«Последняя жертва» (1975). Александр Островский «Последняя жертва» (1878) Давнопрошедшее настоящее время
Ю лия Павловна Тугина, богатая вдова, уединенно живущая в своем поместье, влюбляется в игрока и повесу Вадима Дульчина. Все свое состояние Юлия Павловна потратила на возлюбленного. Но даже на грани разорения она не перестает думать о нем и готова на «последнюю жертву»: просить денег у богатого купца Флора Федулыча Прибыткова, для того чтобы спасти Дульчина от долговой ямы.
Фрагмент книги Юрия Богомолова «Петр Тодоровский. Творческий портрет».
«Лирик, «вернувшись в город», рискнул совершить то, до чего в хорошие времена не мог бы додуматься: он экранизирует пьесу А.Н. Островского «Последняя жертва».
Экранизация для Тодоровского – это все равно что для хорошего поэта заняться переписыванием в свой альбом чужих стихов.
Ясно, что мир Островского, такой колоритный, столь основательный, обставленный громоздким бытом, населенный живописнейшими, самоценными и самодовлеющими характерами, – это земля не «своя» для Тодоровского. Он старается быть добросовестным в «переписывании» чужого, но все же скользит по поверхности.
Примечателен, однако, сам выбор пьесы. Смею утверждать, что здесь выбор – самый содержательный момент. Взята та пьеса Островского, в которой рассказана драматическая история душевного компромисса. Героиня любит всем сердцем одного, а замуж выходит за другого. И драматург ее оправдывает.
Кадр из фильма. Фотография: kino-teatr.ru
Кадр из фильма. Фотография: kino-teatr.ru
Именно эта коллизия, по всей вероятности, привлекла внимание режиссера. Она его, очевидно, взяла за живое. Кому, как не лирику 60-х – 70-х годов, было знать, что такое оставаться верным сердцу, когда жизнь его постоянно обманывает, когда жизнь окружила человека призраками и миражами, под ногами все неверно...
Тот лирик 60-х – 70-х устал от вранья окружающих и вранья самому себе. Потому он с таким сочувствием наблюдает за перипетиями внутренней драмы человека из другой эпохи.
А может, это действительно выход – брак по расчету с добрым, хорошим, надежным человеком?
Островский убеждает. По крайней мере, в этой пьесе. В «Талантах и поклонниках» убеждает в обратном.
Велик соблазн укрыться в благополучной частной жизни. Или попробовать принять за чистую монету фикцию деятельной общественной жизни и стремиться вверх по служебной лестнице, ведущей, как известно, вниз.
Тодоровский все отчетливее осознает неправомерность подобных выходов из тупика. Душа не то чтобы обязана, она не может не трудиться.
«Последняя жертва» в этом отношении стала первой жертвой, которую понесло лирическое сознание Петра Тодоровского.
Женщина, которая любит, готова пожертвовать ради спасения любимого всем своим состоянием. Чем же ответит на это Вадим Дульчин, красавец и игрок? И как далеко может зайти женщина, которая его любит?..В честь Дня кино 27 августа я хочу вспомнить прекрасный фильм Петра Тодоровского по пьесе А.Н. Островского - "Последняя жертва". На мой взгляд - это один из шедевров советского кинематографа: подбор актеров, музыка Евгения Шварца, живописный ряд фильма - все соответствует пьесе и духу времени.
Невозможно забыть неимоверно трогательную Юлию Павловну Маргариты Володиной - стареющую, любящую, жертвенную, обманутую.
Володина не так много снималась и прославилась ролью комиссарши в фильме "Оптимистическая трагедия". Но тем, кто не видел, советую посмотреть замечательный фильм о любви, где всего два героя и два актера - Володина и Михаил Ножкин - "Каждый вечер в одиннадцать" - и вы узнаете, как же справлялись ваши предки в эпоху отсутствия мобильных телефонов! И еще хороший фильм, где у нее, правда, эпизодическая роль пьющей жены - "Поздняя встреча" по Ю. Нагибину с А.Баталовым в главной роли.
Вадима Дульчина играет Олег Стриженов - это именно ради него идет на последнюю жертву Юлия Павловна: унижается, предлагает себя, умоляет, приказывает, целует - все, чтобы раздобыть денег для возлюбленного, который просто "жжёт деньги", проигрывая их в карты.
Ну и, наконец, третий главный герой - Фрол Федулыч в исполнении Михаила Глузского: ох, хорош! Настолько хорош, что будь я на месте главной героини, не задумываясь променяла бы потасканного и завравшегося Дульчина на - пусть не молоденького - но умного, тонкого, образованного и богатого купца, да еще если у него такие глаза, как у Глузского!
Остальные персонажи тоже хороши: племянник Лавр Мироныч (Леонид Куравлев), эдакий российский Монте-Кристо, но без его миллионов и романтическая дочь Лавра Мироныча - "Ирэнь" - Ольга Науменко.
Дивная сцена между ней и Стриженовым, когда Дульчин обнаруживает Ирину Лавровну в своей холостяцкой постели: счастливец, вы хотели африканской страсти? Вы ее получите! Но вдруг выясняется, что необходимым компонентом африканской страсти являются деньги, которых нет у Дульчина, и тому остается только одно - "венгерские танцы по кабакам танцевать", ни у Ирины - дядя Фрол не даст ни копейки для такого жениха! Да как же вы смели требовать африканской страсти, коли у вас ни гроша за душой! - возмущается, лихорадочно одевающаяся "Ирэнь", а Дульчин меланхолично замечает: Ну, положим, всякий может желать африканской страсти...
Нет, так я просто перескажу весь фильм! Я помню его почти наизусть: вот еще один эпизод, когда Ирина целует Фрола Федулыча в благодарность за какой-то подарок, а тот, посмаковов, замечает: Не-ет, не то. Не то! ТОТ поцелуй - дорогого стоит! ТОТ - что подарила ему Юлия Павловна.
И в заключение, про музыку: Евгений Шварц создал удивительно нежный звуковой образ фильма, особенно мне нравится песенка, идущая в начале:
Не растет трава зимою...
Поливай - не поливай...
Не приедет он обратно...
Вспоминай - не вспоминай...
Не ручаюсь за точность слов - но смысл таков. Эта песенка сразу задает пронзительно грустную ноту. И еще - романс "В нашем старом саду..."!
И надо обязательно сказать о необыкновенной точности интерьеров, костюмов и московских пейзажей: дом Юлии Павловны снимали на улочке около Ильи Обыденного, рядом с метро Парк Культуры.
Александр Николаевич Островский.
Последняя жертва
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
ЛИЦА:
Юлия Павловна Тугина , молодая вдова .
Глафира Фирсовна , тетка Юлии, пожилая небогатая женщина .
Вадим Григорьевич Дульчин , молодой человек .
Лука Герасимыч Дергачев , приятель Дульчина, довольно невзрачный господин и по фигуре и по костюму .
Флор Федулыч Прибытков , очень богатый купец, румяный старик, лет 60, гладко выбрит, тщательно причесан и одет очень чисто .
Михевна , старая ключница Юлии .
Небольшая гостиная в доме Тугиной. В глубине дверь входная, направо (от актеров) дверь во внутренние комнаты, налево окно. Драпировка и мебель довольно скромные, но приличные.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Михевна (у входной двери), потом Глафира Фирсовна.
Михевна . Девушки, кто там позвонил? Вадим Григорьич, что ли?
Глафира Фирсовна (входя). Какой Вадим Григорьич, это я! Вадим-то Григорьич, чай, позже придет.
Михевна . Ах, матушка, Глафира Фирсовна! Да никакого и нет Вадима Григорьича; это я так, обмолвилась… Извините!
Глафира Фирсовна . Сорвалось с языка, так уж нечего делать, назад не спрячешь. Эка досада, не застала я самой-то! Не близко место к вам даром-то путешествовать; а на извозчиков у меня денег еще не нажито. Да и разбойники же они! За твои же деньги тебе всю душеньку вытрясет, да еще того гляди вожжами глаза выхлестнет.
Михевна . Что говорить! То ли дело свои…
Глафира Фирсовна . Что, свои? Ноги-то, что ли?
Михевна . Нет, лошади-то, я говорю.
Глафира Фирсовна . Уж чего лучше! Да только у меня свои-то еще на Хреновском заводе; все купить не сберусь: боюсь, как бы не ошибиться.
Михевна . Так вы пешечком?
Глафира Фирсовна . Да, по обещанию, семь верст киселя есть. Да вот не в раз, видно, придется обратно на тех же, не кормя.
Михевна . Посидите, матушка; она, надо быть, скоро воротится.
Глафира Фирсовна . А куда ее бог понес?
Михевна . К вечеренке пошла.
Глафира Фирсовна . За богомолье принялась. Аль много нагрешила?
Михевна . Да она, матушка, всегда такая; как покойника не стало, все молится.
Глафира Фирсовна . Знаем мы, как она молится-то.
Михевна . Ну, а знаете, так и знайте! А я знаю, что правду говорю, мне лгать не из чего. Чайку не прикажете ли? У нас это мигом.
Глафира Фирсовна . Нет, уж я самоё подожду. (Садится.)
Михевна . Как угодно.
Глафира Фирсовна . Ну, что ваш плезир-то?
Михевна . Как, матушка, изволили сказать? Не дослышала я…
Глафира Фирсовна . Ну, как его поучтивей-то назвать? Победитель-то, друг-то милый?
Михевна . Не понять мне разговору вашего, слова-то больно мудреные.
Глафира Фирсовна . Ты дуру разыгрываешь аль стыдишься меня? Так я не барышня. Поживешь с мое-то, да в бедности, так стыдочек-то всякий забудешь, ты уж в этом не сомневайся. Я про Вадима Григорьича тебя спрашиваю…
Михевна (приложив руку к щеке). Ох, матушка, ох!
Глафира Фирсовна . Что заохала?
Михевна . Да стыдно очень. Да как же вы узнали? А я думала, что про это никому не известно…
Глафира Фирсовна . Как узнала? Имя его ты сама сейчас сказала мне, Вадимом Григорьичем окликнула.
Михевна . Эка я глупая.
Глафира Фирсовна . Да, кроме того, я и от людей слышала, что она в приятеля своего много денег проживает… Правда, что ли?
Михевна . Верного я не знаю; а как, чай, не проживать; чего она для него пожалеет!
Глафира Фирсовна . То-то муж-то ее, покойник, догадлив был, чувствовало его сердце, что вдове деньги понадобятся, и оставил вам миллион.
Михевна . Ну, какой, матушка, миллион! Много меньше.
Глафира Фирсовна . Ну, уж это у меня счет такой, я все на миллионы считаю: у меня, что больше тысячи, то и миллион. Сколько в миллионе денег, я и сама не знаю, а говорю так, потому что это слово в моду пошло. Прежде, Михевна, богачей-то тысячниками звали, а теперь уж все сплошь миллионщики пошли. Нынче скажи-ка про хорошего купца, что он обанкрутился тысяч на пятьдесят, так он обидится, пожалуй, а говори прямо на миллион либо два, – вот это верно будет… Прежде и пропажи-то были маленькие, а нынче вон в банке одном семи миллионов недосчитались. Конечно, у себя-то в руках и приходу и расходу больше полтины редко видишь; а уж я такую смелость на себя взяла, что чужие деньги все на миллионы считаю и так-то свободно об них разговариваю… Миллион, и шабаш! Как же она, вещами, что ль, дарит ему аль деньгами?
П о одноименной пьесе А.Н. Островского.
Фрагмент статьи Романа Должанского «Торгующие во МХАТе» в газете «Коммерсант» (2003):
«Режиссер Юрий Еремин решительно изменил время действия пьесы Островского, причем не только эпоху, но и время года. «Последняя жертва» утеплилась и помолодела. Смена лета на зиму понадобилась в основном для красоты: искусственный снег в богатом академическом театре всегда выглядит очень выразительно. Когда актеры выходят на сцену, отряхивая волосы и пальто от белых хлопьев, сразу понятно состояние персонажа: попал в тепло с мороза, какие еще нужны обстоятельства. А уж если на фоне черных кулис и задника под музыку начинается густой, щедрый уличный снегопад, то жди аплодисментов. Чтобы чувство влажной зябкости не проходило, предусмотрели еще и видеопроекцию: на экране в глубине сцены все время показывают какой-нибудь городской пейзаж с непрекращающимся снегом.
Смена эпохи (действие перенесено из семидесятых годов позапрошлого века в начало прошлого) более осмысленна. Омоложение пьесы лет эдак на тридцать радует зрителя мотивами ар-нуво в оформлении спектакля (сценография Валерия Фомина явно вторит архитектуре самого Художественного театра), а персонажей «Последней жертвы» – сеансом синематографа в купеческом клубе. Впрочем, речь в спектакле идет уже не о купеческой, а о промышленной эпохе, о времени расцвета в России искусств и индустрии. <...>
Флора Федулыча изумительно играет Олег Табаков. Именно его персонаж становится смысловым центром и героем всей мхатовской истории. Не колоритный купчина, не коварный паук, не старый сладострастник (какие там еще возможны варианты трактовки?), а образованный, работящий капиталист, крепко стоящий на ногах и держащий руку на пульсе большого эффективного бизнеса. Наконец, солидный, учтивый мужчина, меломан, человек со вкусом и художественной интуицией, коллекционер модернистской живописи. Уверенного в себе, удачливого хозяина жизни Олег Табаков играет выверенно, ненапористо, не по-хозяйски. Режиссер Еремин ли поработал, сам ли господин Табаков освободился от своих беспроигрышных, жирных актерских приемов, но спектакль словно сам валится к нему в руки, как деньги стремятся к другим деньгам».
Фрагмент статьи Марины Тимашевой «Третьяков... Прибытков... Табаков...» в «Петербургском театральном журнале» (2004 г.):
«Юлия Тугина в исполнении Марины Зудиной (в жизни жены Олега Табакова) разительно отличается ото всех остальных. Маленькая, хрупкая, доверчивая, как дитя, полностью ослепленная любовью, она в то же самое время готова на всякую хитрость и любое унижение, лишь бы спасти бессовестного Дульчина и выйти за него замуж.
Полуженщина-полуребенок, Юлия Тугина Марины Зудиной одновременно искренняя и жеманная, честная и лживая, капризная и страдающая, нежная и высокомерная. Таких, как она, непродажных и самоотверженных, многое повидавший на своем веку Флор Прибытков прежде не видел».
Фрагмент статьи Полины Богдановой «Последняя любовь делового господина» в издании «Новые театральные известия» (2003 г.):
«Режиссер Юрий Еремин в этом спектакле очень интересно и подробно вьет нить отношений между героями и поражает свободой и грацией эмоциональной партитуры. Здесь есть и яркие гротескные зарисовки образов, и бытовая правдивость, и сочные характерные типы. Взять хотя бы Ирен в исполнении Дарьи Юрской, играющей с неподражаемым блеском и остроумием. Она создает образ хищной, по-своему обаятельной дурочки, воспылавшей «африканской» страстью к «богачу» Дульчину и обманутой им, но не сломленной. Потому что здоровый цинизм ее натуры защищает ее во всех щекотливых и сомнительных ситуациях. Превосходна роль тетушки в исполнении Ольги Барнет, тоже по-своему хищной и корыстной особы, готовой служить состоятельному и способному на щедрую благодарность Прибыткову с собачьей преданностью. Ее первое появление в доме Юлии превращается в отдельный спектакль, когда она сидит за столом и жадно, не успевая разжевать, уплетает принесенную ей еду, запивая все водочкой».
А красивая мелодрама из буржуазной жизни, стилизованная, как уже было сказано, под душещипательные сюжеты немого синематографа. Кстати, это искусство здесь присутствует реально, на заднике сцены показывают немое кино. И в том, как строится режиссером красивая мелодрама, присутствуют неплохой вкус и даже своеобразное изящество. Здесь все чуть-чуть преувеличено, все подано так, чтобы произвести эффект, создать впечатление. И в то же время во всем присутствует тонкая ирония. Ведь Еремин понимает, что он делает и ради чего. Он создает образчик буржуазного театра, который должен нравиться публике».
Юлия Павловна Тугина , молодая вдова .
Глафира Фирсовна , тетка Юлии, пожилая небогатая женщина .
Вадим Григорьевич Дульчин , молодой человек .
Лука Герасимыч Дергачев , приятель Дульчина, довольно невзрачный господин и по фигуре и по костюму .
Флор Федулыч Прибытков , очень богатый купец, румяный старик, лет 60, гладко выбрит, тщательно причесан и одет очень чисто .
Михевна , старая ключница Юлии .
Небольшая гостиная в доме Тугиной. В глубине дверь входная, направо (от актеров) дверь во внутренние комнаты, налево окно. Драпировка и мебель довольно скромные, но приличные.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Михевна (у входной двери), потом Глафира Фирсовна.
Михевна . Девушки, кто там позвонил? Вадим Григорьич, что ли?
Глафира Фирсовна (входя). Какой Вадим Григорьич, это я! Вадим-то Григорьич, чай, позже придет.
Михевна . Ах, матушка, Глафира Фирсовна! Да никакого и нет Вадима Григорьича; это я так, обмолвилась… Извините!
Глафира Фирсовна . Сорвалось с языка, так уж нечего делать, назад не спрячешь. Эка досада, не застала я самой-то! Не близко место к вам даром-то путешествовать; а на извозчиков у меня денег еще не нажито. Да и разбойники же они! За твои же деньги тебе всю душеньку вытрясет, да еще того гляди вожжами глаза выхлестнет.
Михевна . Что говорить! То ли дело свои…
Глафира Фирсовна . Что, свои? Ноги-то, что ли?
Михевна . Нет, лошади-то, я говорю.
Глафира Фирсовна . Уж чего лучше! Да только у меня свои-то еще на Хреновском заводе; все купить не сберусь: боюсь, как бы не ошибиться.
Михевна . Так вы пешечком?
Глафира Фирсовна . Да, по обещанию, семь верст киселя есть. Да вот не в раз, видно, придется обратно на тех же, не кормя.
Михевна . Посидите, матушка; она, надо быть, скоро воротится.
Глафира Фирсовна . А куда ее бог понес?
Михевна . К вечеренке пошла.
Глафира Фирсовна . За богомолье принялась. Аль много нагрешила?
Михевна . Да она, матушка, всегда такая; как покойника не стало, все молится.
Глафира Фирсовна . Знаем мы, как она молится-то.
Михевна . Ну, а знаете, так и знайте! А я знаю, что правду говорю, мне лгать не из чего. Чайку не прикажете ли? У нас это мигом.
Глафира Фирсовна . Нет, уж я самоё подожду. (Садится.)
Михевна . Как угодно.
Глафира Фирсовна . Ну, что ваш плезир-то?
Михевна . Как, матушка, изволили сказать? Не дослышала я…
Глафира Фирсовна . Ну, как его поучтивей-то назвать? Победитель-то, друг-то милый?
Михевна . Не понять мне разговору вашего, слова-то больно мудреные.
Глафира Фирсовна . Ты дуру разыгрываешь аль стыдишься меня? Так я не барышня. Поживешь с мое-то, да в бедности, так стыдочек-то всякий забудешь, ты уж в этом не сомневайся. Я про Вадима Григорьича тебя спрашиваю…
Михевна (приложив руку к щеке). Ох, матушка, ох!
Глафира Фирсовна . Что заохала?
Михевна . Да стыдно очень. Да как же вы узнали? А я думала, что про это никому не известно…
Глафира Фирсовна . Как узнала? Имя его ты сама сейчас сказала мне, Вадимом Григорьичем окликнула.
Михевна . Эка я глупая.
Глафира Фирсовна . Да, кроме того, я и от людей слышала, что она в приятеля своего много денег проживает… Правда, что ли?
Михевна . Верного я не знаю; а как, чай, не проживать; чего она для него пожалеет!
Глафира Фирсовна . То-то муж-то ее, покойник, догадлив был, чувствовало его сердце, что вдове деньги понадобятся, и оставил вам миллион.
Михевна . Ну, какой, матушка, миллион! Много меньше.
Глафира Фирсовна . Ну, уж это у меня счет такой, я все на миллионы считаю: у меня, что больше тысячи, то и миллион. Сколько в миллионе денег, я и сама не знаю, а говорю так, потому что это слово в моду пошло. Прежде, Михевна, богачей-то тысячниками звали, а теперь уж все сплошь миллионщики пошли. Нынче скажи-ка про хорошего купца, что он обанкрутился тысяч на пятьдесят, так он обидится, пожалуй, а говори прямо на миллион либо два, – вот это верно будет… Прежде и пропажи-то были маленькие, а нынче вон в банке одном семи миллионов недосчитались. Конечно, у себя-то в руках и приходу и расходу больше полтины редко видишь; а уж я такую смелость на себя взяла, что чужие деньги все на миллионы считаю и так-то свободно об них разговариваю… Миллион, и шабаш! Как же она, вещами, что ль, дарит ему аль деньгами?
Михевна . Про деньги не знаю, а подарки ему идут поминутно, и все дорогие. Ни в чем у него недостатка не бывает, – и в квартире-то все наше; то она ему чернильницу новую на стол купит со всем прибором…
Глафира Фирсовна . Чернильница-то дорогая, а писать нечего.
Михевна . Какое писанье, когда ему; он и дома-то не живет… И занавески ему на окна переменит, и мебель всю заново. А уж это посуда, белье и что прочее, так он и не знает, как у него все новое является, – ему-то все кажется, что все то же… До чего уж, до самой малости; чай с сахаром и то от нас туда идет…
Глафира Фирсовна . Все еще это не беда, стерпеть можно. Разные бабы-то бывают: которая любовнику вещами, – та еще, пожалуй, капитал и сбережет; а которая деньгами, ну, уж тут разоренье верное…
Михевна . Сахару больно жалко: много его у них выходит… Куда им пропасть этакая?
Глафира Фирсовна . Как же это у вас случилось, как ее угораздило такой хомут на шею надеть?..
Михевна . Да все эта дача проклятая. Как жили мы тогда, вскоре после покойника, на даче, – жили скромно, людей обегали, редко когда и на прогулку ходили, и то куда подальше… тут его и нанесло, как на грех. Куда не выдем из дому, все встретится да встретится. Да молодой, красивый, одет как картинка; лошади, коляски какие! А сердце-то ведь не камень… Ну, и стал присватываться, она не прочь; чего еще – жених хоть куда и богатый. Только положили так, чтоб отсрочить свадьбу до зимы: еще мужу год не вышел, еще траур носила. А он, между тем временем, каждый день ездит к нам как жених и подарки и букеты возит. И так она в него вверилась, и так расположилась, что стала совсем как за мужа считать. Да и он без церемонии стал ее добром, как своим, распоряжаться. «Что твое, что мое, говорит, это все одно». А ей это за радость: «Значит, говорит, он мой, коли так поступает; теперь у нас, говорит, за малым дело стало, только повенчаться».
Глафира Фирсовна . Да, за малым! Ну, нет, не скажи! Что ж дальше-то?… Траур кончился… зима пришла…
Михевна . Зима-то пришла, да и прошла, да вот и другая скоро придет.
Глафира Фирсовна . А он все еще в женихах числится?
Михевна . Все еще в женихах.
Глафира Фирсовна . Долгонько. Пора б порешить чем-нибудь, а то что людей-то срамить!
Михевна . Да чем, матушка! Как мы живем? Такая-то тишина, такая-то скромность, прямо надо сказать, как есть монастырь: мужского духу и в заводе нет. Ездит один Вадим Григорьич, что греха таить, да и тот больше в сумеречках. Даже которые его приятели, и тем к нам ходу нет… Есть у него один такой, Дергачев прозывается, тот раза два было сунулся…
Глафира Фирсовна . Не попотчуют ли, мол, чем?
Михевна . Ну, конечно, человек бедный, живет впроголодь, – думает и закусить и винца выпить. Я так их и понимаю. Да я, матушка, пугнула его. Нам не жаль, да бережемся; мужчины чтоб ни-ни, ни под каким видом. Вот как мы живем… И все-то она молится да постится, бог с ней.