из мертвого чада, Висшего тяжко, как ярмо на шее.
19 Звезда любви, снов утренних отрада, Так осияла, смеясь, край востока, Что Рыб затмила, планета их ряда[*********************].
115 Брезжил рассвет средь мрака негустого - Угадывался в отдаленья смутном Призрачный проблеск трепета морского.
118 Мы одиноко шли в поле безлюдном,
Торя стезю сквозь чуть видные скосы,- Как бы на прежнем пути многотрудном...
121 И подошли мы к той черте, где росы
Борются с солнцем, где в местах тенистых Пучки кропимых трав седо-белесы;
124 Склонив ладони к травам, капель чистых Набрал учитель в горсти, я ж подставил Ему ланиты, все в слезах ручьистых,
127 И он омыв их, навсегда избавил
Мой лик от адской копоти, столь темной, Что мнилось мне - он у меня заржавел...
130 И вот пред нами океан огромный:
Отсюда нет для приплывших возврата - И бегут волны чредой неуемной...
ПЕСНЬ ТРИДЦАТАЯ
28 В мельканье лилий, как в облаке белом, Явленном в блеске ангельского пира,
Очам виденье моим возъяснело, -
31 В венке олив, под светлейшей эфира
Фатою - донна"; плащ на ней зеленый, Живое пламя - алая порфира.
34 И дух мой, ею некогда плененный,
Хоть и прошло то далекое время,
Когда пред нею трепетал, влюбленный,
37 Но - разуменьем (не посредством зренья) Сокрытой силы, от нее исшедшей,
Любви старинной вновь почуял бремя.
40 Когда ж и взором, наконец, прозревший, Познал ту силу, что меня пронзила Впервые в детстве доблестию цветшей,
43 Я глянул влево - дрожь меня нудила, Словно ребенка, что к родимой маме Бежит в испуге, чтобы защитила,
46 Сказать Вёргилью о сердечной драме:
Мол, «кровь мою в сей миг неизреченный Дотла сжигает прежней страсти пламя»;
49 Но тут Вергилий покинул мгновенно
Меня, Вергилий, отец мой сладчайший, Вергилий, мне во спасенье явленный.
52 В садах, запретных праматери нашей,
Чиста роса, но черных слез лиется Из глаз померкших моих ток горчайший.
55 «Данте, Вергилий больше не вернется,
Но не рыдай, но не рьщай напрасно: Рыдать тебе от иного придется».
58 Как адмирал, чье слово в миг опасный Звучит, эскадру призывая к бою,
И над волнами крепнет голос властный,
61 На колеснице, слева, за рекою,
Та, от кого я слышал свое имя (Начертанное поневоле мною),
64 Стояла: донна средь ангелов, с ними Слитая раньше в общем ликованье,
В меня вперялась очами своими.
67 Под покрывалом ее очертанья
Смутны: листвою Минервы" повито Чело - тут тщетным было б созерцанье.
70 По-королевски сдержанйо-сердито,
Чтоб весь свой гнев не вылить в гневном кличе, Так продолжала, оставаясь скрытой:
73 «Вглядись в меня! То я, то Беатриче.
Но как взобрался ты на эти горы,
В обитель счастья, знанья и величья?»
76 К водам потока я потупил взоры,
Но лишь увидел свое отраженье,
К траве отвел их, не стерпев позора.
79 Как мать, что сына бранит в раздраженье,
Так и она, - и горьким мне казался Привкус любви в столь жестком изъявленье.
82 Она умолкла. Тотчас хор раздался Ангелов: «In te, Domine speravi».
На звуках pedes meosb он прервался.
85 Подобен снежной, в лед застывшей лаве В горах лесистых Италии - в пору,
Когда несется Борей по дубраве,
88 (Но лишь овеет промерзшую гору Дыханье Юга, лишенного теней,
Как свечке, таять льдяному затору), -
91 Без слез и вздохов, без жалобных пеней Застыв стоял я, пока не услышал Согласных вечным сферам песнопений.
ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
1 «О ты, стоящий близ ручья святого»,-
Так, острием ко мне речь направляя,
Чтоб ранило, как меч, любое слово,
* Заговорила, время не теряя:
«Скажи, скажи мне, верно ль то? Признаться Во всем ты должен, ежели права я».
7 Был я смущен, не в силах оправдаться,
Голос мой замер как бы в некой дрожи,
Угас внутри, не смея вслух раздаться.
10 Выждала. После сказала: «Так что же?
Ответь мне: память о минувшем злую Еще водой не смыло - смоет позже»’.
13 Страх и смущенье, смешавшись всплошную, Такое «Да» из уст моих изгнали,
Что не расслышать было бы вслепую6.
16 Как лук, что, слишком натянув, сломали,- Стрелу пошлет он к цели отдаленной,
Но этот выстрел цель сразит едва ли,-
19 Так я крушился, скорбью отягченный,
Весь изнемог от слез и воздыханий,
И ослабел мой голос удрученный...
22 Она же мне: «Средь всех благих желаний,
Тебе внушенных во спасенье мною,
Познавший сладость лучших упований,
25 Какие рвы и цепи пред собою
Увидел ты, что, робкий, не решился Прямою дальше следовать стезею?
28 Каким соблазном, суетный, пленился,
Каким посулам вверился поспешно,
Что им навстречу дух твой устремился?»
31 Вздохнув сквозь слезы - горько, неутешно, И напрягая голос свой тоскливый,
Чтобы ответить внятно и прилежно,
34 Рыдая, молвил я: «Суетны, лживы,
Дела мирские меня увлекали,
После того, как в лучший мир ушли вы».
49 «Природа, книги - да обрел ли ты в них Сладость такую, как моего тела До разрушенья членов его дивных?
52 И если сладость их прочь отлетела С моею смертью - какая из смертных Твоей желанной сделаться сумела?..
55 Ты должен был при первом же из первых Судьбы ударов следовать за мною -
К истинным благам, прочь от благ неверных.
58 Не должен был ты новою виною Тягчить полет свой - манит ли девчонка,
На миг прельщен ли тщетностью иною.
61 Легко словить иль ранить ястребенка,
Но взрослой птице опыт трудной жизни - От стрел и сети верная заслонка».
64 Я, как дитя, что внемля укоризне,
Глазки потупит - бедненькому стыдно,
А стыд любого горя ненавистней,-
67 Стоял. Она мне сказала: «Хоть видно,
Как ты страдаешь, - ну-ка, вверх бородку! Страдай взирая, что вдвойне обидно».
70 Дуб мощный легче в злую непогодку Крушится бурей - нашей иль летящей Из края Ярбыа вихрями вразбродку,
73 Чем подбородок я поднял дрожащий; Лицо «бородкой» нареченно было - Такое слово и яда не слаще’.
РАИ
(Примирясь с Данте, Беатриче ведет его через девять небесных сфер в эмпирей - «розу света» высших небес - местопребывание божества. Эта часть произведения особенно много места уделяет богословской схоластике.)
ПЕСНЬ ПЕРВАЯ
1 Слава того, кто всей вселенной движет, Проникновенно сияя, струится:
Там больший льет, здесь меньшим светом брызжет37.
4 В небе, где ярче всего он лучится,
Был я и вцдел то, о чем старанья Поведать тщетны у смогших спуститься;
7 Ибо, сближаясь с предметом желанья,
Наш ум стремится к глубинам чудесным,
Лишен обмякших сил запоминанья.
10 Однако все, что в царствии небесном Вобрал рассудок в себя в виде клада,
Даст содержанье ныне моим песням.
13 О Апполон38, мне труд последний надо Свершить: так будь же со мной с сего часа,
Если сужден мне твой лавр, как награда.
16 Мне до сих пор был из пиков Парнаса[†††††††††††††††††††††] Один потребен; теперь нужны оба,
Коль в бег остатний тороплю Пегаса.
Рай». Песнь XXX (живые цветы и рой искр над огненной рекой). Рисунок Сандро Боттичели.
19 Вниди мне в грудь, чтоб пелось до захлеба, Как если б Марсий” возжаждал победы, Тот, чья из кожи вырвана утроба.
22 Божественная доблесть! О всеведый!
Явив мне тени царства пресвятого, Проясни образ, в мою память вшедый,
25 И стану я под сению лавровой -
Приять венец твой, коего заслужит Тобой о вечном внушенное слово.
28 Редко срывают - так, что сердце тужит,- Сей лист к триумфу кесаря ль, поэта; Редко чью славой голову он кружит.
‘ Марсий - сатир, соперник Аполлона в музыке, с которого последний, победив его, содрал кожу.
31 И бог дельфийский улыбкой привета Почтил бы тех, кто прельстился листами Пенейскими[‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡] и алчет их, как света.
34 Из малой искры возгорится пламя:
Вслед мне, быть может, к отзывчивой Кирре” Мольбы взнесутся лучшими гласами.
37 Смертным грядет из разных точек в мире Его светильник; но льзя лишь одною С тремя крестами слить круга четыре
40 В лучшем стремленья с лучшей звездою - Тогда яснее печать в мирском воске Отобразится силой неземною".
43 Свет мягкий утра - к нам, а сумрак жесткий От нас текли по разным полушарьям;
Нам близ той точки" дня сверкали блестки;
46 В солнце, на кое зреть возбранно тварям,
Взор Беатриче вонзила: так глянуть И орлу оком не под силу царьим.
49 Как луч, рожденный от другого, прянуть В выси готовый, страннику подобный,
Коего вспять о доме тянет память,
52 Так взгляд мой, ею возжечься способный Стремленьем к солнцу, туда же вперился - Не по-людски, но как в стране загробной.
55 Кто в запредельных краях очутился,
Тот может больше и зрит ясновзорней,
Как человек, что в бозе приютился.
58 Был оком в выси недолго я горней,
Видел лишь искры, вспыхнувшие в зное,
Будто железо раскалилось в горне.
61 Мне показалось, день взъярчился вдвое,
Как если б въяве возжег Всемогущий В далеком небе вдруг солнце другое.
64 И Беатриче взор, меня влекущий,
Слала туда, где вечные чертоги;
Я ж - к ней, отведши взгляд от выси жгущей.
67 Мои целил свет ее глаз ожоги,
И я как Главк[§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§] был, отведавший травки,
После чего с ним власть делили боги.
70 Этой к людскому высшего прибавки Не рассказать, но довольно примера -
Всего того, что известно о Главке.
73 Была ли в то, что стал я духом, вера
И было ль так - то лишь тебе открыто, Любовь, чьей волей явлена мне сфера39
76 Благого неба: с вечною орбитой Звездовращенья ты меня опознала,
С твоей гармоньей миров неизбытой.
79 А в небе солнце пламенисто-ало Дождило светом, и его потоки В его озера лились небывало.
82 И звон внезапный, и размах широкий Лучей - все внове было, жгло, томило Жаждой проникнуть сих чудес в истоки.
85 Та, кому внятно все, что со мной было,
Не дожидаясь моего вопроса,
В успокоенье мне уста открыла
88 И начала: «Чтоб видеть дальше носа,
Ты с вображеньем расстанься неверным,
Его навек как помеху отброся.
91 Не на земле ты, как думал, но к сферным Пределам мчишься стремительней молний, Встречь им летящий простором безмерным».
94 И я сомненья откинул, довольный,
Ее короткой радуясь улыбке,
Но тут же, новых недомыслий полный,
97 Сказал: «В былые не впаду ошибки;
Дивит другое: легче ль мое тело,
Чем сей эфир и пламенный и зыбкий?»
100 Она вздохнула и так посмотрела,
Как смотрит матерь, сострадая сыну,
Что захворал и бредит то и дело,
103 И начала: «Все, на что взор ни кину,
В закономерном зиждется порядке:
В нем мир приемлет божеску личину.
106 В нем обретают вечных сил зачатки Высшие твари’, коим в постиженьи Строя сего быть не должно нехватки.
109 И онь, о коем мое наставленье,
Един для всех, будь кто ближе, кто дале От Первосути, воздвигшей строенье.
112 Плывут они все - туда ли, сюда ли -
В обширном море бытия и шумном,
Ведет инстинкт их, данный им вначале.
115 Пламя вздымает он! - к пределам лунным;
Землю в единый он! - комок сцепляет;
Сердец шлет трепет он! - тварям разумным.
118 Не только тварью низшею стреляет[**********************]
Лук превосходный этот, но и теми,
В ком и рассудок и любовь пылает.
121 И провиденье, что над ними всеми,
Недвижным светом в верхнем небе Рая Объемлет сферу, быстрейшую в стреми6.
124 Нас эта сила, туда увлекая,
Сейчас спустила с тетивы упругой И мчит, к желанной цели направляя.
127 Но часто форма и сущность друг друга Не принимают: многое зависит От матерьяла, что коснеет туго.
130 Творец иного, допустим, возвысит,
А тот, хоть ему дан толчок могучий,
С пути собьется и полет свой снизит
133 (Видал же ты, как падает из тучи Огонь небесный), ежели к тому же Влечет соблазн, хоть лживый, но живучий.
- Так не дивись же, что можешь не хуже Вершить подъем, чем водопад -свергаться:
- Пристало б больше тогда изумляться,
Ты - огнь живой - стал по земле бы стлаться...»
142 - И вновь подъяла чело свое к небу.
ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ[††††††††††††††††††††††]
" Так мне явилась в белоснежной розе Святая рать3, с кем Христос сочетался Кровью своею в брачном симбиозе;
4 Другой же полкь, что видел, пел, летал, ся Влюбляя в славу всевышнего, с коим В столь совершенном благе обретался,
7 Подобно пчелам, которые роем Летят к цветам и оттуда обратно,
К своим - где будет труд им всласть - покоям,
10 Спускался розы в убранство нарядно Из лепестков и воздымался снова Туда, где в вечной быть любви отрадно.
13 Лица все были из огня живого,
Крылья златые, остальное бело Настолько, что и снега нет такого.
16 В цветок спускаясь, мирно пламенело Это собранье, неизменно дружно,
И веяло всем тем, что возымело.
19 Оно, меж высью и цветком жемчужной Массой густея, не застило блеска,
И было зренье напрягать не нужно.
22 Всепроницая, святыня небесьска0 Неодолимый свет струит повсюду,
Так что ничто ей здесь не занавеска.
25 Здесь древнему, как и новому люду4
Дано любить сей край благобесслезный,
Его символу радуясь, как чуду.
28 О свет троякий и единозвездный,
Что нежишь здешних, очам их сияя!
Склони свой взор над нашей бурей грозной!
31 Уж если варвар (пришедший из края,
Над коим кружит Гелика’, дотошно Следя за сыном - всяк день провожая),
34 Увидев Рим, и как в нем все роскошно,
И поднятость над миром Латерана”,
Разинул рот и дивился всполошно,
37 То я, к Сиянью выйдя из тумана,
К предвечному из времени, к народу,
Что здрав и мудр, - из флорентийцев стана,
40 Как же дивился своему восходу!
И радовался - столбенея прямо,
И был и нем и глух - себе в угоду...
43 Как пилигрим у преддверия храма,
Іде долг исполнен был его обета,
Рад с вестью сей течь семо и овамо,
46 Так, погруженный в глубь живого света Очами, чуял я, как одолели Волны его - то та меня, то эта.
49 Я вцдел - лица милостью светлели,
Лучились ярким приветом улыбок, Достоинством и честью пламенели.
52 Общий план Рая усвоил я, ибо к
Сему способным мой взор разомкнулся,
Но на детали - не довольно гибок.
55 Порасспросить о них я повернулся К донне моей: мол, чего не заметил,
Что упустил и обо что преткнулся?
58 Готов ей внять - но мне другой ответил...
Мнил Беатриче увидеть - напрасно:
К ней обращенный взгляд мой старца встретил.
61 Сам он весь в белом, очи светят ясно,
И благ, и рад он, и полон усилья Быть как отец и помогать всечасно.
64 «Іде Беатриче?» - поспешно спросил я.
И он: «Исполнить твое пожеланье Я ею зван из пункта изобилья;
67 Третьего круга[‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡] в верховном пыланье Ты на престоле ее разглядиши,
Ей по заслугам данном в обладанье».
70 Я не ответив, поднял взоры выше:
Вижу ее под лучистой короной,
Свет отразившей вечный, в тронной нише.
73 Мнилось, от тверди, громом оглашенной,
Сильнее смертный глаз не отдалится,
На дно пучины морской погруженный,
76 Чем мой отстал от Беатриче; скрыться Не довелось ей, однако; и вежды Мои подвиг я на нее воззриться.
79 «О донна, ты, в ком все мои надежды Сбылись, коль скоро, помощь мне даруя, Пресекла Ада роковой рубеж ты,
82 Где след остался твой! Во всем, что зрю я,
Твоея силы и твоего блага И доброту и доблесть признаю я.
85 По твоему, не замедляя шага,
Пути я влекся от рабства к свободе:
Дана тобою мне эта отвага.
88 Храни меня и впредь в своей щедроте,
С тем чтобы дух мой, исцелен отныне,
Тебе угодным сбросил бремя плоти».
91 Так к ней воззвал я; она издали, не
Близясь ко мне, лишь с улыбкой взглянула -
И повернулась вновь к вечной святыне.
94 Блаженный старец рек слово посула:
«Твой путь сытожить помогу; об этом Просьба была и любовь мне шепнула.
97 Очами свыкнись с сим садовым цветом,
С игрой лучей и лучиков мильярда,
Ты, осиянный божественным светом.
100 Царица неба, внушившая жар да
Пыл мне любви, нам в помощь, горней братьи Сочтя достойным верного Бернарда»6.
103 В-точь как пришлец из далекой Хорватьи На поклоненье Веронике нашей3 Жаждет молиться этой благодати,
106 Которой в мире нет милей и краше;
«Христе Исусе, синьор мой и боже,
Так вот какое обличив ваше?»-
109 Так умиленье - со сказанным схоже -
Я ощутил пред тем, для кого в жизни Дух созерцанья был всего дороже.
112 «Сын благодати, - так он начал, - вниз не Смотри, а то ведь не узришь вовеки Всего, что славно в радостей отчизне;-
115 Но отверзая к высям свои веки,
Увцдишь в горнем круге трон царицы, Чьей это царство вверено опеке».
"® И мне открылось, чуть подъял зеницы:
Как ранним утром ярче край востока,
Чем запад, если вспыхнул луч денницы,
121 Так тут, насколько досягало око
(Словно из дола скользя по вершинам), Зрелся ярчайший свет с одного бока.
124 И словно там, где, явлен в оны дни нам,
Воз Фаэтона вспыхнул, страшно планя,
Но не довлея небесам пустынным6,
127 Так мирное тут развернулось знамя И осияло самый центр небесный,
Но по краям не разгорелось пламя.
130 И в центре том сонм ангелов чудесный, Раскинув тыщи крыл как можно шире, Различно блеща, пир пирует честный;
Именем Вероники, чьим платком Христос утирал с лица пот и кровь, названо запечатлевшееся на этом платке изображение Христова лика, хранящееся в Риме.
ь Воз Фаэтона - солнечная колесница, которая вспыхнула, «ярко планя» (пламенея), «но не довлея» (не будучи достаточной) «небесам», ибо выезд закончился катастрофой и свет померк.
133 Игры и песни суть на этом пире Смех красоты, ту отраду сулящей,
Ничего коей нет равного в мире.
136 И если б слово было даже слаще Воображенья - и тогда б, уверен,
Не произнес я речи подходящей.
139 Бернард, узрев, как мой восторг безмерен Пред тем, что его жгло, туда ж воззрился, И стал так страстью распален теперь он,
142 Что взор сильней и мой воспламенился.
ПЕСНЬ ТРЦОЦАТЬ ТРЕТЬЯ
49 И вот Бернард дал мне знак, улыбаясь,
Чтоб поглядел я наверх; но уже я Туда воззрился сам, в ту высь вперяясь.
52 И мои очи, дивностно яснея,
Глубже и глубже в сиянье вникали,
В горний свет правды - и сливался с ней я.
55 Теперь виденья мои превышали
Возможность слова; был вписать не в силах Увиденное в памяти скрижали.
58 Как снов не помним осияннокрылых, Проснувшись, - только волнение чуем,
Но не удержим тех видений милых,
61 Так и со мною: страстно был волнуем Своим прозреньем - и сладки, и милы Те чувства, но дать форму не могу им.
64 Вот так на солнце тает снег унылый;
Так ветер сдунул листьев ворох легкий С пророчествами важными Сибиллы’.
* Пророчица Сибилла делала свои записи на древесных листах, которые затем разносил ветер, так что текста нельзя было восстановить.
67 О свет верховный и такой далекий
От умства смертных, отдай мне хоть долю Той прелести, коль так меня увлек ей!
70 Дай мне мощь слова, и да возглаголю,
И хоть единой искрой твоей славы Людей грядущих, может, удоволю.
73 Вернув мне память, твой блеск величавый Озвучит стих мой, что братьям и сестрам Явит победу твоея державы...
76 А луч живой был, мне казалось, острым:
Так яркость терпим, но если отпрянуть - Померкнет все и сгаснет visum nostrum".
79 Чтоб зренью, думал я, не дать увянуть,
Буду смотреть... И чудо! - бесконечной Мощи в прообраз довелось мне глянуть.
82 Щедра ты, милость, что мне свет предвечный Дала увцдеть, моему позыву Отзыв готовно посылая встречный!
85 Дивясь, как диву, видений наплыву,
Книгу я зрел, что сплетена с любовью Из листов, в мире преданных разрыву6,
88 В ней суть я случай с их плотью и кровью Духовно слиты столь неизреченно,
Что промолчу, не склонный к суесловью.
91 Всеобщностию уз нерасчлененно
Связаны, зрел я (глубь светилась ярко), Они, и рад был необыкновенно.
* Виденье наше (лат.).
ь Книга божества, страницы которой рассыпаны по всему миру («преданы разрыву», разрознены), здесь предстала в своем нерасторжимом единстве.
94 Одно мгновенье тут более марко,
Чем непрозрачны двадцать пять столетий Со дня, как Нептун заметил тень Арго41.
97 Ум мой, попавший в сладостные сети,
Был неподвижен, наблюдающ, чуток, Воспламенившись, пребывая в свете.
100 И оторваться - я не зря пишу так -
От тех лучей мне было невозможно Весь времени, что был там, промежуток.
103 Ибо все то, что есть вне их, - ничтожно;
А в них все то, что возжеланно, - любо, И совершенно и благонадежно.
106 Но будет моя речь скудна сугубо:
Хоть кой-что помню, а все как младенец, Кормилицы грудь сосущий беззубо.
109 Свет? о, не то: уж он-то не изменит с
Того, с сего ли свой статус державный - Равен себе, ни в чем не обновленец.
112 Нет, это зренья стала мощь неравной Самой себе у меня к той минуте,
Слившей его со святостью заглавной,
115 И мне глубокой и ясной прасути
Явлен был образ светом сим в трехкруге О трех цветах, но идентичной крути42.
118 Два круга в-точь как иридины дуги[§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§]
(Третьим был огнь, от их зажжен накала) Дивно сияли, отразясь друг в друге.
121 О, хоть бы слово мою мысль вмещало!
Но вижу, что под стать ей ничего нет,
И слов для нее нет - не просто мало.
124 О свет предвечный, что собой лишь понят И успокоен своим пониманьем И в чьих лучах все ликующе тонет!
127 В коловращеньи, осиян сияньем,
Что так чудесно в тебе отразилось,
Как видел я, с ним упоен слияньем,
130 Посередине ярко зацветилось
То, чьи подобья суть обличья наши;
Все мое зренье в образ сей вперилось,
133 Как геометр, что берет карандаш и,
Стремясь измерить круг3, взыскует тщетно Ключа к решенью формул в ералаше,
136 Таков был я близ Троицы трехцветной;
Как же сей образ с кругом слиты? - мнил я, Но вопрошанье было безответно:
139 Надежды нет на собственные крылья;
И се - блистанье мысль мою настигло Во исполненье страстного усилья.
142 Воображенье, мощь теряя, сникло,
Но волю, жажду, иже мя ведоста8,
Влекла кругами извечного цикла
145 Любовь, что движет и солнце и звезды.
* Измерить круг - решить задачу квадратуры круга. ь «Иже мя ведоста» (ст.-слав.) - которые меня вели.
Нередко из-за любви совершаются поступки, выходящие за рамки понимания. У поэтов же принято, испытав любовь, посвящать объекту чувств свои сочинения. Но если этот поэт — еще человек со сложной судьбой и при том не лишен гения, есть вероятность, что он способен написать одно из величайших произведений на свете. Таким был Данте Алигьери. Его «Божественная комедия» - шедевр мировой литературы - продолжает быть интересной миру спустя 700 лет с момента ее создания.
«Божественная комедия» создавалась во второй период жизни великого поэта - период изгнания (1302 - 1321). К моменту начала работы над «Комедией» он уже искал пристанища для души и тела среди городов и государств Италии, а любовь всей его жизни Беатриче уже несколько лет как почила в покое (1290), став жертвой чумной эпидемии. Сочинительство было для Данте своего рода утешением в его непростой жизни. Вряд ли тогда он рассчитывал на всемирную славу или память в веках. Но гениальность автора и ценность его поэмы не позволили ему оказаться забытым.
Жанр и направление
«Комедия» - особое произведение в истории мировой литературы. Если смотреть в широком плане - это поэма. В более узком смысле определить ее принадлежность к одной из разновидностей этого жанра нельзя. Проблема здесь в том, что содержательно таких произведений больше нет. Ему и название придумать, которое бы отражало смысл текста, нельзя. «Комедией» сочинение Данте решил назвать Джованни Боккаччо, следуя логике аристотелевского учения о драме, где комедия была произведением, что начиналось плохо, а заканчивалось хорошо. Эпитет «божественная» придумали в XVI веке.
По направлению - это классическое сочинение итальянского Возрождения. Поэме Данте присуща особенная национальная изящность, богатейшая образность и точность. При всем этом поэт также не пренебрегает возвышенностью и свободой мысли. Все эти черты были свойственны именно возрожденческой поэзии Италии. Именно они образуют тот неповторимый стиль итальянской поэзии XIII - XVII веков.
Композиция
Если смотреть в целом, то основой поэмы является путешествие героя. Произведение представляет собой три части, состоящие из ста песен. Первая часть - «Ад». Она содержит 34 песни, в то время как «Чистилище» и «Рай» по 33 песни каждая. Выбор автора не случаен. «Ад» выделился как место, в котором не может быть гармонии, ну, и обитателей там больше.
Описание ада
«Ад» представляет собой девять кругов. Грешники там располагаются по степени тяжести их падения. За основу этой системы Данте взял «Этику» Аристотеля. Так, со второго по пятый круги наказывают за результаты человеческой невоздержанности:
- во втором кругу — за похоть;
- в третьем — за чревоугодие;
- в четвертом — за скупость с расточительством;
- в пятом — за гнев;
В шестом и седьмом за последствия зверства:
- в шестом за лжеучения
- в седьмом за насилие, убийства и самоубийства
- Главная тема поэмы - любовь. Земную женщину поэты эпохи Возрождения стали возвышать до небес, нередко называя Мадонной. Любовь, по Данте, — причина и начала всего. Она - стимул для написания поэмы, причина его путешествия уже в контексте произведения, а главное, причина начала и существования Вселенной, как и принято считать в христианской теологии.
- Назидание - следующая тема «Комедии». Данте, как и все в те времена, чувствовал большую ответственность за земную жизнь перед миром небесным. Для читателя он может выступать как учитель, который каждому дает по заслугам. Понятно, что в контексте поэмы обитатели загробного мира расположились так, как их описывает автор, волей Всевышнего.
- Политика. Сочинение Данте можно смело называть политическим. Поэт всегда верил в преимущества власти императора и хотел такой власти для своей страны. Всего его идеологические враги, а также враги империи, вроде убийц Цезаря, испытывают самые страшные страдания в аду.
- Сила духа. Данте нередко впадает в смятение, оказавшись в загробном мире, но Вергилий велит ему этого не делать, не останавливаясь ни перед какой опасностью. Однако даже при необычных обстоятельствах герой показывает себя достойно. Не бояться вообще он не может, так как является человеком, но даже для человека его страх незначителен, что есть пример образцовой воли. Эта воля не сломалась ни перед трудностями в реальной жизни поэта, ни в его книжном приключении.
- Борьба за идеал. Данте стремился к своим целям как в реальной жизни, так и в поэме. Будучи некогда политическим активистом, он продолжает отстаивать свои интересы, клеймя всех тех, кто с ним в оппозиции и поступает плохо. Автор, конечно, не может назвать себя святым, но тем не менее он берет на себя ответственность, распределяя грешников по их местам. Идеалом в этом вопросе для него является христианское учение и собственные взгляды.
- Соотнесение мира земного и загробного. Многие из тех, кто жил, по мнению Данте, или по христианскому закону, неправедно, но, например, в свое удовольствие и с выгодой для себя, тот в аду оказывается в самых страшных местах. В тоже время в раю находятся мученики или те, кто при жизни прославился великими и полезными делами. Концепция наказания и награды, разработанная христианской теологией, существует в виде морального ориентира для большинства людей и сегодня.
- Смерть. Когда скончалась его возлюбленная, поэт очень горевал. Его любви не суждено было сбыться и получить воплощение на земле. «Божественная комедия» — попытка хоть ненадолго воссоединиться с навсегда потерянной женщиной.
В восьмом и девятом за ложь и все ее производные. Худшая участь у Данте ждет предателей. По логике современного, да и тогдашнего человека, наиболее тяжелым грехом является убийство. Но Аристотель, вероятно, считал, что желание убить человек контролировать может не всегда из-за звериной натуры, в то время как ложь - дело исключительно сознательное. Данте, очевидно, придерживался той же концепции.
В «Аду» все политические и личные враги Данте. Также там он разместил всех тех, кто был другой веры, казался поэту аморальным и попросту жил не по-христиански.
Описание чистилища
«Чистилище» содержит семь кругов, которые соответствуют семи грехам. Их Католическая Церковь позже назвала грехами смертными (теми, что можно «замолить»). У Данте они расположены от тяжелейшего к наиболее терпимому. Сделал он так, потому что его путь должен представлять собой путь восхождения к Раю.
Описание рая
«Рай» исполнен в девяти кругах, названных в честь основных планет солнечной системы. Здесь христианские мученики, святые и ученые, участники крестовых походов, монахи, отцы Церкви, и, конечно же, Беатриче, которая находится не где-нибудь, а в Эмпирее - девятом кругу, который представлен в виде светящейся розы, что может трактоваться как место, где находится Бог. При всей христианской правоверности поэмы, Данте дает кругам Рая названия планет, что по смыслу соответствуют именам богов римской мифологии. Например, третий круг (Венера) - обитель влюбленных, а шестой (Марс) - место для воителей за веру.
О чем?
Джованни Боккаччо, когда писал сонет от имени Данте, посвященный цели поэмы, сказал следующее: «Развлечь потомков и наставить в вере». Это и правда так: «Божественная комедия» может служить наставлением в вере, ведь она основана на христианском учении и наглядно показывает, что и кого ждет за непослушание. И развлечь, что называется, она может. Учитывая, например, то, что «Рай» - самая нечитаемая часть поэмы, так как вся зрелищность, что любит человек, описана в двух предыдущих главах, ну, или тот факт, что произведение посвящено любви Данте. Более того, та функция, что, как сказал Боккаччо, развлекает, может даже поспорить в своей значимости с функцией назидания. Ведь поэт, безусловно, был больше романтиком, нежели сатириком. Он писал о себе и для себя: все, кто ему мешал жить, - в аду, поэма - для его возлюбленной, а спутник и наставник Данте - Вергилий - любимый поэт великого флорентийца (известно, он знал его «Энеиду» наизусть).
Образ Данте
Данте является главным героем поэмы. Примечательно, что во всей книге его имя не указано нигде, кроме, разве что, обложки. Повествование идет от его лица, а все остальные персонажи называют его «ты». Рассказчик и автор имеют много общего. «Сумрачный лес», в котором оказался первый в самом начале, - это изгнание реального Данте из Флоренции, момент, когда он действительно был в смятении. А Вергилий из поэмы - это сочинения римского поэта, что существовали для изгнанника в действительности. Как его поэзия вела Данте сквозь трудности здесь, так и в загробном мире Вергилий является его «учителем и примером любимым». В системе персонажей древнеримский поэт также олицетворяет мудрость. Наиболее хорошо показывает себя герой в отношении к грешникам, которые обидели его при жизни лично. Некоторым из них он даже говорит в поэме, что они того заслужили.
Темы
Проблематика
Смысл
«Божественная комедия» выполняет все те функции, которые заложил автор в это произведение. Она является нравственным и гуманистическим идеалом для каждого. Чтение «Комедии» вызывает множество эмоций, через которые человек узнает, что есть хорошо, а что плохо, и испытывает очищение, так называемый «катарсис», как окрестил это состояние духа Аристотель. Через страдание, испытанное в процессе чтения бытоописания ада, человек постигает божественную мудрость. В результате он относится к своим поступкам и мыслям более ответственно, ведь справедливость, заложенная свыше, покарает его грехи. В яркой и талантливой манере художник слова, будто иконописец, изобразил сцены расправы с пороками, которые просвещают простонародье, популяризируя и разжевывая содержание Священного писания. Аудитория Данте, конечно, более взыскательна, ведь грамотна, обеспечена и прозорлива, но, тем не менее, не чужда греховности. Таким людям было свойственно не доверять прямому морализаторству проповедников и теологических трудов, и тут на помощь добродетели приходит изысканно написанная «Божественная комедия», которая несла тот же просветительский и нравственный заряд, однако делала это по-светски утонченно. В этом оздоровительном влиянии на тех, кто обременен власть ю и деньгами, и выражается главная идея произведения.
Идеалы любви, справедливости и силы человеческого духа во все времена являются основой нашего бытия, и в сочинении Данте они воспеты и показаны во всей своей значимостью. «Божественная комедия» учит человека стремиться к высокому предназначению, которым его удостоил Бог.
Особенности
«Божественная комедия» имеет важнейшее эстетическое значение из-за затронутой в ней темы человеческой любви, превратившейся в трагедию, и богатейшего художественного мира поэмы. Все вышесказанное, в сумме с особым поэтическим складом и небывалой функциональной разноплановостью, делают это произведение одним из наиболее выдающихся в мировой литературе.
Интересно? Сохрани у себя на стенке!Федеральное агентство по образованию
Государственное образовательное учреждение
Высшего профессионального образования
Камская государственная инженерно-экономическая академия
Кафедра «РиСо»
Контрольная работа
по дисциплине «История мировой литературы»
на тему: "Литература эпохи Возрождения.
Данте Алигьери «Божественная комедия»".
Выполнил: студент группы 4197с
заочного отделения
Невматуллина Р.С.
Проверил: преподаватель
кафедры «РиСо»
Мещерина Е.В.
Набережные Челны 2008
Глава 2. Данте Алигьери «Божественная комедия
2.3 Чистилище
2.5 Путь Данте
Глава 1. Литература эпохи Возрождения
Завершение средневековой цивилизации в истории человечества связано с блестящим периодом культуры и литературы, который носит название Возрождение. Это гораздо более короткая, чем античность или средневековье, эпоха. Она носит переходный характер, но именно культурные достижения этого времени заставляют нас выделить его как особый этап позднего средневековья. Возрождение дает истории культуры огромное созвездие подлинных мастеров, оставивших после себя величайшие творения и в науке, и в искусстве - живописи, музыке, архитектуре, - и в литературе. Петрарка и Леонардо да Винчи, Рабле и Коперник, Боттичелли и Шекспир - лишь немногие взятые наугад имена гениев этой эпохи, часто и справедливо именуемых титанами.
Интенсивный расцвет литературы в значительной степени связан в этот период с особым отношением к античному наследию. Отсюда и само название эпохи, ставящей перед собой задачу воссоздать, „возродить“ якобы утраченные в средние века культурные идеалы и ценности. На самом деле подъем западноевропейской культуры возникает совсем не на фоне предшествующего упадка. Но в жизни культуры позднего средневековья столь многое меняется, что она ощущает себя принадлежащей к другому времени и чувствует неудовлетворенность прежним состоянием искусств и литературы. Прошлое кажется человеку Возрождения забвением замечательных достижении античности, и он берется за их восстановление. Это выражается в творчестве писателей данной эпохи, и в самом их образе жизни.
Возрождение - это время, когда интенсивно развивается наука и светское мировоззрение начинает в определенной степени теснить мировоззрение религиозное, или же существенно изменяет его, подготавливает церковную реформацию. Но самое главное - это период, когда человек начинает по-новому ощущать себя и окружающий его мир, часто совсем по-другому отвечать на те вопросы, которые его всегда волновали, или ставить перед собой иные, сложные вопросы. Средневековому аскетизму не находится места в новой духовной атмосфере, наслаждающейся свободой и мощью человека как земного, природного существа. Из оптимистической убежденности в могуществе человека, его способности к совершенствованию возникает желание и даже необходимость соотносить поведение отдельного индивида, свое собственное поведение со своеобразным образцом „идеальной личности“, рождается жажда самосовершенствования. Так формируется в западноевропейской культуре Возрождения очень важное, центральное движение этой культуры, которое получило название „гуманизма“.
Особенно важно, что гуманитарные науки в это время стали цениться как самые универсальные, что в процессе формирование духовного облика личности главное значение придавали „словесности“, а не какой-либо другой, может быть более „практической“, отрасли знания. Как писал замечательный итальянский поэт Возрождения Франческо Петрарка, именно „через слово человеческое лицо становится прекрасным“.
В эпоху Возрождения меняется и сам способ мышления человека. Не средневековый схоластический диспут, а гуманистический диалог, включающий разные точки зрения, демонстрирующий единство и противоположность, сложную многоликость истин о мире и человеке, становится способом мышления и формой общения людей этого времени. Не случайно диалог - один из популярных литературных жанров эпохи Возрождения. Расцвет этого жанра, как и расцвет трагедии, комедии, - одно из проявлений внимания литературы Возрождения к античной жанровой традиции. Но Возрождение знает и новые жанровые образования: сонет - в поэзии, новелла, эссе - в прозе. Писатели этой эпохи не повторяют античных авторов, а на основе их художественного опыта создают, по существу, другой и новый мир литературных образов, сюжетов и проблем.
Стилевой облик эпохи возрождения обладает новизной и своеобразием. Хотя деятели культуры этого времени изначально стремились возродить античный принцип искусства как „подражание природе“, в своем творческом соревновании с древними они открыли новые пути и способы такого „подражания“, а позднее вступили в полемику с этим принципом. В литературе, помимо того стилевого направления, которое носит наименование „ренессансного классицизма“ и которое ставит своей задачей творить „по правилам“ древних авторов, развивается и опирающийся на наследие смеховой народной культуры „гротескный реализм“. И ясный, свободный, образно-стилистический гибкий стиль ренессанс, и - на поздних этапах Возрождения - прихотливый, изощренный, нарочито усложненный и подчеркнуто манерный „маньеризм“. Такое стилевое многообразие естественно углубляется по мере эволюции культуры Ренессанса от истоков к завершению.
В процессе исторического развития действительность позднего Возрождения становится все более бурной, неспокойной. Растет экономическое и политическое соперничество европейских стран, ширится движение религиозной Реформации, приводящее все чаще к прямым военным столкновениям между католиками и протестантами. Все это заставляет современников эпохи Возрождения острее чувствовать утопичность оптимистических упований ренессансных мыслителей. Недаром само слово „утопия“ (его можно перевести с греческого как „место, которого нет нигде“) родилось в эпоху Ренессанс - в названии известного романа английского писателя Томаса Мора. Растущее ощущение дисгармоничности жизни, ее противоречивости, понимание трудностей воплощения в ней идеалов гармонии, свободы, разума приводит в конце концов к кризису ренессансной культуры. Предчувствие этого кризиса проступает уже в творчестве писателей позднего Возрождения.
Развитие культуры Возрождения протекает в различных странах Западной Европы по-разному.
Возрождение в Италии. Именно Италия оказалась первой страной, в которой зародилась классическая культура Ренессанса, оказавшая большое влияние на другие европейские страны. Этому причиной были и общественно-экономические факторы (существование независимых, экономически мощных городов-государств, бурное развитие торговли на перекрестке между Западом и Востоком), и национальная культурная традиция: Италия была исторически и географически особенно тесно связана с древнеримской античностью. Культура Возрождения в Италии прошла несколько этапов: раннее Возрождение XIVв. - это период творчества Петрарки - ученого, гуманиста, но прежде всего в сознании широкого читателя, замечательного лирического поэта, и Боккаччо - поэта и знаменитого новеллиста. Зрелое и высокое Возрождение XVв. - это преимущественно стадия „ученого“ гуманизма, развитие ренессансной философии, этики, педагогики. Созданные в этот период художественные сочинения известны сейчас более всего специалистам, но это время широкого распространения по Европе идей и книг итальянских гуманистов. Позднее Возрождение - XVIв. - отмечено процессом кризиса гуманистических идей. Это время осознания трагизма человеческой жизни, конфликта между чаяниями и способностями человека и реальными трудностями их воплощения, время смены стилей, явного усиления маньеристических тенденции. Среди наиболее значительных сочинений этого времени - поэма Ариосто „Неистовый Орландо“.
Возрождение во Франции. Гуманистические идеи стали проникать во Францию из Италии еще на рубеже XIV - XVвв. Но Возрождение во Франции было естественным, внутренним процессом. Для этой страны античное наследие было органичной частью ее собственной культуры. И все же ренессансные черты французская литература приобретает лишь во второй половине XVстолетия, когда возникают общественно-исторические условия для развития Возрождения. Раннее Возрождение во Франции - 70е гг. XVв. - 20е гг. XVIв. Это время становление во Франции новой системы образования, создания гуманистических кружков, издание и изучение книг античных авторов. Зрелое Возрождение - 20-60е гг. XVIв. - период создания сборника новелл Маргариты Наварской „Гептамерон“ (по образцу „Декамерона“ Боккаччо), выхода в свет знаменитого романа Франсуа Рабле „Гаргантюа“ и „Пантагрюэль“. Позднее Возрождение - конец XVIв. - это как и в Италии, время кризиса Возрождения, распространения маньеризма, но и это пора творчества замечательных писателей позднего Ренессанса - поэтов П. Ронсара, Ждю Белле, философа и эссеиста М. Монтеня.
Возрождение в Германии и Нидерландах. В этих странах Возрождение не только отличается более поздним моментом рождения, чем в Италии, но и особым характером: „северных“ гуманистов (так обычно называют деятелей Возрождения в странах к северу от Италии) отличает больший интерес к религиозным проблемам, стремление к непосредственному участию в церковной реформаторской деятельности. Очень важную роль в развитии ренессансной культуры в этих странах играло книгопечатание и развитие „университетской реформации“. С другой стороны, не меньше значение имели религиозные дискуссии и сформировавшееся в ходе этих дискуссий движение „христианского гуманизма“. И немецкая литература, и литература Нидерландов стремились соединять в своем художественном облике сатиру и назидательность, публицистичность и аллегоризм. Обе литературы объединяет также и фигура замечательного писателя-гуманиста Эразма Роттердамского.
Английское Возрождение началось позднее, чем в других европейских странах, но оно было чрезвычайно интенсивным. Это было для Англии временем и политического, и экономического подъема, важных военных побед и укрепления национального самосознания. Английская культура активно впитывала достижения ренессансной литературы других стран: здесь очень много переводят - и античных авторов, и произведения итальянских, французских, английских писателей, увлеченно развивают и преображают национальную поэзию, драматургию. Особенный подъем английская культура Возрождения переживает в так называемый елизаветинский период - годы царствования королевы Елизаветы (1558-1603). В это период появляется целое созвездие английских писателей - поэтов Спенсера и Сидни, прозаиков Лили, Делони и Неша, драматургов Кида, Грина, Марло. Но главное ярчайшее явление театра этой эпохи - творчество Уильяма Шекспира, одновременно и кульминация английского Возрождения и начало кризиса гуманизма, предвестье новой эпохи.
данте божественная комедия алигьери
Глава 2. Данте Алигьери „Божественная комедия
Величавая поэма Данте, возникшая на рубеже двух эпох, запечатлела в вековечных образах культуру западного Средневековья. Все его “знания» она отражает с такой полнотой, что современники видели в ней прежде всего ученое сочинение. Все «страсти» тогдашнего человечества дышат в стихах «Комедий»: и страсти обитателей загробных царств, даже после смерти не угасшие, и великая страсть самого поэта, его любовь и ненависть.
Прошло более шести столетий со времени появления «Божественной Комедий». И все же поэма Данте дышит такой жгучей страстностью, такой подлинной человечностью, что она и поныне живет как полноценное создание искусства, как памятник высокого гения.
Национальное всечеловеческое единство, основанное на бескорыстном слиянии прошло более шести столетий со времени появления «Божественной Комедий». И все же поэма Данте дышит такой жгучей страстностью, такой подлинной человечностью, что она и поныне живет как полноценное создание искусства, как памятник высокого гения.
Данте Алигьери - флорентинец, страстный патриот, изгнанный из отечества оклеветанный торжествующими врагами, неколебимо убежденный в том, что он был прав в день изгнания, и потом, когда в годы скитаний, постигнув, как ему казалось, высшую правду, он призывал на свою Флоренцию карающий гром. Этим чувством определяется пафос его поэмы, и многое в ней останется для нас темным, если мы не будем хоть вкратце знать судьбу ее создателя и тот исторический фон, на котором прошла его жизнь.
Национальное всечеловеческое единство, основанное на бескорыстном слиянии отдельных воль и порождающее всеобщий мир и личную свободу, - таков был общественный идеал творца «Божественной Комедии». И ничто так не противоречило этому идеалу, как та историческая действительность, которая окружала Данте Алигьери.
После крушения Западной Римской империи, сметенной волнами варварских нашествий, за обладание Италией боролись, сменяя друг друга, остготы, византийцы, лангобарды, франкские и германские императоры, сарацины, норманны, французы. В итоге этой восьмивековой борьбы, по-разному отразив - шейся на судьбе отдельных областей Апеннинского полуострова, Италия, ко времени Данте, лежала раздробленной на части, объятая пожаром непрестанных войн и кровавых междоусобиц.
Италия, раба, скорбей очаг,
В великой буре судно без кормила,
Не госпожа народов, а кабак!
(«Чистилище»)
Расчлененная таким образом Италия, где отдельные части соперничали и враждовали друг с другом и в каждом городе кипели междоусобия, продолжала быть ареной и более широкой борьбы, которую издавна вели две основные политические силы западного Средневековья - империя и папство. Притязаниям империи на мировое владычество, в действительности никогда не осуществленным, папство уже в 9 веке противопоставило идею главенства церкви над государством, провозгласив, что римский первосвященник - выше императора и королей и что свою власть они получают от него. Для обоснования своих прав на светское господство папы ссылались на подложную грамоту Константина Великого, которую император, приняв христианство и перенося столицу в Византию, якобы уступал Папе Сильвестору Рим и западные страны. В средние века не сомневались в подлинности «Константинова дара», и Данте считал его величайшим историческим несчастием, породившим неисчислимые бедствия.
Борьба империи и папства, заполнившая пять столетий, в 8 веке достигла особой остроты, и вся Италия разделилась на два враждебных стана: гибеллинов (приверженцев империи) и гвельфов (сторонников папства).
Данте Алигьери родился во Флоренции. Как и большинство небогатых дворян, Алигьери были гвельфами, дважды уходили в изгнание, когда брали верх гибеллины, дважды возвращались. До последнего своего часа Данте про - жил изгнанником.
Поэт узнал, как горестен устам
Чужой ломоть, как трудно на чужбине
Сходить и восходить по ступеням.
К этому времени великий флорентинец многое передумал и перечувствовал. В своем изгнании он словно с одинокой вершины окинул взглядом широкие дали: печальными глазами смотрел он с этой высоты и на свою родную Флоренцию, и на всю Италию, эту «благороднейшую область Европы», и на окрестные страны. Всюду господствует зло, всюду пылает вражда.
Гордыня, зависть, алчность - вот в сердцах
Три жгучих искры, что вовек не дремлют.
Данте ушел в изгнание как Белый гвельф, но вскоре он увидел, что и гвельфы, будь они Белые или Черные, и гибеллины только умножают раздор и смуту, ставя свои личные интересы выше общенародных и государственных:
Чей хуже грех - не взвесишь на весах.
Данте думал свою скорбную думу на пороге 14 века, что он видел вокруг себя только политический хаос современной ему Италии, что, воспитанный на Вергилиевой «Энеиде», он детски верил сказке о миродержавном «золотом Риме» и что при этом он был правоверный католик, но католик - идеалист, глубоко возмущенный порядками римской церкви. Решение проблемы, возникшей перед Данте, было чисто абстрактным, отрешенным от исторической действительности и от исторических возможностей. Но таков уж был склад ума велико - го поэта.
Годы неслись, отошла в прошлое распря Белых и Черных, и Флоренция видела в Данте уже не отщепенца, а великого сына, которым она горда. Претерпевая новые бури, меняя свой уклад, она вступала в эпоху Возрождения, чтобы надолго стать для всей Европы средоточием культуры, столицей искусств и наук.
В «Божественной комедий» вмещено все знание, доступное западному Средневековью. Данте хранил в своей памяти едва ли не все книги, какими располагал тогдашний ученый мир. Главнейшими источниками его эрудиции были: Библия, отцы церкви, богословы мистические и схоластические, прежде всего Фома Аквинский, Аристотель (в латинских переводах с арабского и с греческого); философы и естествоведы арабские и западные - Аверроэс, Авиценна, Альберт Великий; римские поэты и прозаики - Вергилий, чью «Энеиду» Данте знал наизусть, Овидий, Лукан, Стаций, Цицерон, Боэций, историки - Тит Ливий, Орозий. Хотя для Данте Гомер - «глава певцов», он ни его, ни других греков не читал, потому что греческого языка почти никто из тогдашних ученых людей не знал, а переводов еще не было. Свои астрономические познания Данте почерпал главным образом у Альфрагана, арабского излагателя Птоломея, конечно, тоже в латинском переводе.
И в целом, и в частях своих, и по замыслу, и по выполнению «Божественная Комедия» - произведение совершенно своеобразное, единственное в литературе.
В своей поэме Данте творит суд над современностью, излагает учение об идеальном общественном строе, говорит как политик, богослов, моралист, философ, историк, физиолог, психолог, астроном.
Так в последний раз призывая на землю никогда не бывавшее прошлое, «Божественная Комедия» завершает Средневековье. Оно в ней полностью воплощено. Средним векам принадлежат и религия, и наука, и общественный идеал Данте. Его поэма возникла на последней грани той эпохи, которая в ней отражена.
Именем Данте открывается новая эпоха в литературе Западной Европы. Но он - не просто зачинатель, который, сделал свое дело, уступает место идущим на смену. Его поэзия устояла под натиском столетий, ее не смыли пронесшиеся волны Возрождения, неоклассицизма, романтизма. Она исходит из таких глубин человеческого чувства и владеет такими простыми и сильными приема - ми словесного выражения, что остается и для нас, и долго еще будет оставаться живым и действенным искусством.
Космография «Божественной Комедий» воспроизводит Птолемееву систему мироздания, дополняя ее воззрениями средневекового католицизма и творческой фантазией Данте.
2.1 Земля
В центре Вселенной покоится недвижимая шаровидная Земля. Три четверти ее покрыты водами Океана. Он обнимает все южное полушарие и половину северного. Другая половина северного полушария, и то не вся, занята сушей, так называемой «обитаемой четвертью», имеющей, по словам самого Данте, «приблизительно вид полу луния» и простирающейся с запада на восток, к северу - до полярного круга, а к югу до экватора. Восточную половину суши образует Азия, западную - Европа и Африка, разделенные Средиземным морем. На крайнем востоке лежит Индия, и в середине ее восточного берега в Океан впадает Ганг, текущий с запада на восток. Устье Ганга - синоним восточного предела суши. Западный предел суши - Атлантическое побережье Пиренейского полуострова и Северной Африки. Данте синонимический обозначает крайний запад именами: пролив, где Геркулес воздвиг свои межи, Севилья, Эбро, Моррокко, Гадес (город Кадис).
Я видел там, за Гадесом, шальной
Улиссов путь; здесь - берег, на котором
Европа стала ношей дорогой.
(Улиссов путь - Атлантический океан, куда, миновав Геркулесовы столпы, вы - плыл Улисс (Одиссей), чтобы погибнуть). В самой середине суши, в равном расстоянии от ее восточной и западной оконечностей и в одинаковом отдалении от ее северного южного берегов, стоит Иерусалим, центр обитаемого мира. На пол пути от Иерусалима к Геркулесовым столпам (столбам) находится Рим, средоточие христианского мира. Таковы были воззрения средневековой географии, и Данте в точности им следует.
2.2 Ад
Свободно перерабатывая и средневековые поверья, и античные сказания, Данте по собственному произволу создал Ад «Божественной Комедий». Ему принадлежит как общий замысел, так и малейшие подробности. Это относится и к строению преисподней, и к тем законам, по которым в ней распределены и караются души грешников.
Где-то неподалеку от символического леса, в котором заблудился поэт, находятся ворота Ада. Он расположен в недрах Земли и представляет собою огромную воронкообразную пропасть, которая, сужаясь книзу, достигает центра земного шара. Ее склоны опоясаны концентрическими уступами. Это и есть круги Ада. Всех кругов - девять, причем девятый образован ледяным дном адской пропасти. Выше первого круга, на уровне ворот, между ними и Ахероном, (греч. река скорби.) т.е. вне самого Ада, лежит область ничтожных, от которых «и суд, и милость отошли». Таким образом, всех разделов преисподней - десять, как и в остальных двух загробных мирах. Первый круг Ада - место не терзаний, а вечного томления, Лимб где пребывают младенцы, умершие без крещения, и праведные люди, не знавшие христианской веры. В кругах от второго по пятый караются грешившие не сдерженостью: сладострастники, чревоугодники, скупцы (вместе с расточителями) и гневные; в шестом - еретики; в седьмом - насильники; в восьмом - обманщики, размещенные в десяти «Злых Щелях»; в девятом - гнуснейшие из обманщиков, предатели. Каждый разряд грешников терпит особую кару, которая символически соответствует его вине. У каждого круга есть свой страж или стражи; это образы античных мифов, иногда намеренно искаженные поэтом: 1 - Харон, 2 - Минос, 3 - Цербер, 4 - Плутос, 5 - Флегий, 6Фу рии и Медуза, 7Минотавр, 8Герион, 9гиганты. В отдельных областях - свои карктели: бесы, кентавры, гарпии, змеи, черные суки.
В середине девятого круга из ледяного озера Коцита по грудь вздымается «мучительной державы властелин», ужасный Люцифер, некогда прекраснейший из ангелов, восставший на Бога и низвергнутый с неба. Он падал к центру Вселенной, т.е. к центру еще необитаемой Земли со стороны южного ее полушария. Возвышавшаяся здесь суша, устрашенная его приближением, скрылась под водой и выступила из волн в северном полушарии. Падая стремглав, он пронзил толщу Земли и застрял в ее средоточии. Над его головой зияет, расширяясь, адская пропасть, образовавшаяся в миг его падения, а над ее мрачным сводом, на земной поверхности, высится гора Сион, Иерусалим, место искупления соблазненного им человечества. Туловище Люцифера зажато камнем и льдом, а ноги, торчащие в пустой пещере, обращены к южному полушарию, где, прямо над его ступнями, встает из океанских волн гора Чистилища, антипод Сиона, создавшаяся из земли, отпрянувшей кверху, чтобы не соприкасаться с низверженным.
Сюда с небес вонзился он когда-то;
Земля, что раньше наверху цвела,
Застлалась морем, ужасом объята,
И в наше полушарье перешла;
И здесь, быть может, вверх горой скакнула,
И он остался в пустоте дупла.
Из этой пещеры к подножию спасительной горы вьется подземный ход. По нему Данте и Вергилий взойдут «узреть светила», но обитателям Ада сюда нет доступа. Мучения грешников, умерших без покаяния, длятся вечно.
2.3 Чистилище
Учение о чистилище, сложившееся в католической церкви к 6 веку, гласило, что самый тяжкий грех может быть прощен, если грешник в нем покаялся; что души таких покаявшихся грешников попадают в чистилище, где в мучениях искупают свою вину, чтобы получить доступ в рай; и что длительность их мучении может быть уменьшена по молитвам благочестивых людей. Считалось, что чистилище помещается в недрах Земли, рядом с адом, но не так глубоко. Рисовалось оно воображению верующих в самых общих чертах, чаще всего в виде очистительного огня.
То, чистилище, о котором мы читаем в «Божественной Комедий», полностью создано фантазией Данте, который дал ему своеобразное место в Средневековой системе мира. В южном полушарии, в точке, диаметрально противоположной Иерусалиму, из океана встает гора Чистилища, высочайшая из земных гор, недоступна для живых. Она имеет вид усеченного конуса. Береговая полоса и нижняя часть горы образуют Предчистилище, где ожидают доступа к искупительным мукам души умерших под церковным отлучением и души нерадивых, смертного часа медливших покаянием. Выше расположены врата, охраняемые ангелом - ключарем, а над ними - семь концентрических уступов, опоясывающих верхнюю часть горы. Это - семь кругов собственно Чистилища, по числу смертных грехов. Таковыми считались: гордость, зависть, гнев, уныние, скупость (вместе с расточительностью), чревоугодие, сладострастие. Кара соразмерна греху и состоит в осуществление соответственной добродетели. В каждом круге души грешников видят, слышат или сами вспоминают назидательные примеры той добродетели, которой они пренебрегли, и устрашающие примеры того греха, в котором они были повинны. Положительные примеры всякий раз возглавляются каким - либо поступком Девы Марии. От каждого круга к следующему ведет крутая лестница, охраняемая лучезарным ангелом, который напутствует восходящую душу пением одной из евангельских «Заповедей блаженства».
На плоской вершине горы зеленеет пустынный лес Земного Рая. Средневековые географы усердно занимались вопросом о его местонахождении. Считали, что он расположен где-то на крайнем востоке, в недоступной стране, за горами, морями или жаркими пустынями. Данте вполне оригинален, объединяя его с Чистилищем и помещая в южном полушарии, на вершине острова, противолежащего Сиону. Крутые склоны этого острова стали Чистилищем с той поры, как Христос искупил своей смертью первородный грех. Тогда Небесный Рай впервые раскрылся для праведных душ. До этого времени они пребывали в Лимбе, откуда и были освобождены Христом. Души тех, кто нуждался в очищении, также пребывали в преисподней: быть может - в Лимбе, ожидая доступа к спасительным мукам, быть может - в подземном Чистилище. Этой подробности Данте не разъясняет.
Земной Рай, после грехопадения первых людей, остался необитаем. Но сюда восходят с уступов горы очистившиеся души, здесь они погружаются в волны Леты, смывающие память о содеянном добре, и отсюда возносятся в Небесный Рай.
Таким образом, как и в Аду, в Чистилище - десять разделов: береговая полоса, Предчистилище, семь кругов и Земной Рай. После Страшного Суда над живыми и мертвыми Чистилище опустеет. Пребудут вечно только Ад и Небесный Рай.
2.4 Рай
В изображении надземных пространств Данте следует воззрениям Средневековья.
Недвижный земной шар окружен атмосферой, которая в свою очередь окружена сферой огня. Над сферой огня концентрически расположены девять вращающихся небес. Из них первые семь - небеса планет: Луны, Меркурия, Венеры, Солнца, Марса, Юпитера и Сатурна. Восьмое небо - небо звезд. Каждое из этих небес представляет собою прозрачную сферу, вместе с которой движется укрепленная в ней планета или же, как в восьмом небе, все множество звезд
Эти восемь небес объемлет девятое, Кристальное небо, или Перводвигатель (точнее: первое движимое), которое увлекает их в своем вращении и наделяет их силой влияния на земную жизнь.
Над девятью небесами Птолемеевой системы Данте, согласно с церковным учением, помещает десятое, недвижный Эмпирей (греч. пламенный), лучезарную обитель Бога, ангелов и блаженных душ, «верховную храмину мира, в которую весь мир заключен и вне которой ничего нет». Таким образом, в Раю - десять сфер, подобно тому как в Аду и в Чистилище - по десяти кругов.
Если в Аду и Чистилище путешествие Данте, при всей его необычайности, напоминало земные странствия, то в Раю оно совершается уже вполне чудесным образом. Поэт, смотря в глаза Беатриче, обращенные к высоте, возносится от неба к небу, причем не ощущает самого полета, а только видит всякий раз, что лицо его спутницы стало еще прекраснее.
Данте было около девяти лет, когда он встретил маленькую Беатриче Портинари, вступившую тоже в свой девятый год. Этим именем озарена вся его жизнь. Он любил ее благоговейной любовью, и велико было его горе, когда, уже замужней женщиной, она умерла двадцати пяти лет от роду. Образ «преславной владычицы его воспоминаний» претворился в мистический символ, и на страницах «Божественной Комедии» преображенная Беатриче, как Высшая Мудрость, как Благодатное Откровение, возносит поэта к постижению Всемирной любви.
Данте и Беатриче погружаются в недра каждой из планет, и здесь глазам поэта является тот или другой разряд блаженных душ: в недрах Луны и Меркурия - еще сохраняя человеческие очертания, а в остальных планетах и в звезд - ном небе - в виде лучезарных огней, выражающих свою радость усилением света.
На Луне он видит праведников, нарушивших данный ими обет, на Меркурии - честолюбивых деятелей; на Венере - любвеобильных; на Солнце - мудрецов; на Марсе - воителей за веру; на Юпитере - справедливых; на Сатурне - созерцателей; в звездном небе - торжествующих.
Это не значит, что та или другая планета - постоянное место пребывание этих душ. Все они обитают в Эмпирее, созерцая Бога, и в Эмпирее Данте вновь увидит их, сначала в образе благоухающих цветов, а затем сидящими в белых одеждах на ступенях райского амфитеатра. На планетах они являются ему толь - ко для того, чтобы, применительно его к человеческому разумению, наглядно показать степень дарованного им блаженства и поведать о тайнах Неба и судьбах Земли. Такой композиционный прием позволяет поэту представить каждую из небесных сфер населенной, подобно кругам Ада и уступам Чистилища, и придать описанию надземных пространств большое разнообразие.
Поднявшись с вершины горы Чистилища и огибая земной шар в своем полете сквозь девять небес, Данте возносится в Эмпирей. Здесь, в зените Земного Рая, в сердцевине мистической Розы, его путь завершается.
2.5 Путь Данте
Когда поэт заблудился в темном лесу греховного мира, Беатриче спустилась из Эмпирея в адский Лимб и просил Вергилия прийти ему на помощь. Чтобы познать добро и зло и обрести путь спасения, Данте должен пройти через три загробных царства, увидеть посмертную участь людей: мучения грешных, искупление покаявшихся и блаженство праведных. Весть, с которой он возвратится на Землю, будет спасительной для человечества. Вергилий, философский разум, проведет его через Ад и Чистилище вплоть до Земного Рая, а дальше, в Раю Небесном, спутницей поэта станет Беатриче, Божественное откровение.
Данте приурочивает свое потустороннее странствие к весне 1300 года. В «сумрачном лесу» его настигает ночь со Страстного четверга на пятницу, т.е. с 7 на 8 апреля. В вечер Страстной пятницы он вступает в ворота Ада и вечер Страстной субботы достигает центра Земли, проведя в Аду двадцать четыре часа. Как только он миновал центр Земли и оказался в недрах южного полушария, время для него передвинулось на двенадцать часов обратно, и вновь настало утро Страстной субботы. Подъем от центра Земли до поверхности южного полушария занял приблизительно сутки, и у подножия горы Чистилища Данте оказался в утро Пасхи, 10 апреля, перед восходом солнца. Пребывание на горе Чистилища длилось около трех с половиной суток. В среду на Пасхальной неделе, 13 апреля, в полдень, Данте вознесся из Земного Рая в небесные сферы и достиг Эмпирея к полудню четверга 14 апреля. Таким образом, общую продолжительность его необычайного странствия можно считать равной семи суткам.
Итальянская проза - не старше стихов. Она возникла незадолго до рождения Данте, в шестидесятых годах 13 века, и того же Данте надо считать ее подлинным основоположником. В «Новой жизни» и в «Пире» он дал образцы итальянской прозаической речи, которые определили ее дальнейшее развитие.